И, направляясь в отделение «Икс», она не страшилась ее. Дело было в другом: в горьком сознании, что нет больше того отделения «Икс», в которое ей надо было бы идти. Семья распалась.
– Ну вот, приговор вынесен, – сообщила она Нейлу вечером третьего дня после смерти Льюса.
– Когда вы узнали об этом? – спросил он без особого, впрочем, интереса.
Он по-прежнему приходил к ней в кабинет, как и раньше, поболтать наедине, но разговоры их теперь ограничивались банальными замечаниями о том, о сем, не имея под собой ничего серьезного.
– Сегодня днем. Первый успел Чинстрэп, а позже мне сказала Старшая, так что сомнений быть не может. Это самоубийство в результате острого депрессивного состояния, последовавшего за обострением маниакального синдрома. Все это пустые фразы, конечно, но вполне приемлемо. Более впечатляющие вещи им приходится опускать.
– Что-нибудь еще они говорили? – спросил он, наклоняясь, чтобы стряхнуть пепел.
– Ну, естественно, популярности нам эта история не прибавила, как вы сами можете представить, но официально нам никакой вины не вменено.
– Но уж вас-то, наверно, отшлепали как следует? – сказал он с деланным легкомыслием.
– Официально, нет. Ну конечно. Старшая но преминула распространиться о солдате у меня в комнате. Но, к счастью, моя безупречная репутация сослужила мне добрую службу. Когда дошло до дела, оказалось, что она просто не в состоянии представить, чтобы я могла посягнуть на бедного Майкла иначе, чем из самых наичистейших побуждений. Как она выразилась, это плохо выглядело, а раз это так, значит, я подвела всю команду. Похоже, последнее время я только этим и занимаюсь, что подвожу все команды подряд.
За последние три дня воображение Нейла играло с ним в неописуемые игры, без конца подсовывая ему образы ее и Майкла в тысяче различных ситуациях, само собой разумеется, на сексуальную тему. Ее предательство терзало его, как он ни пытался быть беспристрастным и понять. Но в его размышлениях не было места понимаю теперь, когда в довершение всего он должен еще усмирить свои мучения и ревность, укротить, казалось бы, непоколебимое стремление получить то, чего он хотел, то, что ему нужно, несмотря на явное предпочтение, которое она отдавала Майклу. Она выбрала его, не подумав ни о ком из них, и он не мог ее простить. И все же его чувства к ней оставались такими же сильными, такими же острыми, как раньше.
«Я должен получить ее, – думал он. – Так просто не сдамся! Ведь я – сын своего отца. Это ниспослано мне, чтобы я доказал, насколько я сын своего отца. Странное ощущение. Но нужное».
Она тоже страдает, бедняга, пропащая душа. Он не получал никакого удовольствия, видя ее терзания, и нисколько не желал их ей. Но он чувствовал, что это именно тот случай, когда страдание заставит ее в конце концов вернуться туда, откуда она ушла, к той точке во времени и пространстве, где существовал Нейл, а не Майкл.
Он произнес:
– Не принимайте все так близко к сердцу. Она решила, что он говорит о нагоняе, полученном от старшей сестры, и усмехнулась:
– Что ж, что было, то прошло, слава Богу. Жаль только, что живой Льюс не делал нашу жизнь приятнее. Я никогда не желала ему смерти, но всегда сожалела, что нам приходится мириться с его присутствием. Теперь его нет, а наша жизнь превратилась в ад.
– И во всем виноват Льюс? – задал Нейл вопрос; теперь, когда следствие закончено, может быть, они оба смогут снять с себя напряженность и снова начать общаться, как раньше.
– Нет, – печально ответила она. – Во всем виновата я. И никто больше.
В дверь постучался Майкл.
– Чай готов, сестренка.
Она тут же забыла, куда мог повести дальнейший разговор с Нейлом, и посмотрела поверх его плеча на Майкла.
– Вы не зайдете на минутку? Мне бы хотелось сказать вам два слова. Нейл, придется вам принять огонь на себя. Я скоро приду, но вы пока расскажите про эту новость всем остальным.
Майкл закрыл за Нейлом дверь. На лице его она заметила смешанное выражение подавленности, страха, неловкости и каких-то опасений. Как будто он предпочел бы сейчас находиться где угодно, только не здесь, лицом к лицу с ней, напротив ее – ee! – стола.
