Приказ о его назначении до сих пор валялся где-то у него в шкафу, и он помнил, как радовался, получив постоянную работу в качестве независимого юриста. В то время как другие новоиспеченные юристы просиживали штаны в юридической библиотеке на двадцать пятом этаже, он вел бои с общественными защитниками, несостоятельными адвокатами, якшался с преступниками всех мастей, выводил на чистую воду нечестных на руку судей. Доводилось ему сотрудничать и с блистательными юристами, профессионалами высшего класса, такими как Берджер. Это было одно из тех жизненно важных решений, которыми он мог гордиться, да и Дженис гордилась тем, что он поступал именно так, хотя теперь, оглядываясь назад, она, может быть, и считала, что лучше бы ему тогда поступить в крупную фирму. И дело тут было не в самой работе – работать пришлось бы тогда не меньше, и день у него был бы столь же напряженным, а неприятной стороной такой работы и тем, что она не по вкусу, можно было бы и пренебречь. Зато поступи он в фирму, и шестизначная цифра дохода была бы ему обеспечена. Смог бы он тогда этим купить для Дженис хоть немного счастья? Он отправлял бы ее в путешествия, нанял бы прислугу, которая приходила бы дважды в неделю убирать в доме. И все же – в этом он был уверен, зная себя и свои слабости, – он превратился бы тогда в ходячего мертвеца, бесповоротнее даже, чем теперь. Он видел вокруг себя таких людей, чья жизнь была заполнена лишь одним – переносом денег из чужих карманов в их собственные. Они прогнили насквозь, потому что дело их жизни имело мало общего с самой жизнью. Он презирал и ненавидел их, но основания этой ненависти теперь пошатнулись. Они знали, что являются винтиками в системе, а если в свое время и приняли решение взять с этой системы все, что только можно, то он теперь отвергал и подобное решение не столь уж безоговорочно. На юристов, вроде него, они поглядывали свысока – в их глазах они мало чего стоили, трудяги, работавшие за жалкие подачки. Но конечно, на судебных заседаниях весы выравнивались – ведь у юристов из фирм опыта хватало лишь на то, чтобы таскать свой портфель. Но он ненавидел их за алчность и за то, что, не в пример ему, они могли чувствовать себя обеспеченными и защищенными от всех превратностей судьбы.
И, водрузив ноги на стол, Питер стал мечтать, как тоже бросит работу, рискнет, как рискует баскетболист, принимающий трудный мяч: может быть больно, зато цель оправдывает средства. Потеря Дженис толкала его к действию. Разве не стоит попробовать? Он достаточно злился. Разве не так? Разве может он все происшедшее расценивать иначе как эпизод, неудачную полосу в их браке, преодолев которую они выйдут целыми и невредимыми? Он проверил, плотно ли закрыта дверь, и, поискав в книжке букву «V», набрал номер, отойдя с телефоном к окну.
– Да.
– Винни, это Питер Скаттергуд.
– Питер. Давненько ты… – поперхнулся, засмеявшись, хриплый голос на том конце провода. – Как дела палаческие?
– Скучать не дают.
– Похоже, в это утро вам пришлось попотеть. Чем могу быть полезен?
Винни имел право на то, чтобы, не предаваясь сентиментальным воспоминаниям о детских годах, сразу перейти к делу. Как итальянец из Южной Филадельфии, чья семья поддерживала связь с многочисленными родственниками, Винни воспринимал город с несколько иного ракурса, нежели Питер, он был в курсе местных политических интриг, знал, по крайней мере шапочно, многих потомственных сицилийских мафиози из тех, чьи трупы в дорогих костюмах нередко находили в багажниках новехоньких черных «кадиллаков». Работа радиодиспетчером в полиции ему подходила. Отец Винни сколотил неплохой капитал в строительном бизнесе, что позволило ему пренебречь для своих четырех сыновей католическими школами, отправив их в привилегированную школу с перспективой колледжа, которую Винни, к большому неудовольствию отца, отверг, посчитав для себя ненужной. Три года Винни и Питер блистали в школьной баскетбольной команде. Винни был грозой площадки – своим мощным волосатым телом он преграждал путь противнику, а завладев мячом, беззастенчиво плевал на все правила, вел его, отбиваясь ударами – кому локтем под дых, кому коленом по яйцам, и все это не глядя, словно невзначай. Винни изматывал ловких чернокожих игроков, за которыми охотились команды местных школ, переманивая их друг у друга на стипендию, дабы разбавить ими свои белокожие ряды. А потом наступал черед Питера – он вел, лавировал, пасовал и аккуратно клал мяч в корзинку. Винни он недолюбливал, но всегда восхищался его откровенным бесстыдством, умением выходить сухим из воды и лихо обделывать любые дела. Поговаривали, что он сумел перепихнуться даже с женой тренера, занимался он также и организацией подпольных абортов для залетевших подружек своих школьных товарищей. Время от времени они с Винни встречались на баскетбольных матчах бывших выпускников.
– Мне надо найти машину, Винни.
– Понятно. Знаешь, у меня сейчас будет второй завтрак, Питер, Я дам тебе телефон кафетерия.
Питер выждал пять минут, чтобы Винни успел выйти из офиса и пройти к автомату. Потом он набрал номер.
– Винни?
– Питер.
– Ты чем-то раздражен.
– Да телефоны в офисе ни к черту. Во всем здании. А секретаршу фэбээровец в коридоре трахает. Она не знает, что мы это знаем, а мы знаем.
– Я машину ищу.
– Иногда это бывает нелегко. У нас в городе и окрестностях больше миллиона зарегистрированных автомобилей. А еще и рухлядь всякая, краденые и перекупленные.
– Мне надо это срочно и без шума. – Хорошо бы Винни не пришло в голову записать этот разговор, чтобы потом шантажировать Питера. – Все, что мне требуется, это направление, где искать. Место и время парковки.
– Я могу разослать это по телетайпу по всем участкам, – предложил Винни. – На каждой перекличке патрульным будут напоминать об этом автомобиле в числе прочих, находящихся в розыске. Он станет одним из многих, понял? Сверх этого ничего гарантировать не могу.
Питер стоял у окна. На углу автобус легонько врезался в зад такси. Он продиктовал Винни номер лицензии.
– Как выглядит машина?
– «Субару» восемьдесят восьмого года, фургон. Желтая, светло-желтая. На правом крыле царапина. – Дженис водила хорошо, но на стоянке кто-то попортил ей машину. – На бампере зеленая наклейка «НЖО».
– Что?
– «Национальное женское объединение».
– Вот уж не слыхал! Ха. Ну, продолжай.
– Соединительные цепи, а сзади кресло-качалка.
– Качалка?
– Никак чинить не отвезут. Перекладина обломалась.
– Ты хорошо знаешь эту машину.
– Да.
Кресло-качалка было еще бабушкино. Затем оно перешло его матери. В нем качали его в детстве. В нем же умер и его дед – голова вдруг свесилась, на губах выступила пена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113