Все это создавало впечатление чистоты, свежести, покоя…
У Холина сладко сжалось сердце. Он постоял неподвижно, закрыв глаза, подставив лицо солнцу.
«Выкарабкаюсь, - подумал Холин. - Надо выкарабкаться…»
Лицу стало горячо. На глаза давили тяжелые горячие красные слитки. Николай Егорович с трудом разлепил веки и передвинулся в тень от стены лоджии. Сразу повеяло ветерком, изменились запахи, Теперь пахло холодным грибным дождем, снегом, прихваченными в саду первым морозцем астрами, только что постиранным в реке бельем, но не с мылом, а с белой глиной, как стирали во время войны…
Николай Егорович перегнулся через балкон и посмотрел влево. Старый парк, изрезанный аллеями, проткнутый лужайками, на которых стояли мраморные скульптуры, желтели клумбы, пускали струи фонтанчики. Белели корпуса санатория; кое-где неторопливо гуляли больные, спешили люди в белых халатах.
Направо парк переходил в лес. Одной стороной лесопарк круто взбегал вверх, и там, высоко, у самого неба, спокойным светом светились церквушка и еще какое-то здание, едва видное среди деревьев; другая сторона полого спускалась к морю, переходила в узкий длинный пляж, желтой подковой охватывающий зеленое море, словно обруч волос модницы, решившей покраситься в необычный цвет. Из леса высовывалась какая-то вышка, а от берега устремлялась в море каменная дорожка, увенчанная башенкой, это был маяк - сразу догадался Холин. Отсюда строения совсем казались крошечными игрушками.
Казалось, если одной рукой снять со скалы церквушку и непонятное строение, а другой захватить вышку и маяк, то пейзаж в целом от этого ни капельки не пострадает, даже выиграет, станет девственным, каким он и был миллионы лет назад и каким, может быть, станет, если человек прекратит существовать как вид. Холин читал недавно повесть одного японского писателя, где высказывалась мысль, что скоро человек перестанет существовать как вид, а на земле останутся лишь две цивилизации: деревья и киты. Деревья и киты, утверждал японский писатель, - это цивилизации, которые мы никак не можем понять.
«Надо сходить посмотреть и маяк, и вышку, и церквушку, и то непонятное строение, - подумал Холин. - Пока деревья и киты не захватили их. - Холин усмехнулся. - Или пока я сам не умер. Это уж наверняка случится быстрей. Надо завтра же успеть что-нибудь посмотреть».
Николай Егорович зябко передернул плечами - в тени было холодно, и снова выдвинулся на солнце. Солнце едва заметно переместилось вправо, и картина с кипящей живой водой немного изменилась. В слепящем вареве появились темные пятнышки, которые кружились в нем, словно действительно их будоражило струями воды; сам котел слегка потускнел и немного вытянулся в сторону балкона и стал напоминать короткую лунную дорожку в небольшом лесном озере, заросшем камышинками, в тени которых прятались русалки и кикиморы.
Ощущение лесного лунного озера было столь сильным, что Николай Егорович вдруг явственно ощутил запах раздавленной его ногами сочной травы, родниковой воды, настоянной на прошлогодних листьях, мокрой от росы спелой ежевики, запах тины, лягушек, дыма от костра… На третьем курсе института однажды в выходной они ночевали на берегу вот такого озера, и Холин влюбился в девушку, которую привел с собой его сокурсник. Они ушли от костра к озеру, почти всю ночь бродили по берегам, утопая в грязи, Холин рвал и дарил девушке какие-то болотные цветы, они целовались и под конец поклялись друг другу в вечной любви. А потом на него напал сокурсник, который выследил их, ранил Холина перочинным ножом в щеку, насмерть перепугался вида крови; сокурснику стало плохо с сердцем, они вдвоем с девушкой тащили его почти два километра до палатки.
Потом сокурсник стал доцентом, девушка вышла замуж за продавца магазина «Мясо - рыба», а у Холина навсегда остался шрам на правой щеке. Николай Егорович потрогал шрам. Пожалуй, изо всей этой истории выиграл лишь он один; после ранения, со шрамом, лицо его приобрело мужественный оттенок.
- Можно?
Послышался скрип двери, чье-то дыхание, стук тяжелого предмета, со всего маха поставленного на пол.
- Есть тут кто-нибудь?
Николай Егорович выглянул в комнату. В коридорчике стоял высокий человек в коричневом плаще, в коричневой шляпе, с коричневыми усиками и тряс правой ладонью.
- Уф! Не могли лифт сделать! Всегда чего-нибудь да забудут. У нас в одном доме туалеты забыли сделать. Въехали люди, а туалетов нет. Потом метались до утра по всему городу. Вот была умора!
Человек был тощий, скуластый, черный лицом. На вид он был старше Холина, но ненамного.
Новый жилец снял, повесил на вешалку плащ, шляпу и оказался в полосатом коричневом костюме, при галстуке в крупный горошек. Костюм ладно сидел на нем.
- Ну, давай знакомиться, - человек протянул черную широкую ладонь. - Георгий. Можно просто Жора Давай сразу на «ты», а? Все равно рано или поздно придется, так лучше уж сразу. Не люблю я это «выкание».
- Ну что ж, давай. Николай, - Холин пожал протянутую руку. Рука оказалась крепкой.
- Ты откуда?
Холин назвал свой город.
- А я из Казахстана. Наполовину русский, наполовину казах. На стройке вкалываю. А ты?
- На заводе.
- Один черт. Производство. Это хорошо. А я боялся - с канцелярией поселят. Я канцелярию не люблю, хотя понимаю, что дело нужное. Ты куришь?
- Нет.
- Это плохо.
- Почему?
- У некурящих развивается комплекс неполноценности.
- Никогда не слышал о такой теории.
- И не услышишь. Это моя теория. Суть ее вот в чем. Курящий все время занят. То достает сигарету, то чиркает спичкой, то затягивается, то дым выпускает; он все время, как говорится, при деле. Ему некогда копаться у себя в душе. А некурящий все время в свободное время копается, ищет, анализирует, сомневается и неизменно докапывается до чувства собственной неполноценности. Ну как теория?
- Надо проанализировать.
- Давай. А я пока чемодан распакую.
Жора схватил чемодан и поволок его к своей кровати. Чемодан был очень тяжелый.
- Камни со стройки? - спросил Холин.
- Ага. Ты обладаешь чувством юмора?
- Плохим.
- Не камни. Сейчас увидишь - Жора рывком бросил чемодан на кровать. - Слушай, у нас что, дежурная с приветом?
- Что случилось?
- Закурил я в холле, как она психанет. Как стала меня поливать, даже в бред впала. Про мебель какую-то стала плести, полированный шкаф, дырки в шкафу, пепельницу какую-то. Я задом, задом и как рвану по лестнице. Не люблю психов.
- Это она за наш шкаф волнуется, - пояснил Холин. - Кто-то принял шкаф за пепельницу.
Жора осмотрел шкаф.
- Действительно… Какой-то гад тушил сигареты. Пьяный был. Точно, пьяный. У пьяного все плоскости смещаются. Вот ему и показалось, что-то внизу блестит. Он и ткнул окурком. Думал, пепельница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62