– Расступись! Поберегись! Пропустить нас к царским палатам немедля! – завертел мечом над головой бесстрашный витязь Маздай Маздаевич, рассчитывая, на положительное воздействие психологического фактора.
Но в ответ на его маневр смуглокожие лишь плотней сомкнули ряды и перехватили копья.
– Ах так! – вскинулся Никандр Кутежский. Ну, пеняйте на себя, убогие!
– Не добром – так топором! – добавил Денисий Салоед и действительно вытащил из-за пояса свой жуткий даже на вид боевой топор.
– Мэй би, все ешче рьешат пьереговоры? – Фондей Соросович и тут попытался проявить дорогую его западному сознанию толерантность. Мистер Промт Дикшинари, скашите этьим людьям, что мы есть явиться фор конструктивный диалог с этничьеской тьеррорьисткой леди Эллен и ее интернейшнл бойфренд!
– Ашурам вашурам пшлибывы шивабахариши, ом! – кивнув патрону, заговорил на самскрипе безотказный Промт Дикшинари.
На смуглокожих его слова не произвели ни малейшего впечатления. Их копья все так же серебрились на солнце.
– Не дошло до них видать, – Денисий Салоед задумчиво погладил рукоять боевого топора. Придется использовать эти… альтернативные методы.
– Этто называеттся «агрессивные пьереговоры»! – неизвестно для кого пояснил Фондей Соросович, задвинул в тыл своего переводчика и принялся раскручивать над головой моргенштерн.
– В атаку! – проревел Микула Селянинович, и богатырский отряд ринулся на недрогнувших бойцов в белых одеждах.
* * *
За ходом сражения на Красной площади наблюдали не только сбежавшиеся на шум простые жители Кутежа. Отогнув уголок занавески, узурпаторша Аленка с мечтательной улыбкой созерцала побоище.
– Как думаешь, махатмушка, – отвернувшись от окна, обратилась она к раскинувшемуся в нирване кармическому супругу, – нам этих дураков на колья посажать али коноплю сеять заставить, когда наши славные ребята их в плен заберут?
– Кумарис, – равнодушно бросил махатма. Аленка рассмеялась смехом заработавшей гильотины:
– Какой же ты у меня премудрый, махатмушка! Как все верно рассудил! Направим мы пленников в лечебно-трудовое обиталище, сделаем из них рабов послушных и просветленных…
Аленка присела у ложа, на котором томно лежал абсолютно нагой вашнапупский учитель, и поднесла к вспухшим от тайных страстей губам мундштук кальяна. Она курила до тех пор, пока в ее глазах не появилось нечеловеческое стеклянное свечение, а в ушах не зазвучала особенная музыка.
– Иду к тебе, махатмушка мой, – страстно и медленно прошептала узурпаторша, откладывая мундштук. Дернула за шнурок, стягивавший у горла ее холщовую хламиду, и потянулась – томная, обнаженная, изголодавшаяся по страсти…
– Возьми меня… в свою нирвану, – простонала Аленка, изгибаясь, дергаясь и блаженствуя оттого, что ее кармический супруг более не сонлив и не томен. Ах, теперь я до конца, до конца понимаю… священное значение лингама!
Махатма не поленился растолковывать Аленке это самое значение часа три. После чего лжецарица, распростершись на ложе, только слабо стонала. Наслаждение переполнило ее всю, до кончиков ногтей. И дополнительную остроту этому наслаждению придавала мысль о том, что в то самое время, когда Брахма Кумарис просветлял ее, свою кармическую супругу, по самое не хочу, на Красной площади лилась кровь ее врагов. Этих болванов. Богатырей-контрактников…
Аленка ласково коснулась кончиками пальцев священного лингама и сказала, любуясь удовлетворенной физиономией Кумариса:
– Мы с тобой весь мир просветлим и к себе под ноги постелем! От союза магии и религии еще никто живым не уходил! Принести тебе еще кумарчику?..
А на Красной площади меж тем сеча достигла своего апогея. Богатыри, израненные (но все пока живые), хрипели и едва держались на ногах. Их же смуглокожие противники, казалось, абсолютно не пострадали ни от мечей, ни от топоров, ни от стрел меткого отрока Арефия…
– Колдовство, – прохрипел из последних сил Микула Селянинович, и тут костлявый противник вонзил ему в неприкрытую кольчужной сеткой руку конец своего копья-иглы. Микула туг же рухнул как подкошенный.
– Микулу убили! – взвыл Ставр Годииович, взмахнул мечом, и тут под мышку его кольнула такая же игла. Помутилось у него сознание, и великий богатырь упал рядом с Микулой.
Постепенно смуглокожие перекололи таким манером весь богатырский отряд. Спасся только юный Арефий. Сбросив ненужные доспехи, он затерялся в сердобольной, но по причине страха бездействующей толпе зрителей. Арефия, прекрасного телом и бледного ликом, подхватили и унесли в здоровенной бельевой корзине подальше от места бойни две дебелые девицы-прачки. Дальнейшая судьба смазливого витязя неизвестна, но, впрочем, вполне предсказуема… А всех остальных богатырей, что полегли от колдовских уколов, свезли на пяти подводах в лечебно-трудовое очистилище.
– Издам-ка я указ очередной, – неторопливо одеваясь и наливая себе конфискованного у кого-то из винокуров вина, сказала Аленка, – О беспощадной борьбе вредных привычек с вредными привычками. Ничего звучит, а, махатмушка?
– Вшивня публичайнья, – хмыкнул махатмушка. После мощного сеанса просветления он ходил по комнате осторожно и широко расставив ноги. Ом какурис на-дурис шудрус?
– Об том не заботься! – махнула рукой Аленка. Вредной привычкой объявить можно что угодно. Был бы указ… И зря ты упрекаешь меня, что не о том я мыслю. О том, дорогой! Вся, вся власть будет у нас в руках, как только…
– Сутракали.
– Да. Альманах-книга. Не переживай. Она у нас будет. Нынче наше время и наше царство.
Злые арджуны глумятся над нами,
Шива и Кали нас злобно гнетут!
Пляшут брахманы на нашем лингаме
И заунывные песни поют'
Но мы поднимем, если сумеем,
Меч супротив иноземных злодеев!
Карму отчистим, самсару порушим
И постоим за родимые души!
На бой кровавый,
С палкой корявой,
Выйди, великий могучий народ'
Бей всех налево
И бей всех направо,
А потом наоборот, трам-пам!
Народные заступнички из Теплого Стана медленно приходили в себя под лихой, маршевый мотив этой песни. Песня пелась неким старческим голоском, негромким, но весьма задорным и боевым. Видимо, этот задор и помог богатырям окончательно возвратиться к адекватному восприятию окружающей действительности.
– Где это мы? – едва размыкая пересохшие уста, простонал Микула Селянинович. Голова у него болела так, словно в ней табун хороших лошадей прогнали туда-обратно на полном скаку. Богатырь осторожно принялся открывать глаза. Получалось плохо.
– А ты испей-ка водицы, родимый, полегчает… – прервав песню, обратился к богатырю тот же голос, выдававший своего хозяина как древнего и обильно одаренного сединами и морщинами старца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90