И в этом она была права; он действительно хотел бы сейчас находиться в любом другом месте, но те чувства, которые она прочитала сейчас на его лице, относились к нему самому, и никоим образом ни к ней. И в то же время все было связано с ней, целиком и полностью. Майкл с ужасом думал, что не выдержит и потеряет самообладание, не справится с острым желанием выложить перед ней все, объяснить, почему он должен причинять ей боль; но это значило бы открыть ту дверь, которая должна быть заперта навсегда. Все ушло, а может быть, ничего и не было, и уж во всяком случае, ничего не может быть. Между ними пропасть. Смятение во много раз более сильное, чем он когда-либо испытывал, терзало его, пока он стоял перед ней и так горячо желал, чтобы все было по-другому, и в то же время знал, что по-другому ничего быть не может. Майкл сожалел и мучился, что она не знает, внутренне соглашаясь, что нельзя позволить ей узнать, боролся с самим собой и с желанием сделать так, как хотел он. Знал, что то, чего хочет она, не сделает ее счастливой. И все больше понимал, глядя ей в лицо, что причиняет ей жестокую боль.
Какая-то часть этих мыслей не могла не отразиться на его лице, пока он стоял перед ней и ждал.
И в тот же момент в ней как будто что-то взорвалось, огонь уязвленной гордости и боли сжигал все дотла на своем пути, не оставляя позади себя ни мыслей, ни чувств.
– Ради Бога, да перестаньте вы на меня так смотреть, черт побери! – голос ее сорвался на крик. – Что, вы думаете, я собираюсь тут с вами делать, бросаться на колени и умолять повторить еще раз тот спектакль? Да я скорее умру! Умру, слышите, вы? Умру!
Он весь передернулся, побелел, крепко сжал губы и продолжал молчать.
– Уверяю вас, сержант Уилсон, что никаких мыслей о личных взаимоотношениях с вами нет и в помине в моей голове! – яростно продолжала она, чувствуя себя синицей, которая хотела поджечь море. – Я позвала вас сюда, чтобы сообщить: дело закончено. Заключение: самоубийство. Все мы, и вы в том числе, оправданы. Так что теперь вы, может быть, наконец прекратите щеголять своими самоистязаниями. Это неприятно видеть. Все, я закончила.
Ему ни разу не пришло в голову, что большая доля ее обиды приходится на то, что она воспринимала, как его отказ продолжать отношения с ней. Он был в ужасе, оттого что происходит, и пытался поставить себя на ее место, ощутить, каково ей чувствовать себя отвергнутой, понять эти глубоко личные эмоции, целиком связанные с ее женской природой. Возможно, если бы он выше оценивал себя, он мог быстрее и лучше понять ее. Но ее реакция оставалась для него непостижимой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Ну вот, приговор вынесен, – сообщила она Нейлу вечером третьего дня после смерти Льюса.
– Когда вы узнали об этом? – спросил он без особого, впрочем, интереса.
Он по-прежнему приходил к ней в кабинет, как и раньше, поболтать наедине, но разговоры их теперь ограничивались банальными замечаниями о том, о сем, не имея под собой ничего серьезного.
– Сегодня днем. Первый успел Чинстрэп, а позже мне сказала Старшая, так что сомнений быть не может. Это самоубийство в результате острого депрессивного состояния, последовавшего за обострением маниакального синдрома. Все это пустые фразы, конечно, но вполне приемлемо. Более впечатляющие вещи им приходится опускать.
– Что-нибудь еще они говорили? – спросил он, наклоняясь, чтобы стряхнуть пепел.
– Ну, естественно, популярности нам эта история не прибавила, как вы сами можете представить, но официально нам никакой вины не вменено.
– Но уж вас-то, наверно, отшлепали как следует? – сказал он с деланным легкомыслием.
– Официально, нет. Ну конечно. Старшая но преминула распространиться о солдате у меня в комнате. Но, к счастью, моя безупречная репутация сослужила мне добрую службу. Когда дошло до дела, оказалось, что она просто не в состоянии представить, чтобы я могла посягнуть на бедного Майкла иначе, чем из самых наичистейших побуждений. Как она выразилась, это плохо выглядело, а раз это так, значит, я подвела всю команду. Похоже, последнее время я только этим и занимаюсь, что подвожу все команды подряд.
За последние три дня воображение Нейла играло с ним в неописуемые игры, без конца подсовывая ему образы ее и Майкла в тысяче различных ситуациях, само собой разумеется, на сексуальную тему. Ее предательство терзало его, как он ни пытался быть беспристрастным и понять. Но в его размышлениях не было места понимаю теперь, когда в довершение всего он должен еще усмирить свои мучения и ревность, укротить, казалось бы, непоколебимое стремление получить то, чего он хотел, то, что ему нужно, несмотря на явное предпочтение, которое она отдавала Майклу. Она выбрала его, не подумав ни о ком из них, и он не мог ее простить. И все же его чувства к ней оставались такими же сильными, такими же острыми, как раньше.
