А про то, что со мной произошло на даче, когда на мои голые коленки неожиданно прыгнул маленький холодный лягушонок, вообще говорить неудобно. Тем более что на тот момент мне было почти одиннадцать лет.
И вот теперь… Моя странная фобия вновь заставила сердце стучать в авральном режиме. Да что это такое, в самом деле! Не может же эта миловидная и гостеприимная женщина быть…
– Что с вами? – В глазах хозяйки дома просто светилась материнская забота.
– А как вас зовут? – выдавила из себя я.
– Лукерья Матвеевна я…
– А я – В-василиса… Н-никит-тична…
– Но меня все зовут просто Лушей. А то и Лушкой-лягушкой дразнят. Да я не обижаюсь.
– П-почему л-л-лягушкой?
– Неужто вы никогда сказки про царевну-лягушку не слыхали? – удивилась женщина.
– Слы…хала…
– Вот, я та самая лягушка и есть. Прилгнули, правда, сказители, вовсе я никакая не царевна, хоть и дворянского роду, захудалого, обедневшего. Да и муж мой вовсе не царевич, а простой трудяга, пряничные доски режет искусно. И что в сказке сказывается про то, как он мою кожу сжег, а потом искал меня за тридевять земель – вовсе неправда.
– А как… правда?
Хозяйка зарделась:
– Как в первую ночку-то брачную я человеком обернулась, так с тех пор в лягушку уж превратиться не могу.
– Поч-чему?
– Для этого надо быть девицею непорочною, мужем непознанною. Уж коль вышла замуж, то теперь не сама, а супруг над телом моим хозяин. Ему же неудобно, чтоб жена в амфибию обращалась, да и от родственников зазорно… По чести сказать, мне и самой уж не хочется превращаться, забыла, как это делается… А кожу лягушечью мы с Васенькой на память сохранили. Вон она, прибита над дверным косяком, глядите…
Я посмотрела. И в очередной раз брякнулась в обморок.
Очнулась я на лавке возле накрытого и благоухающего пирогами стола. Бывшая лягушка отпаивала меня какой-то настойкой с привкусом мелиссы и пустырника.
– Извините меня, – попыталась я взять себя в руки.
– Это вы меня простите! – начала виниться Лукерья. Может, – вам не по нраву что, может, приболели вы, а я тут со своими пирогами да разговорами глупыми…
– Нет-нет, дело не в этом. Просто… Вы только поймите меня правильно, Лукерья М-матвеевна… Я с детства ужасно боюсь… Только не обижайтесь! Ужасно боюсь лягушек.
Лицо хозяйки стало грустным.
– Да ведь я вроде как бывшая лягушка…
– Простите меня! – Я молитвенно сложила руки. Обещаю: больше этого не повторится. Я должна победить свой страх. Тем более что он совершенно глупый. И необоснованный.
– Пироги стынут… – как бы в пространство сказала Лукерья Матвеевна.
– Вот это плохо. Надо не дать им остыть окончательно, я правильно понимаю?
Лукерья расплылась в широкой улыбке. Нет, и с чего я взяла, что рот у нее лягушачий? Вполне милый ротик…
– Угощайтесь, Василиса Никитична!
Чтобы, по выражению моей новой подруги, «испуг прогнать», на стол помимо прочих разностей водружена была пузатая бутылочка черносмородинной настойки. Выпив рюмочку и восхитившись вкусом (ни один из дорогих ликеров не мог тягаться с этой настойкой, изготовляемой, согласно Лушиным словам, ее супругом), я поняла, что мои страхи и сомнения действительно глупы и беспочвенны. Вторая рюмочка окончательно примирила меня со сказочной действительностью, где в жен ы берут бывших лягушек, а в мужья – официально признанных дурачков… А последовавшие за третьей рюмочкой крепкий ароматный чай и потрясающие пироги с земляникой, капустой, клюквой, и еще бог весть с чем погрузили меня в лучину безосновательного оптимизма.
– К-как у вас замечательно, Л-лукерья М-матвеевна! Такой ую… уютный дом-ик! А как вы готовите!
– Да что вы, – покраснела хозяйка, – полноте меня хвалить, а то сглазите!
– Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! – послушно выдала я.
– Если вам у меня приглянулось, оставайтесь. У нас как раз горенка пустует: старшая дочка замуж вышла и с мужем уехала в Запорюжье, на его родину.
– Скажите, пожалуйста… Никогда б не подумала, что у вас есть взрослые дети! Вы так молодо выглядите, Лукерья Матвеевна!
– Да что вы! Мне уж скоро полвека разменивать!..
– Неужто?! Больше тридцати пяти не дала бы вам! У вас такая свежая и молодая кожа! Лукерья Матвеевна опять зарделась:
– Так ведь… кое-что лягушачье во мне осталось, самую малость. Кожа вот, например, каждую весну обновляется. И на болоте хочется погулять, послушать, как самцы квакают зазывно…
Меня внутренне передернуло, но я приказала себе не поддаваться глупым детским страхам. Тем более что в горницу шагнул высокий дородный мужчина с курчавыми русыми волосами и такой же бородкой. Под мышкой мужчина нес, как сверток, давешнюю девочку, принесшую мне молока с хлебом. Девочка довольно хохотала.
