Голова ее свешивалась на мощную грудь, кивок за кивком, пока наконец последний, самый резкий, не заставил ее встрепенуться. Она собралась было снова закрыть глаза, но, увидев, что сестра Лэнгтри стоит в дверях, помахала ей рукой и поманила к себе.
Сделав несколько шагов к Салли, сестра Лэнгтри вдруг с ужасом почувствовала сильнейший приступ головокружения; ей не удалось толком ни поесть ни поспать, и теперь, если она не позаботится о себе, то попросту свалится. Общение с обитателями отделения «Икс» научило ее многому, и в частности пониманию того, что теперешние ее симптомы вполне могли относиться к разряду помогающих уклониться от военной службы, иными словами, с их помощью она могла бы положить конец вообще всему и потребовать перевода из отделения «Икс» без унизительной необходимости обращаться к старшей сестре с просьбой. Естественно, что теперь гордость заставляла ее спать и есть. Сегодня она примет на ночь нембутал, чего не делала со дня того инцидента на кухне.
– Садись, любовь моя, у тебя совершенно изможденный вид, – приветствовала ее сестра Доукин и, не вставая, придвинула ей стул.
– Да ты на себя посмотри! Даже здесь пытаешься хоть немного вздремнуть, – сказала сестра Лэнгтри, садясь.
– Пришлось всю ночь дежурить, вот и все, – объяснила сестра Доукин, меняя положение ног. – Ну и вид у нас с тобой! Я похожа на обломок после кораблекрушения, а ты – на рекламу «Сестры – все в армию!» И эта убогая курица еще смеет предполагать какие-то там скрытые мотивы! Как будто ты способна опуститься до чего-нибудь вульгарного или низкого!
Сестра Лэнгтри поморщилась. Эта дура, Старшая, конечно, не удержалась и проболталась своей «лучшей подруге», а та своей, и пошло, и пошло… И теперь весь персонал, включая начальство, был в курсе, что сестра Лэнгтри – не кто-нибудь! – оставила у себя солдата на всю ночь. Разумеется, все теперь только и делали, что шептались по углам о самоубийстве посредством харакири. Наивно надеяться, что такое происшествие не станет предметом разговоров. Правда, ее репутация, к счастью, была слишком высока, чтобы кому-нибудь пришло в голову представить что-то большее, чем вынужденная необходимость и вполне понятное желание оградить больного от дальнейших неприятностей.
«Если бы они только знали, – думала сестра Лэнгтри, ощущая на себе взгляды с обеих сторон, – если бы они только знали, что за всем этим стоит! Извращение, убийство, боль отказа… Хотя с убийством, слава Богу, покончено. По крайней мере, об этом можно не беспокоиться».
На нее проницательно смотрели добрые выцветшие глаза, необычайная честность которых не позволяла считать их невыразительными. Сестра Лэнгтри вздохнула, но ничего не сказала.
Сестра Доукин сделала следующий ход.
– А на следующей недельке мы двинем к милой старушке Осси на гражданку! – сообщила она.
Чашка сестры Лэнгтри скользнула мимо блюдца, и весь чай вылился на стол.
– Вот несчастье! Что я наделала! – воскликнула она, шаря в корзинке в поисках носового платка.
– Тебе жаль, да, Онор? – поинтересовалась сестра Доукин.
– Просто ты застала меня врасплох, – сказала сестра Лэнгтри, вытирая чай платком и выжимая его в свою чашку. – Когда ты узнала об этом, Салли?
– Старуха сама сказала об этом несколько минут назад. Влетела ко мне в «Ди», как крейсер на полной скорости, и, сморщившись, выдала. Можно подумать, она неделю питалась одной соляной кислотой. Ей, конечно, каюк. Придется вернуться в занюханный санаторий, которым она заведовала до войны. Ни в одной крупной больнице или даже в районной на нее и смотреть-то не станут. Я только поражаюсь, как это она ухитрилась так высоко залезть.
– Меня это тоже поражает, – согласилась сестра Лэнгтри, раскладывая носовой платок на краю столика, чтобы он немного подсох, после чего, решив, что может позволить себе еще чаю, взяла чистую чашку и блюдце. – И ты права, ни к одной приличной больнице ее и близко не подпустят. Она почему-то напоминает мне бригадиршу ночной смены на крупной пищевой фабрике. И все-таки, если ее оставят в армии, это для нее лучший выход. И пенсия будет побольше. Ей ведь не так далеко, по-моему, до пенсии.
– Ха! Если ее оставят в армии, это будет больше, чем она заслуживает. – Сестра Доукин взяла чайник и подлила заварки себе в чашку. – Ну, а что до меня, то я жалею, что приходится ехать домой, – внезапно сказала она. – Я ненавижу это место, как и любое другое, куда нас посылали, но я любила свою работу, и только один Бог знает, как я люблю свободу!
