Кто-то там сообщил ей, что она живет на том же этаже. Все, что ей понадобилось, это вернуться в тот дом. Вполне естественно, чего же проще. Квартира была опечатана, но не этаж. С Доннел на этаж поднялся и репортер радио. Ну, они и вычислили эту Ванду, от которой после вчерашней выпивки все еще несло спиртным. Она еще не очухалась. Видать, крепко надралась накануне. Доннел задала ей вопрос в присутствии полицейского, охранявшего квартиру, и женщина так и сказала: «Да, думаю, я могла и ошибиться», – прямо в микрофон сказала! Черт побери этих кретинских свидетелей, что за труха у них в голове! И репортеры эти, пропади они пропадом!
– Мы вынуждены отпустить его, – сказал Питер.
– Все, чем мы располагаем, это ненадежная свидетельница, признавшаяся двум репортерам, что была пьяна, – добавил Берджер.
Хоскинс кивал и бормотал что-то, словно хватая ртом и заглатывая слова в момент их произнесения.
– Мы не можем держать его под стражей без веского на то основания, особенно учитывая, что дело это имеет такой резонанс, – принялся излагать свои доводы Питер. – Предъявить ему чего-либо основательного мы не можем. Похоже, что единственным его занятием за последние три года была работа в компании по перевозкам. Хозяин компании отзывается о нем положительно – работает хорошо, прогулов не имеет. Знакомства его с этой парочкой пока что никто не подтверждает. Насколько мы знаем, он регулярно посещает церковь. Газеты станут кричать, что дело сфабриковано. Как мы будем выглядеть, арестовывая парня лишь на том основании, что какая-то пьяная баба якобы видела его, а может, не его, в холле? Да едва этот Стайн ступит на землю с трапа самолета – а это будет через час, – позвонит к себе в офис и узнает о свидетельнице, он тут же потребует отпустить Каротерса!
– Как бы нам подержать его еще денек, – досадливо размышлял Хоскинс, – посмотреть, может, выболтает что-нибудь. Он держится спокойно, но невозмутимость – маска, а за нею нервозность. Этот парень наш, список правонарушений, числящихся за ним, длинный, как то, что болтается у меня в штанах!
– Ну, не такой уж он длинный… этот список, – заметил Берджер.
Хоскинс покачал головой, пропустив шутку мимо ушей. Он казался недовольным всем и вся, вплоть до общего мироустройства и неспособности своей это мироустройство изменить.
– Мэр сказал мне, когда я сообщил ему о задержании Каротерса, что он очень доволен тем, какой характер приобретает это дело.
Хоскинс рассеянно уставился на телефон, и Питер понял, что никогда не догадается, о чем сейчас думает Хоскинс и по какой причине он так дорожит мнением мэра. На городском политическом небосклоне они были врагами.
– Ну и что из того, что мэр так сказал? – парировал Питер. – Знаете, что он сказал мне утром? Просил действовать как положено по закону. Если мы обвиним парня, не имея достаточных доказательств, мэр встанет на дыбы. Он тут же узнает об этом. Вы готовы строить обвинение сейчас на заявлении этой женщины, а потом выяснить, что ничего, помимо этого заявления, мы не имеем и даром потратили время, обвинив невиновного? – Все собравшиеся в кабинете понимали, что подобные действия могли бы дискредитировать прокуратуру в глазах общества. – Но дело даже не в этом. Просто у нас действительно нет доказательств.
Каротерс находился под стражей, но формального обвинения ему предъявлено не было. У полиции не имелось ни заявлений ответчика, ни четких свидетельских показаний, ни вещественных улик, ни, разумеется, заявления потерпевших. Единственная ниточка, которая связывала Каротерса с преступлением, оказалась гнилой и оборвалась. А по закону держать под стражей без предъявления обвинения можно было только десять часов, по прошествии которых подозреваемого требовалось освободить. Взяли Каротерса в пять утра, и, значит, даже приплюсовав сюда еще часок, они имели в запасе менее трех часов до крайнего срока.
– Да знаю я, что это он, черт возьми! – воскликнул Хоскинс.
– О, откуда такая уверенность? – удивился Берджер.
Хоскинс вскочил. Он был взволнован, и казалось, вот-вот сообщит какую-то важную новость.
– Взгляните на мое лицо! Может, вы видите на нем улыбку? Нет, не видите. – Бабочка на нем словно теснее сдавливала теперь его шею, а его мясистые пальцы, как пистолетные дула, были направлены в лицо Питера. – А тебе, Питер, могу сказать, что лучше бы ты оказался прав. Для тебя же лучше. Извинения у нас в городе не пройдут. Извинениями и кота не накормишь!
Репортеры разыскали его. Гоняясь наперегонки за малейшей новой информацией, они хотели побольше узнать и об одном из главных игроков на правовом поле, на котором разыгрывалось дело Уитлока. Они обратились к Питеру именно в тот час, когда ему надо было завершать процесс Робинсона. Завернув за угол в коридоре четвертого этажа, он вдруг увидел чей-то силуэт и услышал возглас: «Вот он!» – и тут же его ослепили вспышки камер, к нему потянулись микрофоны и на него посыпались вопросы. Сжав зубы, он продрался сквозь толпу примерно из десятка репортеров к залу суда, где как бы в довершение этого дурного сна ему предстояли заключительные дебаты. Голова раскалывалась от боли и усталости. Он выслушал напыщенную речь Моргана, в которой тот напоследок высказал все, что думал насчет признания обвиняемого, косвенности улик и несообразностей в показаниях, недостаточных для привлечения обвиняемого к суду, – обычную адвокатскую болтовню, которую он завершил банальным обращением к чувствам присяжных: «…и неужели вы и вправду готовы осудить человека, лишить его свободы, этой основополагающей ценности, на которой зиждется наша страна, из-за того, что обвинение вознамерилось счесть свидетельством, в то время, как по существу…» Все это было пошло и дурно выполнено.
После этого, по кивку судьи Скарлетти в его сторону, он начал свою заключительную речь. Подойдя к присяжным, он широко раскинул руки жестом, с каким священник объемлет паству. Не бог весть какая уловка, тем не менее дело свое она сделала – внимание присяжных он к себе привлек. Он будет говорить в защиту Джуди Уоррен, которая уже не может ничего сказать в свою защиту, и его слова присяжные услышат последними, перед тем как судья попросит их вынести вердикт. Он собирался защитить улики, напомнить присяжным то, что они уже слышали и что им следовало сохранить в памяти. Слова его все упростят и внесут в дело стройность и ясность, так, чтобы присяжные смогли, опираясь на здравый смысл, осознать услышанное.
– Леди и джентльмены, уважаемые члены жюри, благодарю вас за то внимание, с каким вы выслушивали все доказательства, которые, как я полагаю, уничтожают все сомнения, изложенные защитой, относительно убийства мисс Джуди Уоррен, преднамеренного и целенаправленного, совершенного шестнадцатого августа прошлого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113