Итак, это офицер, подумала она, восхищаясь столь явным, хотя и бесполезным мужеством. В последний раз ему даже удалось подняться на ноги. Дикарь, только что отдернувший головню, был ниже своей жертвы на целую голову. Он и не подумал отскочить, считая молодого офицера совершенно беспомощным, и поплатился за самоуверенность, получив сильный удар коленом в живот. Впрочем, на это ушли последние силы пленника. Он повис на руках и уже не почувствовал удара в лицо, которым его наградил рассерженный индеец.
Сэйбл не испытала жалости, только страх. Когда с офицером будет покончено, они примутся за нее.
«Мне страшно, Господи, мне страшно! Я знаю, ты есть, так помоги же мне! Пошли кого-нибудь освободить меня!»
Но кто мог помочь ей в этой глуши? Конечно, индейцы не упустили возможность атаковать лагерь, где, ни о чем не подозревая, мирно беседовали у костра Мак-Кракен и Быстрая Стрела. Возможно, те лежали сейчас мертвые или умирающие — и все из-за ее глупой беспечности!
Борясь с чувством безнадежности, Сэйбл сосредоточилась на своих путах. Страшнее всего было впасть в отчаяние, в слепую панику, и полностью утратить рассудок.
Раз ей не на кого рассчитывать, нужно бороться до конца. Любой ценой нужно оказаться на свободе! Что, если Маленький Ястреб лежит у потухшего костра, привлекая своим плачем окрестных хищников? Что, если кто-нибудь уже крадется к нему сквозь кустарник? Подобные мысли заставили Сэйбл с новым пылом заработать руками. Единственной наградой за ее труды были боль от впившихся ремней и кровь, смочившая ладони.
Через несколько минут Сэйбл поняла, что ее усилия бесполезны. К этому времени пауни обратили внимание и на нее. Один из них поднялся и направился к ней с копьем в руках. Он остановился в нескольких шагах и начал говорить. Не поняв ни единого слова, Сэйбл молча смотрела в раскрашенное лицо. На лбу и щеках индейца охрой были нанесены продольные линии, голова выбрита, за исключением тонкого тучка волос, завязанного на макушке и свисающего на спину. Уши оттягивали кольца, украшенные блестящими камешками и перьями. Под расстегнутым кавалерийским ментиком виднелась грудь, размалеванная желтой боевой раскраской. Если бы не свирепое лицо, дикарь выглядел бы забавно в ментике и набедренной повязке, с голыми ногами, вымазанными жиром.
Звучно шлепнув ладонью по груди, он широким жестом обвел своих товарищей, бесчувственное тело офицера, ее самое. Четверо остальных откликнулись на этот жест смехом, полным злобной радости. Дикарь закинул голову и издал пронзительный вопль, потом неожиданно метнул копье. Он вонзилось в землю у самых ног Сэйбл, пригвоздив юбку. От неожиданности она рванулась вбок, едва не вывернув руки из суставов.
В конце концов Сэйбл вырвало желчью, мучительно и болезненно. Дикарь что-то кричал, но впервые в жизни ей было совершенно все равно, что она предстает перед кем-то в таком непрезентабельном виде. Немного отдышавшись, она закрыла глаза, чтобы не видеть рыжего скальпа, болтающегося у пояса индейца.
Чей это скальп? Неужели эти волосы принадлежали кому-то из людей, с которыми ей приходилось встречаться в прежней, беззаботной жизни? Был ли это кавалерист из числа тех, кого послал по ее следам отец? Но кто бы он ни был, смерть его была ужасна, и Сэйбл оплакивала его всей душой.
Дикарь снова что-то крикнул. Она даже не подняла головы, продолжая сухо отплевываться. Секундой позже жесткие пальцы схватили ее за подбородок, заставив встретиться с взглядом холодных черных глаз. От индейца разило алкоголем. Оказывается, помимо рыжего, на его поясе висело еще несколько скальпов.
Глава 13
Боль в подбородке заставила Сэйбл забыть о скальпах. Кожа на всем ее теле странным образом съежилась, уменьшилась в размерах так, что заострились черты лица. В глазах индейца была неприкрытая жестокость, удовольствие от сознания причиняемой ей боли.
— Хромой Медведь! — крикнул он, тыча себя в грудь. Потом такой же тычок получила и Сэйбл. — Рабиня!
Рабиня? Рабыня! Это она-то, Сэйбл Кавано?! Она собралась с силами, чтобы не выдать своего потрясения, а вместо ответа выпрямилась, вложив в это движение достоинство и мужество, которых оставалось не так уж и много.
«Это все, что ты знаешь по-английски, грязный дикарь? Одно слово, да и то кое-как?»