«Я должен получить ее, – думал он. – Так просто не сдамся! Ведь я – сын своего отца. Это ниспослано мне, чтобы я доказал, насколько я сын своего отца. Странное ощущение. Но нужное».
Она тоже страдает, бедняга, пропащая душа. Он не получал никакого удовольствия, видя ее терзания, и нисколько не желал их ей. Но он чувствовал, что это именно тот случай, когда страдание заставит ее в конце концов вернуться туда, откуда она ушла, к той точке во времени и пространстве, где существовал Нейл, а не Майкл.
Он произнес:
– Не принимайте все так близко к сердцу. Она решила, что он говорит о нагоняе, полученном от старшей сестры, и усмехнулась:
– Что ж, что было, то прошло, слава Богу. Жаль только, что живой Льюс не делал нашу жизнь приятнее. Я никогда не желала ему смерти, но всегда сожалела, что нам приходится мириться с его присутствием. Теперь его нет, а наша жизнь превратилась в ад.
– И во всем виноват Льюс? – задал Нейл вопрос; теперь, когда следствие закончено, может быть, они оба смогут снять с себя напряженность и снова начать общаться, как раньше.
– Нет, – печально ответила она. – Во всем виновата я. И никто больше.
В дверь постучался Майкл.
– Чай готов, сестренка.
Она тут же забыла, куда мог повести дальнейший разговор с Нейлом, и посмотрела поверх его плеча на Майкла.
– Вы не зайдете на минутку? Мне бы хотелось сказать вам два слова. Нейл, придется вам принять огонь на себя. Я скоро приду, но вы пока расскажите про эту новость всем остальным.
Майкл закрыл за Нейлом дверь. На лице его она заметила смешанное выражение подавленности, страха, неловкости и каких-то опасений. Как будто он предпочел бы сейчас находиться где угодно, только не здесь, лицом к лицу с ней, напротив ее – ee! – стола.
И в этом она была права; он действительно хотел бы сейчас находиться в любом другом месте, но те чувства, которые она прочитала сейчас на его лице, относились к нему самому, и никоим образом ни к ней. И в то же время все было связано с ней, целиком и полностью. Майкл с ужасом думал, что не выдержит и потеряет самообладание, не справится с острым желанием выложить перед ней все, объяснить, почему он должен причинять ей боль; но это значило бы открыть ту дверь, которая должна быть заперта навсегда. Все ушло, а может быть, ничего и не было, и уж во всяком случае, ничего не может быть. Между ними пропасть. Смятение во много раз более сильное, чем он когда-либо испытывал, терзало его, пока он стоял перед ней и так горячо желал, чтобы все было по-другому, и в то же время знал, что по-другому ничего быть не может. Майкл сожалел и мучился, что она не знает, внутренне соглашаясь, что нельзя позволить ей узнать, боролся с самим собой и с желанием сделать так, как хотел он. Знал, что то, чего хочет она, не сделает ее счастливой. И все больше понимал, глядя ей в лицо, что причиняет ей жестокую боль.
Какая-то часть этих мыслей не могла не отразиться на его лице, пока он стоял перед ней и ждал.
И в тот же момент в ней как будто что-то взорвалось, огонь уязвленной гордости и боли сжигал все дотла на своем пути, не оставляя позади себя ни мыслей, ни чувств.
– Ради Бога, да перестаньте вы на меня так смотреть, черт побери! – голос ее сорвался на крик. – Что, вы думаете, я собираюсь тут с вами делать, бросаться на колени и умолять повторить еще раз тот спектакль? Да я скорее умру! Умру, слышите, вы? Умру!
Он весь передернулся, побелел, крепко сжал губы и продолжал молчать.
– Уверяю вас, сержант Уилсон, что никаких мыслей о личных взаимоотношениях с вами нет и в помине в моей голове! – яростно продолжала она, чувствуя себя синицей, которая хотела поджечь море. – Я позвала вас сюда, чтобы сообщить: дело закончено. Заключение: самоубийство. Все мы, и вы в том числе, оправданы. Так что теперь вы, может быть, наконец прекратите щеголять своими самоистязаниями. Это неприятно видеть. Все, я закончила.
Ему ни разу не пришло в голову, что большая доля ее обиды приходится на то, что она воспринимала, как его отказ продолжать отношения с ней. Он был в ужасе, оттого что происходит, и пытался поставить себя на ее место, ощутить, каково ей чувствовать себя отвергнутой, понять эти глубоко личные эмоции, целиком связанные с ее женской природой. Возможно, если бы он выше оценивал себя, он мог быстрее и лучше понять ее. Но ее реакция оставалась для него непостижимой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93