— Весьма возможно, что вы делаете все, что вы можете, но далеко не все, что вы должны были бы делать, и это я могу доказать вам сейчас же. Вы собираетесь разыскивать одного какого-то унитария в целом городе унитариев — точно ячменное зерно, а вместе с тем вы у себя в кармане носите, если не имя этого унитария, то уж во всяком случае верное средство узнать его.
— Честью могу уверить ваше превосходительство, что я не понимаю…
— Вот потому-то я и говорю, что мне приходится все делать самому и всему вас учить! От кого Кордова узнал о намерении дикого унитария Пальмеро, бежать?
— От служанки этого самого Пальмеро, как гласит заявление.
— От служанки дикого унитария Пальмеро, дон Бернардо Викторика! — поправил его Росас.
— Простите меня, ради Бога, ваше превосходительство. Росас поморщился и продолжал:
— Сеньор, с кем должен был отплыть тот унитарий, который скрылся?
— С диким унитарием Пальмеро и его товарищами.
— Прекрасно! Ну, а как вы полагаете, этот унитарий Пальмеро набирал себе товарищей, с которыми намеревался бежать, прямо с улицы?
— Нет, я, конечно, этого не думаю, превосходнейший сеньор.
— Если так, то значит, эти товарищи были его друзья.
— Действительно, так оно должно было быть! — сказал дон Бернардо, начиная соображать, к чему клонит Ресторадор.
— А если они были его друзьями, то, вероятно, бывали у него в доме, не так ли?
— Без сомнения!
— Следовательно, служанка, которая выдала Пальмеро, должна знать, кто чаще других бывал у ее господина.
— Конечно.
— Нам известно, что у него бывали Саласар, Маркес, Сандоваль, которых теперь уже нет более в живых, остается узнать, кто были другие наиболее частые посетители и гости Пальмеро, и если вы таким путем не сумеете отыскать то лицо, которое вам нужно, то вам не стоит более и времени терять на это дело.
— Гениальность вашего превосходительства превосходит всякие ожидания и не имеет ничего себе подобного, — подобострастно и восторженно воскликнул начальник полиции, — я во всем буду действовать согласно указанию вашего превосходительства и надеюсь на успех.
— Все это прекрасно, но было бы лучше, если бы вы сами могли додуматься до этого без моего содействия, потому что мне приходится работать слишком много, именно вследствие того, что у меня нет настоящих помощников! — сказал Росас. — Теперь вы знаете, что вам следует делать? — добавил он.
— Да, знаю, превосходнейший сеньор.
— В эту ночь ничего особенного не случилось? — спросил генерал немного погодя.
— Приходила ко мне одна женщина, донья Каталина Куэто, вдова, портниха; она приходила с жалобой на Гаэтана, который, по ее словам, отхлестал кнутом ее сына, ехавшего верхом по площади Эль-Ретиро.
— Кто этот мальчик?
— Он студент-математик.
— Какой повод дал он Гаэтану к такого рода обхождению?
— Гаэтан подошел к нему и спросил, почему он не надел своей лошади федерального наголовника, на это молодой человек, почти ребенок, лет шестнадцати или семнадцати, отвечал, что не надел своему коню федерального наголовника потому, что конь его и без того добрый федералист и не нуждается ни в какой вывеске. На это Гаэтан стал хлестать его кнутом до тех пор, пока тот не упал с лошади.
— В настоящее время самые отчаянные и опасные унитарны, — заметил в раздумье Росас, — это именно дети.
— Я уже имел честь докладывать вашему превосходительству, что студенты и женщины положительно неисправимы. Ни студентов, ни женщин нет никакой возможности заставить носить федеральный девиз, в особенности же молодых. Я бы на месте вашего превосходительства запретил чепцы для женщин, для того чтобы принудить их носить на голове бант с федеральным девизом.
— Они должны повиноваться, — отвечал Росас, подразумевая под этими словами весьма многое, что ему одному было понятно, — они должны повиноваться, но теперь еще не время прибегать к тому верному средству, о котором вы не упоминаете. Гаэтан поступил прекрасно; пошлите сказать этой нежной матери, чтобы она занялась исключительно уходом за своим сыном. Есть еще что-нибудь новенькое?
— Нет, решительно ничего, сеньор. Ах, впрочем, я получил сегодня от трех федералистов прошение о разрешении устроить лотерею-аллегри во время майских праздников.
— Это будет устроено в пользу полиции.
— Ваше превосходительство не намерены устроить какие-либо торжества и увеселения к этому времени?
— К лотерее-аллегри вы можете добавить большой шест и деревянных коньков.
— Ничего более?
— Не задавайте мне глупых вопросов, разве вы не знаете, что двадцать пятое мая — праздник унитариев. Правда, так как вы сами испанец…
— Ваше превосходительство имеете еще какие-либо распоряжения на эту ночь?
— Никаких, вы можете теперь удалиться.
— Но утром я не премину исполнить приказания вашего превосходительства относительно служанки.
— Я не давал вам никаких приказаний, только дал вам совет! — резко заметил Росас.
— Очень благодарен вашему превосходительству! — сконфуженно залепетал начальник полиции.
— Не за что! — насмешливо отозвался Росас. Викторика низко откланялся отцу и дочери и вышел из комнаты, уплатив как и все, кто переступал этот порог, свою дань унижения, страха и раболепия и притом уходил, не зная точно, остался Росас им доволен или нет. Эту жестокую, томительную неуверенность бессердечный диктатор нарочно поддерживал в своих приближенных, полагая, что сильный страх мог заставить их бежать куда глаза глядят, а слишком большая уверенность в его расположении могла сделать их слишком фамильярными и даже нахальными.
ГЛАВА X. Тигр и лиса
После ухода начальника полиции наступило довольно продолжительное молчание. Росас и его дочь, погрузившись каждый в свои мысли, хранили молчание, бодрствуя, тогда как приземистый падре Вигуа хранил его в сладком сне, положив оба локтя на стол и опустив голову на руки.
— Поди ложись спать! — сказал Росас дочери.
— Мне не хочется спать, сеньор! — ответила она.
— Все равно, — уже очень поздно.
— Но вы останетесь один.
— Я никогда не бываю один, сейчас явится Спринг, и я не хочу, чтобы он тратил время попусту, рассыпаясь в любезностях перед тобой, иди!
— Ну, хорошо, татита, позовите меня, если вам что-нибудь понадобится.
Донья Мануэла подошла к отцу, поцеловала его в лоб и, взяв со стола свечу, ушла во внутренние комнаты.
После ее ухода генерал встал и, заложив руки за спину, принялся ходить взад и вперед по комнате. Минут десять он ходил, погруженный в глубокое размышление, как вдруг послышался топот быстро приближающихся коней.
Генерал приостановился на минуту и как только уверился в том, что лошади остановились у крыльца его дома, так сильно шлепнул бедного падре Вигуа по затылку, что, если бы голова падре не покоилась на его руках, он без сомнения, сплющил бы свой нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61