Хромой Медведь почувствовал себя объектом насмешки и ответил на нее единственным доступным ему образом. Выпустив подбородок Сэйбл, его рука схватила ее за горло и начала сжимать медленно, но неумолимо, пока окружающее не затуманилось и в ушах не возник нарастающий гул.
«Он учит меня повиновению…»
За мгновение до того, как потерять сознание, Сэйбл почувствовала себя свободной. Повиснув на ремнях, она дышала и дышала, часто хватая ртом воздух и смаргивая обжигающие слезы. Наконец в глазах перестало троиться. Она заметила, что смотрит на израненного офицера, и, что еще удивительнее, тот тоже смотрел на нее. В его измученном взгляде оставалось достаточно силы, чтобы она могла почерпнуть из этого источника. Именно поэтому она промолчала, когда грубая ладонь ткнулась ей под рубаху и сдавила грудь до ужасной боли, до синяков. Ей было не только больно, но и противно, но Сэйбл не издала ни звука, прикусив до крови нижнюю губу. Рот наполнился солоноватой кровью. Она сплюнула ее, не поднимая глаз. Это надругательство продолжалось с тех самых пор, как она пришла в сознание на спине лошади Хромого Медведя.
Дикарь сдавил сильнее и, так как она продолжала молчать, схватился за ремень, накинутый ей на шею. Сэйбл успела забыть про ремень, поэтому ее шейные позвонки едва не треснули от резкого рывка. Шея как будто вытянулась вдвое, за ушами обожгло, когда грубая кожа зацарапала по телу. Злобно посмеиваясь, Хромой Медведь приподнял ее на ошейнике, словно строптивую собаку. Боль в плечевых суставах была оглушающей, руки проскребли запястьями по коре, еще больше расцарапавшись. Только врожденное упрямство удержало Сэйбл от крика. Она свисала с ремня на манер сломанной куклы, но по-прежнему молчала.
Крайне недовольный этим, Хромой Медведь несколько раз ударил ее по лицу, не столько чтобы причинить боль, сколько в воспитательных целях. Потом забава наскучила ему. Он выпустил ремень и вернулся в круг товарищей.
Боль жила в каждой клетке тела. Прежде Сэйбл не подозревала, что можно испытывать такие мучения. Она обмякла на ремнях, неловко свесившись на одну сторону. Слезы текли и текли, обжигая покрасневшие, распухшие от пощечин щеки. Спазм за спазмом сжимали пустой желудок, не вызывая облегчения и продолжаясь, казалось, целую вечность. Наконец иссякло все: и слезы, и боль, и буря в желудке.
Даже не пытаясь принять более удобную позу, Сэйбл напрягла руки и вновь начала царапать ремнями по коре дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Сэйбл не испытала жалости, только страх. Когда с офицером будет покончено, они примутся за нее.
«Мне страшно, Господи, мне страшно! Я знаю, ты есть, так помоги же мне! Пошли кого-нибудь освободить меня!»
Но кто мог помочь ей в этой глуши? Конечно, индейцы не упустили возможность атаковать лагерь, где, ни о чем не подозревая, мирно беседовали у костра Мак-Кракен и Быстрая Стрела. Возможно, те лежали сейчас мертвые или умирающие — и все из-за ее глупой беспечности!
Борясь с чувством безнадежности, Сэйбл сосредоточилась на своих путах. Страшнее всего было впасть в отчаяние, в слепую панику, и полностью утратить рассудок.
Раз ей не на кого рассчитывать, нужно бороться до конца. Любой ценой нужно оказаться на свободе! Что, если Маленький Ястреб лежит у потухшего костра, привлекая своим плачем окрестных хищников? Что, если кто-нибудь уже крадется к нему сквозь кустарник? Подобные мысли заставили Сэйбл с новым пылом заработать руками. Единственной наградой за ее труды были боль от впившихся ремней и кровь, смочившая ладони.
Через несколько минут Сэйбл поняла, что ее усилия бесполезны. К этому времени пауни обратили внимание и на нее. Один из них поднялся и направился к ней с копьем в руках. Он остановился в нескольких шагах и начал говорить. Не поняв ни единого слова, Сэйбл молча смотрела в раскрашенное лицо. На лбу и щеках индейца охрой были нанесены продольные линии, голова выбрита, за исключением тонкого тучка волос, завязанного на макушке и свисающего на спину. Уши оттягивали кольца, украшенные блестящими камешками и перьями. Под расстегнутым кавалерийским ментиком виднелась грудь, размалеванная желтой боевой раскраской. Если бы не свирепое лицо, дикарь выглядел бы забавно в ментике и набедренной повязке, с голыми ногами, вымазанными жиром.
