– А сейчас будем пить чай, – и умчалась на кухню.
И впрямь, не женщина – а удар молнии, такая же быстрая, стремительная, боевая, хотя годы и берут свое. Но она не поддается годам. И правильно делает.
ДОРОГА, ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ…
Клавдия Степановна Шадрина (Кривенкова) родилась в Куйбышевской области, с детьми военного Сталмнграда ее связывает единая страсть – любовь к песне.
… В семье крестьян Кривенковых росло одиннадцать детей, потому лениться было нельзя. С рассвета до вечерней зари трудились они на своем поле, обрабатывали его своими руками – пахали, сеяли, урожай серпами жали. И всегда неподалеку были двое младших – Клавдинька да Петя., Старшие уже были способны заниматься хозяйством на своем подворье.
Жили Кривенковы не богаче своих соседей: дом, поле, лошадь да корова. И вот поди-ка, в 1929 году попали братья Степан и Василий Кривенковы под раскулачивание. Почему так случилось, Клавдия Степановна не знает, скорее всего, не хотели братья вступать в колхоз, а организаторам надо было выполнить план по коллективизации, не зря же конец двадцатых годов ушедшего века назывался в России временем сплошной коллективизации. Потому, видимо, и забрали в колхоз лишь живность да земляной надел присоединили к общему полю, а хозяев оставили в доме, не выселили, не сослали.
Что делать? Жить. Потому Степан Яковлевич устроился на железнодорожной станции грузчиком, зарабатывал немного. Дом топили соломой, снятой с крыш да хворост в лесу собирали – на иное топливо денег не было, а ребятишки ходили по дворам, просили милостыню – ничего другого не оставалось.
Василий не остался в селе – уехал в Ашхабад, там его сыновья устроились неплохо. Им выделили земельный участок, и они построили на нем три дома, двор был общий. Написали в Федоровку, пригласили Степана к себе, и тот в конце концов согласился уехать из родного села, хотя его к тому времени уже реабилитировали, дескать, по ошибке раскулачили, ведь знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов» по поводу принудительного загона крестьян в колхоз особо ретивыми организаторами многим помогла разобраться в проблеме создания колхозов. Реабилитировали, да ведь поезд, как говорится, уже ушел – хозяйство было разорено, землю им не вернули, впрочем, и не смог бы Степан Яковлевич работать в поле, потому что у него стали болеть ноги. Вот Кривенковы в 1935 году и оказались в Ашхабаде – все-таки с родными легче пережить любое лихолетье.
Устроились они на общем «кривенковском» подворье. Племянники помогли построить глинобитный домик, где умещалось две кровати, печь, стол да ящик, заменявший туалетный столик, на нем стояло зеркало. Отец стал работать на железной дороге, а мать, Мария Михайловна, занималась домашними делами. Не успели как следует обжиться, как Степана Яковлевича вновь арестовали. Почему? За что? Сколько мать не обивала пороги различных учреждений, так и не узнала, за что. Сообщили только, что «мобилизовали» строить КВЖД – железную дорогу в Китай. Так больше и не видели отца, до сих пор не знают, где он умер.
Но время бежало. Выросли старшие братья Алексей и Николай, сама Клавдия окончила школу, подрос и младший Петя. Девушка намеревалась поступить в торговый техникум. Конечно, ей нравилась работа товароведом, но была и еще одна тайная причина ее желания учиться именно в том учебном заведении: Клавдия влюбилась в одного паренька. В детстве вместе играли в казаки-разбойники, а подросли – он был постарше – и парнишка перестал замечать соседскую девочку, которую, вероятно, считал мелюзгой, ведь он уже стал студентом техникума. Но за учебу требовалось платить, и Клавдия решила устроиться на обувную фабрику, чтобы заработать денег на учебу. Но мечте ее не было суждено сбыться, потому что шел 1941 год.
20 июня она устроилась на работу, а 22 июня началась война. Когда подошло время сдавать экзамены, директор фабрики не отпустил ее, сказав, что сейчас надо работать, а не учиться. Вот она и работала, поднимаясь потихоньку от закройщицы до учетчицы – все-таки директор учел ее тягу к финансовым делам.
Кривенковы жили в районе Хитровка, фабрика была расположена от дома далеко. Утром всех будили в семь часов заводские гудки, вставайте, мол, на работу пора. Следующий гудок был в восемь часов – начало смены, потом в обед, и в пять – конец смены. Кстати, я помню такие гудки, правда, означавшие только начало и конец работы, они звучали в городе, где я родилась примерно до половины пятидесятых лет.
Клавдии приходилось работать и по двенадцать часов, потому вместе с работницами фабрики часто ночевала в цехе на кожах. День Победы они тоже праздновали на фабрике. Пригласили к себе офицеров недавно прибывшей в Ашхабад части. Среди них оказался Максим Сергеевич Шадрин – будущий муж Клавдии. Сейчас, спустя годы, она говорит:
– Максим Богом был дан мне, наверное, за то, что детство было тяжелое, голодное-холодное, за то, что в войну работала-надрывалась. Мы с ним жили душа в душу, он такой заботливый был, веселый, заводной, анекдотов знал уйму. И где бы мы в компании не оказывались, он всегда всех веселил. И если бы не Максим, я бы, может, и не жива была уже сейчас, может, и родственники некоторые не были бы живы.
И Клавдия Степановна рассказала о землетрясении, которое произошло в Ашхабаде в 1948 году.
– Мы поженились в сорок шестом. Жили в его квартире в части. Комната наша была угловая. 5 октября 1948 мы года долго не спали, лежали в постели и слушали по радио «Сильву». Вдруг как зашатается все, загрохочет, потолок упал прямо в нашу комнату. Наша кровать стояла у стены, напротив окна, и часть упавшего потолка над кроватью была как шалаш. Крики, плач слышим. Максим вскочил из постели, подобрался к окну, кое-как приподнял оконную решетку и выбрался наружу, и меня вслед за собой вытянул. Он худой был, легко вылез, а я вся ободралась. Спрашиваю его, что, мол, это такое? А он: «Землетрясение». Максим залез обратно в комнату, достал мне платье, а то я была в одних трусиках да лифчике, хорошо, хоть тепло было. Максим велел мне сидеть во дворе, а сам побежал к нашим. А вокруг – страсть, что творится: дома глинобитные, как карточные домики падают, сами себя рушат, крики, плач детей. Солдаты кричат нам, чтобы держались подальше от зданий. А Максим тем временем прибежал к моему старшему брату Николаю, у него был свой дом. Семья брата была завалена. Максим откопал сноху Полину и дочь их Майю, а Николай уже был мертв. Максим оказал им помощь и побежал к сестре Марии (это моя сводная сестра по маме, была еще другая Мария – сводная сестра по отцу).
Маша жила на квартире у армян, через забор от дома Николая. У них детей не было, они взяли на воспитание мальчика Шурика. Максим освободил мальчишку, Машу, а зять Леонид оказался завален, задохнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95