– Получите почту! – сказал мужчина и поставил девочку на пол.
Та запрыгала: «Еще!», но, заметив меня, смутилась и одернула подол сарафанчика.
– День добрый сему дому! Вижу – гости у нас! – Мужчина пристально, посмотрел на жену и на меня.
– Это Василий Никитич, супруг мой и повелитель, – встала из-за стола Лукерья. А это, Васенька, та самая…
– Василиса Никитична, – представилась я.
– Наслышан! Тезки мы с вами почти! – улыбнулся мужчина. Вижу, бабоньки, вы тут празднуете, так, может, и мне кусочек ситного найдется?
– Что ты, что ты! – засуетилась Лукерья Матвеевна, – Я мигом тебе обед спроворю! Щи в чугунке взопрели, каша гречневая с зайчатинкой…
– Нет, особо брюхо набивать мне недосуг, дел много, а вот от чая с пирогом не откажусь, – сообщил Василий и принялся мыть руки под висящим в углу рукомойником, – Эй, Масяня! Ну-тка принеси отцу полотенчико свежее, руки обтереть!
Девочка мигом метнулась в другую комнату и принесла просимое, а я разинула рот:
– Как вашу дочку зовут?
– Крестили Марьей, а кличем Масяней. До того верткая да озорная – сладу нет, – ответил Василий, садясь за стол. Старшая-то наша дочка, Аннушка, куда как степенная да спокойная: дай ей ложку с маслом подсолнечным – по одной половице пройдет и ни капли не прольет! А эта – пострел в юбке. Но сердце у нее доброе да приветливое, так что и на ее долю женихи найдутся.
Лукерья Матвеевна подала мужу большую чашку с крепким чаем, подвинула блюдо с пирогами.
– Я уж и наливочки приму, – улыбнулся Василий Никитич. За приятное знакомство.
Мы выпили с ним за знакомство. Я заикнулась было о том, что пора бы мне откланяться, но Лукерья Матвеевна и слушать не хотела. Тогда пришлось вести светскую беседу, поскольку, при всей моей нежной любви к пирогам, я больше не могла проглотить ни кусочка.
– А скажите, Василий Никитич, – начала я тоном светской гранд-дамы. Давно вы доски для пряников делаете?
– Сызмальства. Учился у знаменитого мастера итульянского, за границей, почитай, и детство и юность провел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
И вот теперь… Моя странная фобия вновь заставила сердце стучать в авральном режиме. Да что это такое, в самом деле! Не может же эта миловидная и гостеприимная женщина быть…
– Что с вами? – В глазах хозяйки дома просто светилась материнская забота.
– А как вас зовут? – выдавила из себя я.
– Лукерья Матвеевна я…
– А я – В-василиса… Н-никит-тична…
– Но меня все зовут просто Лушей. А то и Лушкой-лягушкой дразнят. Да я не обижаюсь.
– П-почему л-л-лягушкой?
– Неужто вы никогда сказки про царевну-лягушку не слыхали? – удивилась женщина.
– Слы…хала…
– Вот, я та самая лягушка и есть. Прилгнули, правда, сказители, вовсе я никакая не царевна, хоть и дворянского роду, захудалого, обедневшего. Да и муж мой вовсе не царевич, а простой трудяга, пряничные доски режет искусно. И что в сказке сказывается про то, как он мою кожу сжег, а потом искал меня за тридевять земель – вовсе неправда.
– А как… правда?
Хозяйка зарделась:
– Как в первую ночку-то брачную я человеком обернулась, так с тех пор в лягушку уж превратиться не могу.
– Поч-чему?
– Для этого надо быть девицею непорочною, мужем непознанною. Уж коль вышла замуж, то теперь не сама, а супруг над телом моим хозяин. Ему же неудобно, чтоб жена в амфибию обращалась, да и от родственников зазорно… По чести сказать, мне и самой уж не хочется превращаться, забыла, как это делается… А кожу лягушечью мы с Васенькой на память сохранили. Вон она, прибита над дверным косяком, глядите…
Я посмотрела. И в очередной раз брякнулась в обморок.
Очнулась я на лавке возле накрытого и благоухающего пирогами стола. Бывшая лягушка отпаивала меня какой-то настойкой с привкусом мелиссы и пустырника.
– Извините меня, – попыталась я взять себя в руки.
– Это вы меня простите! – начала виниться Лукерья. Может, – вам не по нраву что, может, приболели вы, а я тут со своими пирогами да разговорами глупыми…
– Нет-нет, дело не в этом. Просто… Вы только поймите меня правильно, Лукерья М-матвеевна… Я с детства ужасно боюсь… Только не обижайтесь! Ужасно боюсь лягушек.
Лицо хозяйки стало грустным.