Звучно шлепнув ладонью по груди, он широким жестом обвел своих товарищей, бесчувственное тело офицера, ее самое. Четверо остальных откликнулись на этот жест смехом, полным злобной радости. Дикарь закинул голову и издал пронзительный вопль, потом неожиданно метнул копье. Он вонзилось в землю у самых ног Сэйбл, пригвоздив юбку. От неожиданности она рванулась вбок, едва не вывернув руки из суставов.
В конце концов Сэйбл вырвало желчью, мучительно и болезненно. Дикарь что-то кричал, но впервые в жизни ей было совершенно все равно, что она предстает перед кем-то в таком непрезентабельном виде. Немного отдышавшись, она закрыла глаза, чтобы не видеть рыжего скальпа, болтающегося у пояса индейца.
Чей это скальп? Неужели эти волосы принадлежали кому-то из людей, с которыми ей приходилось встречаться в прежней, беззаботной жизни? Был ли это кавалерист из числа тех, кого послал по ее следам отец? Но кто бы он ни был, смерть его была ужасна, и Сэйбл оплакивала его всей душой.
Дикарь снова что-то крикнул. Она даже не подняла головы, продолжая сухо отплевываться. Секундой позже жесткие пальцы схватили ее за подбородок, заставив встретиться с взглядом холодных черных глаз. От индейца разило алкоголем. Оказывается, помимо рыжего, на его поясе висело еще несколько скальпов.
Глава 13
Боль в подбородке заставила Сэйбл забыть о скальпах. Кожа на всем ее теле странным образом съежилась, уменьшилась в размерах так, что заострились черты лица. В глазах индейца была неприкрытая жестокость, удовольствие от сознания причиняемой ей боли.
— Хромой Медведь! — крикнул он, тыча себя в грудь. Потом такой же тычок получила и Сэйбл. — Рабиня!
Рабиня? Рабыня! Это она-то, Сэйбл Кавано?! Она собралась с силами, чтобы не выдать своего потрясения, а вместо ответа выпрямилась, вложив в это движение достоинство и мужество, которых оставалось не так уж и много.
«Это все, что ты знаешь по-английски, грязный дикарь? Одно слово, да и то кое-как?»
Хромой Медведь почувствовал себя объектом насмешки и ответил на нее единственным доступным ему образом. Выпустив подбородок Сэйбл, его рука схватила ее за горло и начала сжимать медленно, но неумолимо, пока окружающее не затуманилось и в ушах не возник нарастающий гул.
«Он учит меня повиновению…»
За мгновение до того, как потерять сознание, Сэйбл почувствовала себя свободной. Повиснув на ремнях, она дышала и дышала, часто хватая ртом воздух и смаргивая обжигающие слезы. Наконец в глазах перестало троиться. Она заметила, что смотрит на израненного офицера, и, что еще удивительнее, тот тоже смотрел на нее. В его измученном взгляде оставалось достаточно силы, чтобы она могла почерпнуть из этого источника. Именно поэтому она промолчала, когда грубая ладонь ткнулась ей под рубаху и сдавила грудь до ужасной боли, до синяков. Ей было не только больно, но и противно, но Сэйбл не издала ни звука, прикусив до крови нижнюю губу. Рот наполнился солоноватой кровью. Она сплюнула ее, не поднимая глаз. Это надругательство продолжалось с тех самых пор, как она пришла в сознание на спине лошади Хромого Медведя.
Дикарь сдавил сильнее и, так как она продолжала молчать, схватился за ремень, накинутый ей на шею. Сэйбл успела забыть про ремень, поэтому ее шейные позвонки едва не треснули от резкого рывка. Шея как будто вытянулась вдвое, за ушами обожгло, когда грубая кожа зацарапала по телу. Злобно посмеиваясь, Хромой Медведь приподнял ее на ошейнике, словно строптивую собаку. Боль в плечевых суставах была оглушающей, руки проскребли запястьями по коре, еще больше расцарапавшись. Только врожденное упрямство удержало Сэйбл от крика. Она свисала с ремня на манер сломанной куклы, но по-прежнему молчала.
Крайне недовольный этим, Хромой Медведь несколько раз ударил ее по лицу, не столько чтобы причинить боль, сколько в воспитательных целях. Потом забава наскучила ему. Он выпустил ремень и вернулся в круг товарищей.
Боль жила в каждой клетке тела. Прежде Сэйбл не подозревала, что можно испытывать такие мучения. Она обмякла на ремнях, неловко свесившись на одну сторону. Слезы текли и текли, обжигая покрасневшие, распухшие от пощечин щеки. Спазм за спазмом сжимали пустой желудок, не вызывая облегчения и продолжаясь, казалось, целую вечность. Наконец иссякло все: и слезы, и боль, и буря в желудке.
Даже не пытаясь принять более удобную позу, Сэйбл напрягла руки и вновь начала царапать ремнями по коре дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138