— Миссис Спорк, — сказал я, — вы как предпочитаете играть в “русскую рулетку”? В полном одиночестве.
— Но вы нас так напугали, — продолжала она. — Я чуть с ума не сошла.
— Вас напугали. Ха. Вы ещё не знаете, что такое настоящий страх. — Немного помолчав, я добавил. — Впрочем, и я тоже этого не знаю.
— А где ваши ботинки? — снова спросила она меня.
— У вас ко мне полно вопросов, не так ли? Я снял их и оставил на лестнице, если уж вас это так интересует. Но прежде я просверлил в вашей двери большую дыру. Ага. Просверлил дверь, прямо насквозь. Почему я не воспользовался набором отмычек? Или хотя бы дешевеньким ключом? Возможно, что никому из нас так и не суждено когда-либо узнать об этом. Я же скажу только одно: в тот момент идея со сверлением дыры показалась мне наиболее подходящей. А ботинки я снял, чтобы моя голова, которую мне совсем недавно прострелили… видите повязку? А дырку? Ага, наверное, это и объясняет дыру в вашей двери… чтобы поменьше шуметь. Я не хотел, чтобы от моей головы было много шума, потому что боялся, что на него слетятся шмели и съедят меня. Ну вот и все в общих чертах. У вас ещё есть вопросы?
Вопросов у неё больше не было.
Пару минут спустя, после того как все мы расселись по стоящим в комнате креслам — это была гостиная — я признался, что итак уже все знаю про них, так что они могут говорить без утайки.
— Всего вы не знаете, — сказала Сибилла. — Я позвонила вам, потому что нас шантажируют.
— Вот как? Но кто?
— Мы не знаетм… то есть, сегодня днем к нам приходил какой-то человек, но мы видели его впервые в жизни.
— И в чем заключался шантаж?
— У него была фотография.
— Так. Ну и что? Как говорят китайцы… — я потряс головой. — Какая фотография? — спросил я, внезапно вспомнив, как совсем недавно Анжелика Берсудиан подозрительным тоном задавала мне тот же самый вопрос.
— На ней мы с Хью в постели. Хью Прайер и я.
— Так. В постели.
— Ну… скорее на постели.
— И что-то мне подсказывает, что сделана она не в момент вашей с ним драки подушками.
— Не совсем. — Она запустила руку в небольшой редикюль, лежавший на диване между ней и её мужем, вынула из него небольшой снимок и протянула его мне. — Я хотела показать вам вот это, — сказала она. — Это оставил нам тот человек. Теперь вам понятно? — Я внимательно посмотрел на фото и сказал ей, что да, мне все понятно.
Их предупредили, чтобы они не обращались в полицию или к кому-либо ещё — именно поэтому она не назвала Хейзл своего полного имени и попросила, чтобы я пробрался к ним в дом тайком, с черного хода, тайком ото всех, так чтобы никто не догадался, что это Спорки попросили меня приехать.
— Хм, — сказал я, возвращая фотографию. — Мда. Ясно. Значит, как-то раз вечерком, когда вы… хм… кто-то без вашего ведома заснял…
— Да нет же, мы знали об этом. Все мы. Но мы были уверены, что весь альбом уничтожен. Сожжен. Фотографию, которую принес сегодня этот грязный подлец, действительно жгли. Но обгорели только края. А не… середина.
— Так, давайте помедленнее. — Я снова потянулся за снимком. — Значит, вы все знали про это? — Я продолжал. — И про существование альбома? И про то, что он должен был сгореть? В огне, разумеется.
— Да, конечно.
— И кто же попал в альбом — то есть, чьи фотографии вошли в него?
Тут впервые в разговор вступил мистер Спорк.
— Всех нас.
Я кивнул.
— То есть не только вас и миссис Спорк, но также Холстедов, Уистов, Райли, Кентов, Нельсонов, Берсудианов, Смитов, Уорренов и Прайеров.
— Именно так. — Он на мгновение задумался. — Вы перечислили все, никого не забыли.
— Угу. А зачем понадобилось заводить такой альбом? Просто так, ради развлечения?
— Нет, ради собственной безопасности. То есть, для безопасности нашей компании, — ответил он. — Вы понимаете?
— Не совсем.
— Мы далеко не первыми прибегнули к такому способу для обеспечения… ну, свободы действий каждого отдельного взятого участника. Такое уже случалось раньше и не раз. Вы бы очень удивились, если бы узнали, что такое имело место сплошь и рядом.
— Полагаю, что да. Вы имеете в виду, что это на тот случай, если кому-то вдруг захочется распустить язык — показать свою осведомленность, скажем, перед каким-нибудь репортером или перед властями — то знание о существовании фотографии, компрометирующей и лично его или её, станет залогом молчания?
— Не только молчания, но и высокой личной ответственности. Если кто-то с кем-то разругается, или покинет ряды нашей компании — например, в результате развода, или какая-то пара решит отказаться от участия — то фотографии, скорее всего, предотвратят… месть.
— Ага.
Мистер Спорк поджал губы.
— Поймите же, — серьезно продолжал он, — мы — никто из нас — не считаем, что мы занимаемся чем-то постыдным или предосудительным. Во всяком случае, мы с Сибиллой так не думаем. Мы считаем, что секс, сам половой акт, не является просто одной из разновидностью плотских утех, как это принято думать, низких и постыдных по определению…
— Это самое лучшее из того, что может человек, — вставила Сибилла.
— Ну, — сказал я, — тут вы, конечно, до некоторой степени правы…
— … хотя несомненно и то, — нараспев продолжал мистер Спорк, — что секс, или скорее, навязанная миру ложная аура зла, стыда и вины, является причиной многочисленных неврозов…
— Да-да, это так, — вторила ему Сибилла, — это действительно так…
— … и психозов. И вот это лицемерие привело миллионы, а может и миллиарды людей в больницы, лечебницы для душевнобольных, в кабинеты к психиаторам и в залы судов, где слушаются дела о разводах. Но отрешившись от иллюзий и ханженского лицемерия, и не обращая внимания на вопли жертв полового воздержания, боящихся признаться в собственном голове…
— На свете, наверное, нет ничего прекраснее…
— …мы рассматриваем секс в совсем ином, новом свете…
— Я могу привести вам парочку примеров…
— Сибилла, заткнись, будь так добра.
Поразительнее всего то, что она улыбнулась ему и покорно замолчала.
Мистер Спорк продолжал говорить:
— Как я уже говорил…
— Эй, — перебил его я. — Так как насчет этого вашего шантажиста?
— Ну да, и я о том же. А если по существу, мистер Скотт, то я хочу сказать вам следующее. Мы, участники нашей компании, не чувствуем стыда или вины, но в то же время считаем очевидным, что наши отношения и нравы, наша нравственная концепция, очень отличаются от общепринятых, исповедуемых другими членами общества, в котором мы живем — тех других, в чьих силах нанести нам — всем вместе и каждому в отдельности — большой вред и ущерб. Если действия группы — нашей или какой-либо другой — будут приданы огласке, то это неизбежно повлечет за собой общественное осуждение. Презрение. Финансовую и социальную месть. И так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65