– Да, свобода – самое подходящее слово, правда? Я тоже любила ее… Помнишь, как в Новой Гвинее оказалось, что кроме тебя и меня оперировать больше некому? До конца дней моих не забуду.
– А ведь мы отлично справились, правда? – сестра Доукин улыбалась, на глазах раздуваясь от гордости. – Тех мальчишек мы залатали – высший класс, как заправские хирурги. Нас наградили… Ух! Ни одну ленточку не носила с большей гордостью, чем эту – члена Британской империи. Это тебе не просто так!
– Жаль, что все кончилось, – согласилась сестра Лэнгтри. – На гражданке мне тошно будет. Опять визг санитарок, опять женщины-пациентки. Бабское нытье, вой… Вот уж повезет, если попаду в гинекологию или в родовое. Насколько с мужчинами легче!
– Что правда, то правда. Попробуй попроси кого-нибудь из баб-пациенток помочь тебе, если рук не хватает. Да они лучше сдохнут! Если они попадают в больницу, то считают, что перед ними все должны стоять навытяжку. А мужики тут же распускают хвосты и лезут из кожи вон, чтобы убедить тебя, что их жены никогда не ухаживали за ними так замечательно, как сестры.
– А что ты думаешь делать, когда вернешься, Салли?
– Ну-у, сначала, конечно, немного отдохну и попраздную, – протянула сестра Доукин без всякого восторга. – Повидаюсь кое с кем из друзей, ну и все такое. А потом вернусь на Северное побережье. Я работала в Ньюкасле, в Королевской больнице и на Краун-стрит, но своей карьерой я в основном обязана Северному побережью, так что это вроде как мой дом родной. Старшая-то уж точно будет рада видеть меня. Кстати, меня выдвинули на должность заместителя старшей, а мне больше ничего и не надо.
– Моя Старшая тоже будет рада меня видеть, – задумчиво сказала сестра Лэнгтри.
– В «Пи-Эй», да? – уточнила сестра Доукин, употребив общепринятое жаргонное словечко, обозначавшее название «Королевской больницы принца Альберта».
– Да, в «Пи-Эй»
– Не могу представить себя в такой большой больнице.
– Вообще-то, я не уверена, что хочу туда вернуться, – заметила сестра Лэнгтри. – У меня тут возникла идея податься в «Каллан-парк».
Поскольку «Каллан-парком» именовалась лечебница для душевнобольных, сестра Доукин выпрямилась и с любопытством взглянула на сестру Лэнгтри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Сделав несколько шагов к Салли, сестра Лэнгтри вдруг с ужасом почувствовала сильнейший приступ головокружения; ей не удалось толком ни поесть ни поспать, и теперь, если она не позаботится о себе, то попросту свалится. Общение с обитателями отделения «Икс» научило ее многому, и в частности пониманию того, что теперешние ее симптомы вполне могли относиться к разряду помогающих уклониться от военной службы, иными словами, с их помощью она могла бы положить конец вообще всему и потребовать перевода из отделения «Икс» без унизительной необходимости обращаться к старшей сестре с просьбой. Естественно, что теперь гордость заставляла ее спать и есть. Сегодня она примет на ночь нембутал, чего не делала со дня того инцидента на кухне.
– Садись, любовь моя, у тебя совершенно изможденный вид, – приветствовала ее сестра Доукин и, не вставая, придвинула ей стул.
– Да ты на себя посмотри! Даже здесь пытаешься хоть немного вздремнуть, – сказала сестра Лэнгтри, садясь.
– Пришлось всю ночь дежурить, вот и все, – объяснила сестра Доукин, меняя положение ног. – Ну и вид у нас с тобой! Я похожа на обломок после кораблекрушения, а ты – на рекламу «Сестры – все в армию!» И эта убогая курица еще смеет предполагать какие-то там скрытые мотивы! Как будто ты способна опуститься до чего-нибудь вульгарного или низкого!
Сестра Лэнгтри поморщилась. Эта дура, Старшая, конечно, не удержалась и проболталась своей «лучшей подруге», а та своей, и пошло, и пошло… И теперь весь персонал, включая начальство, был в курсе, что сестра Лэнгтри – не кто-нибудь! – оставила у себя солдата на всю ночь. Разумеется, все теперь только и делали, что шептались по углам о самоубийстве посредством харакири. Наивно надеяться, что такое происшествие не станет предметом разговоров. Правда, ее репутация, к счастью, была слишком высока, чтобы кому-нибудь пришло в голову представить что-то большее, чем вынужденная необходимость и вполне понятное желание оградить больного от дальнейших неприятностей.
