— Открыть? Несмотря на ясно выраженное желание покойной? — спросил ван дер Верфф.
— Разумеется! — воскликнул нотариус. — Мы присланы сюда, чтобы получить представление о наследстве. Крышка крепко держится. Возьмите отмычку, мейстер. Мы бы уж давно открыли.
Уполномоченные от города не нашли в шкатулке никаких драгоценностей, там были только письма, написанные в различное время. Их было немного. Нижние, сильно пожелтевшие, содержали в себе уверения в любви маркиза д'Авенна, относившиеся же к позднейшему времени были коротки и подписаны доном Люисом д'Авилой. Городской секретарь, понимавший кастильское наречие, на котором они были написаны, быстро прочел их. Дочитав последнее, он воскликнул с живым волнением:
— Теперь мы держим в руках ключ от одной проделки! Припомните-ка, сколько шуму наделал четыре года тому назад поединок, в котором маркиз д'Авенн пал от руки испанского бреттера. На этой страничке жалкий негодяй пишет, что он… Это стоит труда, и я вам сейчас переведу. Первая часть письма не имеет значения; но вот тут начинается: «И после того как мне удалось скрестить клинки с маркизом и, не без опасности для собственной жизни, убить его — жребий, которого он, как кажется, вполне заслужил, потому что в такой сильной степени возбуждал ваш гнев, — условие, поставленное вами, мною выполнено, и завтра я надеюсь получить из рук вашей милости желанную награду. Скажите донне Анне, моей желанной невесте, что завтра, как можно раньше, я поведу ее к алтарю, потому что д'Авенны уже готовятся действовать, и, может быть, послезавтра моей жизни уже грозит опасность. Что касается всего остального, то я надеюсь, что смею рассчитывать на великодушие и справедливость моей покровительницы».
Ван Гоут бросил письмо на стол и воскликнул:
— Посмотрите-ка, как нежно пишет этот разбойник! И, черт побери, дама, к которой должны быть отосланы эти признания в убийстве, вероятно, мать несчастного маркиза, которого уложил испанский убийца!
— Именно так, господин, — сказал Белотти, — я могу подтвердить вашу догадку. Маркиза была супругой человека, который изменил в молодости баронессе ван Гогстратен. Да, та, которая там покоится, много раз видела, как всходило и заходило солнце, прежде чем созрела ее месть.
— В огонь все это! — воскликнул ван Гоут.
— Нет, — возразил Питер, — мы не отошлем этих писем, но вы будете хранить их в архиве. Божья мельница мелет медленно, и кто знает, на что еще пригодятся эти листки!
Городской секретарь в знак согласия кивнул и, складывая письма, сказал:
— Я думаю, что состояние умершей должно перейти в казну города!
— Это должен решить принц, — сказал ван дер Верфф. — Как долго вы служили у баронессы, Белотти?
— Пятнадцать лет.
— Так останьтесь на некоторое время в Лейдене. Я думаю, что вы имеете право рассчитывать на то, что вам первоначально было завещано. Я буду ходатайствовать за вас.
Через несколько часов после ночного погребения старой баронессы близ города появились господин Матенессе ван Вибисма и его сын Николай, но они не были впущены городским сторожем, хотя и ссылались на смерть своей родственницы. Отец Хенрики не явился, так как несколько дней тому назад отправился на турнир в Кёльн.
XVI
26 мая, в день Вознесения Христова, в полдень, между двенадцатью и часом, колокольный звон возвестил начало большой Крестной ярмарки. Прежний католический крестный ход вокруг городской границы уже давно заменен был торжественным богослужением в самой церкви, но название «Оммеганг» прочно срослось с мессой, и начало ярмарки продолжало сопровождаться всякого рода процессиями и тогда, когда одержала верх новая религия.
Во времена католичества по улицам города носили крест в торжественной процессии, в которой обыкновенно принимал участие весь Лейден; теперь он предшествовал городским штандартам и знаменам цветов Оранского дома, а за ним следовали знатные господа верхом на высоких лошадях, местные власти в праздничных нарядах, духовенство в черных одеяниях, городская гвардия в роскошных доспехах, цехи со своими эмблемами и школьники длинными веселыми рядами. Даже самые бедные покупали в этот день что-нибудь новое для своих подростков. Никогда матери не заплетали с такой заботливостью косы своим маленьким девочкам, как в день процессии на Крестную ярмарку. Не одна монета, несмотря на это тяжелое время, ушла из тощего кошелька на свежие ленты и новые башмаки для детей, на нарядные шапочки для мальчиков и чулки самых светлых тонов. Весеннее солнце с особенным блеском отражалось на гладко причесанных волосах девушек, а толпа больших учеников и маленьких школьников была пестрее, чем цветы в саду господина ван Монфора, мимо которого шла процессия. Кроме перьев, у каждого на шляпе красовалась свежая зелень, и чем незначительнее был человек, тем больше, наверное, была ветка. В громких разговорах и веселых криках недостатка не было, так как всякий ребенок, проходя мимо родительского дома, кричал остававшимся дома матери, деду, бабушке и слугам, а когда возвышал свой голос один, то его примеру тотчас же следовали многие другие. Взрослые также не оставались безмолвными, когда процессия приближалась к ратуше, стрельбищу, гильдейским лавкам или к жилищам наиболее уважаемых лиц; общее ликование еще усиливалось от звона колоколов, криков матросов с обоих рукавов Рейна и с каналов, игры городских музыкантов на перекрестках улиц и от шума пушечных и мортирных выстрелов, которые производили с крепости констебль и его помощники. Это было веселое шествие в лучшее время весны!
Казалось, все эти веселые люди беззаботно отдаются радости, вполне уверенные в мире и своем благополучии. И каким голубым было небо, как тепло и ясно светило солнце! Только между городскими господами виднелись серьезные, озабоченные лица; но цехи и дети, следовавшие за ними, этого не замечали, и, таким образом, ликование продолжалось непрерывно до тех пор, пока процессия не вошла в церковь, и с кафедры послышались слова, которые звучали таким серьезным предостережением, что многие призадумались.
Зрелому мужу принадлежат все три времени, старику принадлежит прошедшее, юноше будущее, а ребенку настоящее. Лейденских мальчиков и девочек в это свободное от занятий время ярмарки не могла пугать близкая опасность. Кто сегодня и во время освящения полотна в четверг и в следующие дни получил от своих родителей или крестных ярмарочный пфенниг или хотя бы только имел глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, и нос, чтобы обонять, — тот бродил с приятелями по рядам, останавливаясь перед верблюдом и учеными медведями или заглядывая в открытые кабачки, где под звуки волынки, кларнета и скрипки плясали не только девушки и молодые парни, но и развеселившиеся старики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88