– Да ведь я вроде как бывшая лягушка…
– Простите меня! – Я молитвенно сложила руки. Обещаю: больше этого не повторится. Я должна победить свой страх. Тем более что он совершенно глупый. И необоснованный.
– Пироги стынут… – как бы в пространство сказала Лукерья Матвеевна.
– Вот это плохо. Надо не дать им остыть окончательно, я правильно понимаю?
Лукерья расплылась в широкой улыбке. Нет, и с чего я взяла, что рот у нее лягушачий? Вполне милый ротик…
– Угощайтесь, Василиса Никитична!
Чтобы, по выражению моей новой подруги, «испуг прогнать», на стол помимо прочих разностей водружена была пузатая бутылочка черносмородинной настойки. Выпив рюмочку и восхитившись вкусом (ни один из дорогих ликеров не мог тягаться с этой настойкой, изготовляемой, согласно Лушиным словам, ее супругом), я поняла, что мои страхи и сомнения действительно глупы и беспочвенны. Вторая рюмочка окончательно примирила меня со сказочной действительностью, где в жен ы берут бывших лягушек, а в мужья – официально признанных дурачков… А последовавшие за третьей рюмочкой крепкий ароматный чай и потрясающие пироги с земляникой, капустой, клюквой, и еще бог весть с чем погрузили меня в лучину безосновательного оптимизма.
– К-как у вас замечательно, Л-лукерья М-матвеевна! Такой ую… уютный дом-ик! А как вы готовите!
– Да что вы, – покраснела хозяйка, – полноте меня хвалить, а то сглазите!
– Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! – послушно выдала я.
– Если вам у меня приглянулось, оставайтесь. У нас как раз горенка пустует: старшая дочка замуж вышла и с мужем уехала в Запорюжье, на его родину.
– Скажите, пожалуйста… Никогда б не подумала, что у вас есть взрослые дети! Вы так молодо выглядите, Лукерья Матвеевна!
– Да что вы! Мне уж скоро полвека разменивать!..
– Неужто?! Больше тридцати пяти не дала бы вам! У вас такая свежая и молодая кожа! Лукерья Матвеевна опять зарделась:
– Так ведь… кое-что лягушачье во мне осталось, самую малость. Кожа вот, например, каждую весну обновляется. И на болоте хочется погулять, послушать, как самцы квакают зазывно…
Меня внутренне передернуло, но я приказала себе не поддаваться глупым детским страхам. Тем более что в горницу шагнул высокий дородный мужчина с курчавыми русыми волосами и такой же бородкой. Под мышкой мужчина нес, как сверток, давешнюю девочку, принесшую мне молока с хлебом. Девочка довольно хохотала.
– Получите почту! – сказал мужчина и поставил девочку на пол.
Та запрыгала: «Еще!», но, заметив меня, смутилась и одернула подол сарафанчика.
– День добрый сему дому! Вижу – гости у нас! – Мужчина пристально, посмотрел на жену и на меня.
– Это Василий Никитич, супруг мой и повелитель, – встала из-за стола Лукерья. А это, Васенька, та самая…
– Василиса Никитична, – представилась я.
– Наслышан! Тезки мы с вами почти! – улыбнулся мужчина. Вижу, бабоньки, вы тут празднуете, так, может, и мне кусочек ситного найдется?
– Что ты, что ты! – засуетилась Лукерья Матвеевна, – Я мигом тебе обед спроворю! Щи в чугунке взопрели, каша гречневая с зайчатинкой…
– Нет, особо брюхо набивать мне недосуг, дел много, а вот от чая с пирогом не откажусь, – сообщил Василий и принялся мыть руки под висящим в углу рукомойником, – Эй, Масяня! Ну-тка принеси отцу полотенчико свежее, руки обтереть!
Девочка мигом метнулась в другую комнату и принесла просимое, а я разинула рот:
– Как вашу дочку зовут?
– Крестили Марьей, а кличем Масяней. До того верткая да озорная – сладу нет, – ответил Василий, садясь за стол. Старшая-то наша дочка, Аннушка, куда как степенная да спокойная: дай ей ложку с маслом подсолнечным – по одной половице пройдет и ни капли не прольет! А эта – пострел в юбке. Но сердце у нее доброе да приветливое, так что и на ее долю женихи найдутся.
Лукерья Матвеевна подала мужу большую чашку с крепким чаем, подвинула блюдо с пирогами.
– Я уж и наливочки приму, – улыбнулся Василий Никитич. За приятное знакомство.
Мы выпили с ним за знакомство. Я заикнулась было о том, что пора бы мне откланяться, но Лукерья Матвеевна и слушать не хотела. Тогда пришлось вести светскую беседу, поскольку, при всей моей нежной любви к пирогам, я больше не могла проглотить ни кусочка.
– А скажите, Василий Никитич, – начала я тоном светской гранд-дамы. Давно вы доски для пряников делаете?
– Сызмальства. Учился у знаменитого мастера итульянского, за границей, почитай, и детство и юность провел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90