«Если бы они только знали, – думала сестра Лэнгтри, ощущая на себе взгляды с обеих сторон, – если бы они только знали, что за всем этим стоит! Извращение, убийство, боль отказа… Хотя с убийством, слава Богу, покончено. По крайней мере, об этом можно не беспокоиться».
На нее проницательно смотрели добрые выцветшие глаза, необычайная честность которых не позволяла считать их невыразительными. Сестра Лэнгтри вздохнула, но ничего не сказала.
Сестра Доукин сделала следующий ход.
– А на следующей недельке мы двинем к милой старушке Осси на гражданку! – сообщила она.
Чашка сестры Лэнгтри скользнула мимо блюдца, и весь чай вылился на стол.
– Вот несчастье! Что я наделала! – воскликнула она, шаря в корзинке в поисках носового платка.
– Тебе жаль, да, Онор? – поинтересовалась сестра Доукин.
– Просто ты застала меня врасплох, – сказала сестра Лэнгтри, вытирая чай платком и выжимая его в свою чашку. – Когда ты узнала об этом, Салли?
– Старуха сама сказала об этом несколько минут назад. Влетела ко мне в «Ди», как крейсер на полной скорости, и, сморщившись, выдала. Можно подумать, она неделю питалась одной соляной кислотой. Ей, конечно, каюк. Придется вернуться в занюханный санаторий, которым она заведовала до войны. Ни в одной крупной больнице или даже в районной на нее и смотреть-то не станут. Я только поражаюсь, как это она ухитрилась так высоко залезть.
– Меня это тоже поражает, – согласилась сестра Лэнгтри, раскладывая носовой платок на краю столика, чтобы он немного подсох, после чего, решив, что может позволить себе еще чаю, взяла чистую чашку и блюдце. – И ты права, ни к одной приличной больнице ее и близко не подпустят. Она почему-то напоминает мне бригадиршу ночной смены на крупной пищевой фабрике. И все-таки, если ее оставят в армии, это для нее лучший выход. И пенсия будет побольше. Ей ведь не так далеко, по-моему, до пенсии.
– Ха! Если ее оставят в армии, это будет больше, чем она заслуживает. – Сестра Доукин взяла чайник и подлила заварки себе в чашку. – Ну, а что до меня, то я жалею, что приходится ехать домой, – внезапно сказала она. – Я ненавижу это место, как и любое другое, куда нас посылали, но я любила свою работу, и только один Бог знает, как я люблю свободу!
– Да, свобода – самое подходящее слово, правда? Я тоже любила ее… Помнишь, как в Новой Гвинее оказалось, что кроме тебя и меня оперировать больше некому? До конца дней моих не забуду.
– А ведь мы отлично справились, правда? – сестра Доукин улыбалась, на глазах раздуваясь от гордости. – Тех мальчишек мы залатали – высший класс, как заправские хирурги. Нас наградили… Ух! Ни одну ленточку не носила с большей гордостью, чем эту – члена Британской империи. Это тебе не просто так!
– Жаль, что все кончилось, – согласилась сестра Лэнгтри. – На гражданке мне тошно будет. Опять визг санитарок, опять женщины-пациентки. Бабское нытье, вой… Вот уж повезет, если попаду в гинекологию или в родовое. Насколько с мужчинами легче!
– Что правда, то правда. Попробуй попроси кого-нибудь из баб-пациенток помочь тебе, если рук не хватает. Да они лучше сдохнут! Если они попадают в больницу, то считают, что перед ними все должны стоять навытяжку. А мужики тут же распускают хвосты и лезут из кожи вон, чтобы убедить тебя, что их жены никогда не ухаживали за ними так замечательно, как сестры.
– А что ты думаешь делать, когда вернешься, Салли?
– Ну-у, сначала, конечно, немного отдохну и попраздную, – протянула сестра Доукин без всякого восторга. – Повидаюсь кое с кем из друзей, ну и все такое. А потом вернусь на Северное побережье. Я работала в Ньюкасле, в Королевской больнице и на Краун-стрит, но своей карьерой я в основном обязана Северному побережью, так что это вроде как мой дом родной. Старшая-то уж точно будет рада видеть меня. Кстати, меня выдвинули на должность заместителя старшей, а мне больше ничего и не надо.
– Моя Старшая тоже будет рада меня видеть, – задумчиво сказала сестра Лэнгтри.
– В «Пи-Эй», да? – уточнила сестра Доукин, употребив общепринятое жаргонное словечко, обозначавшее название «Королевской больницы принца Альберта».
– Да, в «Пи-Эй»
– Не могу представить себя в такой большой больнице.
– Вообще-то, я не уверена, что хочу туда вернуться, – заметила сестра Лэнгтри. – У меня тут возникла идея податься в «Каллан-парк».
Поскольку «Каллан-парком» именовалась лечебница для душевнобольных, сестра Доукин выпрямилась и с любопытством взглянула на сестру Лэнгтри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93