В ремесле выживания я мастер, какого свет не видал. Даже Гели не зазорно у меня поучиться.
Глава 35
Иерусалим
Интернет-бар «Штрудель» был еще закрыт. Через стеклянную дверь я разглядел бородача, подметавшего пол, и постучал, затем помахал рукой, показав бородачу на ручку двери. Тот отрицательно помотал головой.
- Пояс с деньгами не потеряла? - спросил я у Рейчел.
- Нет.
- Дай мне стодолларовую купюру.
Я прижал купюру к стеклу и опять постучал. Бородач раздраженно поднял глаза и махнул рукой: проваливайте. Затем прищурился, подошел ближе к двери и пригляделся. После этого он крикнул нам по-английски: "Стойте и никуда не уходите!" - и побежал в заднюю комнату за ключами.
- Мне нужен компьютер, - сказал я, когда дверь наконец открылась.
- Заходите. Никаких проблем. Быстродействующий Интернет.
Рейчел расплатилась с таксистом и подошла ко мне.
В темноватом «Штруделе» пахло, как пахнет в дешевых барах во всем мире, но работающий компьютер имелся, и на том спасибо. Я принялся искать в Интернете адреса электронной почты крупнейших университетов и исследовательских центров в Соединенных Штатах и в Европе.
- Что ты делаешь? - спросила Рейчел, садясь рядом.
- Предаю дело огласке.
- Ты же раньше не хотел!
- И сейчас не хочу. Но выбора не остается. Они своего добились. Или вот-вот добьются.
- Чего добились?
- Опытный образец «Тринити» заработает в самое ближайшее время.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю.
- И ты собираешься рассказать об этом всему миру?
- Да.
- Насколько подробно?
- Достаточно, чтобы поднять такую бурю в средствах массовой информации, которую президент не сможет игнорировать.
Я открыл текстовый файл и начал печатать свое обращение к общественности. Первая строка родилась сама собой. Это были слова Нильса Бора по поводу гонки ядерных вооружений:
"Мы находимся в совершенно новой ситуации, которая не может быть разрешена войной".
- Дэвид, - тихо спросила Рейчел, - что происходило с тобой в коме? У тебя опять были галлюцинации?
- Нет, на прежние видения это не похоже. Трудно объяснить, но я попробую - как только выдастся время. А пока что не мешай, пожалуйста, я должен закончить обращение.
Рейчел встала и отошла к двери - наблюдать за улицей и предупредить, если появится полиция.
Я склонился над клавиатурой и печатал без пауз, не задумываясь, словно моими пальцами водила внешняя сила. Через двадцать минут я попросил бородача-бармена вызвать нам такси, непременно с водителем-палестинцем. Затем я напечатал заключительную строку: "Посвящается памяти Эндрю Филдинга".
- Ну, разослал свое обращение? - спросила Рейчел.
- Да. Свистопляска в средствах массовой информации начнется часа через четыре.
- Ты действительно этого хочешь? Ты все продумал?
- Зло процветает только во тьме. Оно боится света, - торжественно сказал я.
Рейчел странно уставилась на меня.
- Ты говоришь о Зле с большой буквы?
- Да.
К входу подъехало такси. Бородатый водитель смотрел в сторону двери бара.
- Пойдем, - сказал я Рейчел.
Подойдя к такси, я спросил водителя:
- Вы палестинец?
- А вам-то что? - мрачно отозвался он на хорошем английском языке.
- Знаете, где находится штаб-квартира МОССАДа?
Водитель смотрел на меня исподлобья: что я за человек и чего хочу?
- Чего ж не знать. Всякий палестинец знает.
- Поэтому я и спросил, палестинец вы или нет. Везите меня туда.
Рейчел удивленно вытаращилась на меня. Было нетрудно прочитать ее мысли. Что мне нужно от МОССАДа, беспощадной разведслужбы Израиля?
- Деньги-то у вас имеются? - грубо спросил водитель.
- Сто американских долларов хватит?
- Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.
Рейчел вынула сотенную.
Водитель кивнул:
- Садитесь.
Не успел я захлопнуть дверцу, как машина рванула с места.
* * *
Белые Пески
Гели понимала, что сидит у смертного одра. Старику остались считанные часы или минуты. Зверски хотелось курить, но выйти из Шкатулки она не имела права. Несмотря на антисептику и полную стерильность воздуха, в комнате стоял аромат смерти. Словами этот аромат Гели описать не могла, но этот страшный душок ей был хорошо известен по полевым госпиталям. Приходилось ей наблюдать смерть и во время боевых заданий в разных глухих углах мира. А может, сама эволюция научила человеческое обоняние улавливать приближение смерти. В мире, где смертельные инфекционные болезни передаются от человека к человеку, инстинкт шарахаться от обреченного - важное условие выживания. Весь этот опыт привел к тому, что со смертью она была на ты. Но быть свидетельницей медленного умирания Година давалось ей труднее, чем она ожидала.
