Тогда я взялся за дело всерьез и вырезал еще один аудиоклип из фрагмента, непосредственно предшествовавшего диалогу. Проанализировав частоты, составлявшие шум ветра, я сформировал полосовой фильтр и применил его к первому фрагменту, который начал звучать отчетливее. Еще немного – и шумы постепенно начали складываться в слова. Но в какие именно? Сделав все, что было в моих силах, я достал из сумки от ноутбука наушники, надел их, запустил фрагмент по кругу и закрыл глаза.
После примерно сорока повторов я понял. «Соломенные люди».
Я остановил воспроизведение и снял наушники, уверенный, что не ошибся. «Соломенные люди», действительно. Проблема заключалась в том, что слова эти не имели никакого смысла. Они звучали словно название альтернативной рок-группы – хотя я сомневался, что снятые на видео люди зарабатывали себе на жизнь недоделанными кошачьими концертами. Участники рок-групп не живут вместе на лыжных курортах. Они строят себе поместья в псевдотюдоровском стиле в противоположных концах планеты и встречаются только тогда, когда им предварительно платят. Все, что мне удалось, – лишь добавить еще больше необъяснимого к запечатленному на кассете. Я снова просмотрел видео, запустив его с DVD, просто на всякий случай – возможно, другой формат помог бы заметить нечто новое. Но ничего нового я так и не обнаружил.
Я немного посидел в кресле, глядя в никуда и чувствуя, как мною овладевает сон. Время от времени слышались чьи-то шаги в коридоре, снаружи доносился шум машин или отдаленные отголоски разговоров людей, которых я не знаю и никогда не встречу. Впрочем, сейчас мне было совершенно все равно.
* * *
Около шести утра зазвонил мобильник, вырвав меня из полудремы. Нашарив телефон, я нажал на кнопку ответа.
– Хей! – послышалось в трубке. Где-то в отдалении раздавались другие голоса и приглушенная музыка. – Уорд, это Бобби.
– Привет, старик, – сказал я, протирая глаза. – Спасибо за совет. В Биллингсе все получилось лучше некуда.
– Здорово, – ответил он. – Но я звоню не из-за этого. Я тут в одном заведении, как там, черт побери, оно называется... «Сакагавея». Что-то типа бара. Вроде того. На главной улице. С охрененной вывеской.
Неожиданно я полностью проснулся.
– Ты в Дайерсбурге?
– Именно. Только что прилетел.
– Зачем, черт бы тебя побрал?
– Ну, понимаешь, после того как ты позвонил, мне вдруг стало немного скучно. Я поразмыслил над тем, про что ты говорил, покопался тут и там...
– Покопался в чем?
– Кое в чем. Уорд, давай поднимай задницу и дуй сюда. Пиво тебя уже ждет. Мне нужно кое-что тебе рассказать, дружище, и не по телефону.
– Почему? – Я уже упаковывал компьютер.
– Потому что тебе может стать страшно.
Глава 10
«Сакагавея» – это большой мотель на главной улице. Его украшает огромная разноцветная неоновая вывеска, которая видна на расстоянии примерно в полмили с любого направления, притягивая неосторожных путников, словно магнит. Я даже как-то раз останавливался там минут на десять, когда впервые приехал в гости к родителям. Комната, которую мне дали, была обставлена в дешевом стиле шестидесятых годов, а ворс на коврах свалялся, словно шерсть на нелюбимой собаке. Сперва я решил, что это проявление местной экстравагантности, но, присмотревшись внимательнее, понял, что обстановка в номере попросту не менялась с тех пор, как я родился. Обнаружив, что обслуживание гостей здесь не предусмотрено, я послал все к черту и отказался от номера. Никогда не останавливаюсь в гостиницах, где нет обслуживания в номерах. Просто терпеть этого не могу.
Холл был маленьким, сырым и провонявшим хлоркой – вероятно, из-за крошечного бассейна, находившегося в соседнем помещении. Иссохший старик за стойкой направил меня наверх, не прибегая к словам, – одним лишь любопытным взглядом. Оказавшись в баре, я понял почему. Здесь было практически безжизненно. Посреди зала располагалась стойка с одинокой официанткой, а вдоль стены – ряд древних игральных автоматов в которые безмятежно бросали монетки несколько столь же престарелых посетителей. Большие окна в передней части помещения выходили на автостоянку и не слишком оживленную улицу. В разных местах зала сидело несколько пар, громко беседуя, будто в надежде, что это создаст в баре хоть сколько-нибудь подходящую атмосферу. Но тщетно.
За столиком возле окна я увидел Бобби Найгарда.
– Что это за хрень такая – Сакагавея? – первое, что он спросил.
Я сел напротив.
– Сакагавея – так звали одну индейскую девицу, которая путешествовала вместе с Льюисом и Кларком. Помогала им общаться с местным населением, чтобы их не убили, и все такое. Экспедиция проходила недалеко отсюда, по пути к горам Биттеррут.
– Спасибо, профессор. Но разве сейчас можно говорить «девица»? Это ведь вроде как проявление сексизма, или как оно там называется?
– Вероятно, – сказал я. – И знаешь что? Мне на это наплевать. Всяко лучше, чем «скво».
– А лучше ли? Может, и нет. Может, это как «ниггер». Символ гордыни. Использование терминологии угнетателей.
– Пусть будет так, Бобби. Рад тебя видеть.
Он подмигнул, и мы чокнулись кружками. Бобби выглядел практически так же, как обычно, хотя я не виделся с ним два года. Он был чуть ниже меня ростом, чуть шире в плечах. Короткая стрижка, всегда казавшееся слегка покрасневшим лицо, и вид человека, готового многое стерпеть, не особо при этом переживая. В свое время он служил в армии, и порой кажется, что служит до сих пор, только не в тех подразделениях, о которых можно услышать в новостях.
После того как мы выпили, Бобби поставил кружку на столик и огляделся по сторонам.
– Ну и дыра же тут, скажу я тебе.
– Тогда почему ты здесь?
– Эта чертова вывеска меня заманила. А что, в городе есть отель получше?
– Нет, я имел в виду – почему ты прилетел в Дайерсбург?
– До этого я еще дойду. А пока – как у тебя дела? Соболезную твоему горю, старик.
Внезапно – возможно, потому, что я сидел вместе с тем, кого считал своим другом, – я вновь ощутил боль утраты, резкую и неожиданную, которую, как я понял, мне предстоит теперь временами испытывать до конца своей жизни, независимо от того, что совершили мои родители. Я хотел что-то сказать, но передумал. Меня вдруг охватили усталость, безразличие и грусть. Бобби снова чокнулся со мной кружкой. Мы выпили. Он немного помолчал, затем сменил тему.
– Так чем ты теперь занимаешься? Ты никогда не говорил.
– Ничем особенным, – ответил я.
Он поднял бровь.
– Ничем особенным – это значит «лучше не спрашивай»?
– Нет, просто ничем таким, о чем стоило бы говорить. Может, и есть пара занятий, которых я еще не пробовал, но сомневаюсь, что будет хоть какая-то разница. Такое ощущение, что я всегда оказываюсь на обочине, а работодатели до сих пор не могут понять ключевую роль, которую могли бы сыграть в современной экономике такие, как я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97