Временами он не мог глотать, хотя говорил все еще достаточно внятно. Он трогательно рассказывал Гели о своей покойной жене - так умирающий отец спешит поведать дочери, как он любил ее мать. Гели испытывала чувство неловкости и не знала, как вести себя в подобной ситуации: близость с отцом ей была не знакома. С трехлетнего возраста отец относился к ней как к призывнику: или игнорировал, или муштровал. В понимании Хорста Бауэра сердечное общение с дочкой заключалось в совместном составлении графика ее спортивных тренировок. Совсем маленькой девочкой она терпела эту сухость и официальность отношений, а подростком взбунтовалась. В доме Бауэров вспыхнула открытая война. Когда же у Гели прорезалась та же буйная сексуальность, которой был печально известен Хорст Бауэр, она окончательно вырвалась из-под отеческого контроля. Она догадывалась, что в глубинах подсознания отец вожделел ее, и это давало ей власть над ним. Гели повадилась дефилировать перед ним полуодетой, бесстыже флиртовала с его товарищами-офицерами, старше ее вдвое, и совращала всех мужчин-психиатров, к которым ее посылал перепуганный отец. Отчаявшись, генерал стал регулярно избивать дочь - что только укрепило ее ненависть и желание бороться до конца.
Гели были шестнадцать, когда она обнаружила, что у ее отца не просто одна любовница, а целый гарем. Восемнадцать лет брака с неверным и склонным к рукоприкладству мужем превратили ее мать в развалину, алкоголичку, прячущую бутылки по всему дому. Когда Гели решилась сказать отцу прямо в глаза, что это он загубил ее мать, Хорст только смущенно ухмыльнулся и поздравил ее с тем, что она нащупала слабость сильных мужчин. Мужчины с характером и размахом не могут удовлетвориться одной женщиной, и Гели нужно как можно скорее понять, что сексуальная ненасытность - признак большой личности. Тогда Гели заявила, что, следовательно, он должен радоваться ее поведению. Закончился спор обычным мордобоем. Только теперь Гели норовила ответить ударом на удар.
Но когда Гели поступила в университет, то обнаружила, что она и сама сильный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Глава 35
Иерусалим
Интернет-бар «Штрудель» был еще закрыт. Через стеклянную дверь я разглядел бородача, подметавшего пол, и постучал, затем помахал рукой, показав бородачу на ручку двери. Тот отрицательно помотал головой.
- Пояс с деньгами не потеряла? - спросил я у Рейчел.
- Нет.
- Дай мне стодолларовую купюру.
Я прижал купюру к стеклу и опять постучал. Бородач раздраженно поднял глаза и махнул рукой: проваливайте. Затем прищурился, подошел ближе к двери и пригляделся. После этого он крикнул нам по-английски: "Стойте и никуда не уходите!" - и побежал в заднюю комнату за ключами.
- Мне нужен компьютер, - сказал я, когда дверь наконец открылась.
- Заходите. Никаких проблем. Быстродействующий Интернет.
Рейчел расплатилась с таксистом и подошла ко мне.
В темноватом «Штруделе» пахло, как пахнет в дешевых барах во всем мире, но работающий компьютер имелся, и на том спасибо. Я принялся искать в Интернете адреса электронной почты крупнейших университетов и исследовательских центров в Соединенных Штатах и в Европе.
- Что ты делаешь? - спросила Рейчел, садясь рядом.
- Предаю дело огласке.
- Ты же раньше не хотел!
- И сейчас не хочу. Но выбора не остается. Они своего добились. Или вот-вот добьются.
- Чего добились?
- Опытный образец «Тринити» заработает в самое ближайшее время.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю.
- И ты собираешься рассказать об этом всему миру?
- Да.
- Насколько подробно?
- Достаточно, чтобы поднять такую бурю в средствах массовой информации, которую президент не сможет игнорировать.
Я открыл текстовый файл и начал печатать свое обращение к общественности. Первая строка родилась сама собой. Это были слова Нильса Бора по поводу гонки ядерных вооружений:
"Мы находимся в совершенно новой ситуации, которая не может быть разрешена войной".
- Дэвид, - тихо спросила Рейчел, - что происходило с тобой в коме? У тебя опять были галлюцинации?
- Нет, на прежние видения это не похоже. Трудно объяснить, но я попробую - как только выдастся время. А пока что не мешай, пожалуйста, я должен закончить обращение.
Рейчел встала и отошла к двери - наблюдать за улицей и предупредить, если появится полиция.
Я склонился над клавиатурой и печатал без пауз, не задумываясь, словно моими пальцами водила внешняя сила. Через двадцать минут я попросил бородача-бармена вызвать нам такси, непременно с водителем-палестинцем. Затем я напечатал заключительную строку: "Посвящается памяти Эндрю Филдинга".
- Ну, разослал свое обращение? - спросила Рейчел.
- Да. Свистопляска в средствах массовой информации начнется часа через четыре.
- Ты действительно этого хочешь? Ты все продумал?
- Зло процветает только во тьме. Оно боится света, - торжественно сказал я.
Рейчел странно уставилась на меня.
- Ты говоришь о Зле с большой буквы?
- Да.
К входу подъехало такси. Бородатый водитель смотрел в сторону двери бара.
- Пойдем, - сказал я Рейчел.
Подойдя к такси, я спросил водителя:
- Вы палестинец?
- А вам-то что? - мрачно отозвался он на хорошем английском языке.
- Знаете, где находится штаб-квартира МОССАДа?
Водитель смотрел на меня исподлобья: что я за человек и чего хочу?
- Чего ж не знать. Всякий палестинец знает.
- Поэтому я и спросил, палестинец вы или нет. Везите меня туда.
Рейчел удивленно вытаращилась на меня. Было нетрудно прочитать ее мысли. Что мне нужно от МОССАДа, беспощадной разведслужбы Израиля?
- Деньги-то у вас имеются? - грубо спросил водитель.
- Сто американских долларов хватит?
- Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать.
Рейчел вынула сотенную.
Водитель кивнул:
- Садитесь.
Не успел я захлопнуть дверцу, как машина рванула с места.
* * *
Белые Пески
Гели понимала, что сидит у смертного одра. Старику остались считанные часы или минуты. Зверски хотелось курить, но выйти из Шкатулки она не имела права. Несмотря на антисептику и полную стерильность воздуха, в комнате стоял аромат смерти. Словами этот аромат Гели описать не могла, но этот страшный душок ей был хорошо известен по полевым госпиталям. Приходилось ей наблюдать смерть и во время боевых заданий в разных глухих углах мира. А может, сама эволюция научила человеческое обоняние улавливать приближение смерти. В мире, где смертельные инфекционные болезни передаются от человека к человеку, инстинкт шарахаться от обреченного - важное условие выживания. Весь этот опыт привел к тому, что со смертью она была на ты. Но быть свидетельницей медленного умирания Година давалось ей труднее, чем она ожидала.
Временами он не мог глотать, хотя говорил все еще достаточно внятно. Он трогательно рассказывал Гели о своей покойной жене - так умирающий отец спешит поведать дочери, как он любил ее мать. Гели испытывала чувство неловкости и не знала, как вести себя в подобной ситуации: близость с отцом ей была не знакома. С трехлетнего возраста отец относился к ней как к призывнику: или игнорировал, или муштровал. В понимании Хорста Бауэра сердечное общение с дочкой заключалось в совместном составлении графика ее спортивных тренировок. Совсем маленькой девочкой она терпела эту сухость и официальность отношений, а подростком взбунтовалась. В доме Бауэров вспыхнула открытая война. Когда же у Гели прорезалась та же буйная сексуальность, которой был печально известен Хорст Бауэр, она окончательно вырвалась из-под отеческого контроля. Она догадывалась, что в глубинах подсознания отец вожделел ее, и это давало ей власть над ним. Гели повадилась дефилировать перед ним полуодетой, бесстыже флиртовала с его товарищами-офицерами, старше ее вдвое, и совращала всех мужчин-психиатров, к которым ее посылал перепуганный отец. Отчаявшись, генерал стал регулярно избивать дочь - что только укрепило ее ненависть и желание бороться до конца.
Гели были шестнадцать, когда она обнаружила, что у ее отца не просто одна любовница, а целый гарем. Восемнадцать лет брака с неверным и склонным к рукоприкладству мужем превратили ее мать в развалину, алкоголичку, прячущую бутылки по всему дому. Когда Гели решилась сказать отцу прямо в глаза, что это он загубил ее мать, Хорст только смущенно ухмыльнулся и поздравил ее с тем, что она нащупала слабость сильных мужчин. Мужчины с характером и размахом не могут удовлетвориться одной женщиной, и Гели нужно как можно скорее понять, что сексуальная ненасытность - признак большой личности. Тогда Гели заявила, что, следовательно, он должен радоваться ее поведению. Закончился спор обычным мордобоем. Только теперь Гели норовила ответить ударом на удар.
Но когда Гели поступила в университет, то обнаружила, что она и сама сильный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136