Рабочие побежали дальше, то и дело стреляя по ледоколу.
Вдруг на «Минине» грянул орудийный выстрел.
– Ложись!
Мы рухнули в снег.
Вслед за первым грохнул второй выстрел, потом третий.
Один снаряд разорвался на берегу, подняв в воздух облако снега и угольной пыли. Второй угодил в крышу маленькой деревянной церкви.
– Не разобрал сдуру, куда бьет! – засмеялся молоденький матрос, привстав на колено и укрываясь за причальными тумбами. Вкладывая в магазин винтовки обойму за обоймой, он торопливо прицеливался и стрелял по ледоколу. – Эк, струхнули! Неужели уйдут, гады?..
– В спину поветерь! – пожелал белогвардейцам какой-то старик.
«Минин» уходил все дальше и дальше.
Мы вернулись на главную улицу Соломбалы. Тут и там развевались красные флаги. С красными повязками шли в колоннах рабочие и пели песни.
Стало известно, что в город уже вступили части Красной Армии.
– Вот бы Николая Ивановича увидеть! – сказал я.
– Сейчас ему некогда, не до нас, – ответил Костя, пристраиваясь к колонне рабочих. – Потом увидим еще.
Я встал рядом с Костей. Мы прошли в рядах всю Соломбалу.
Костя шагал серьезный, сосредоточенный и тоненьким, срывающимся голосом подтягивал песню, которую пели рабочие. Он отставал в пении, потому что не знал слов песни и лишь повторял их окончания.
Усталые и возбужденные, мы пришли домой только к вечеру. Я уже хотел лечь спать, но в это время к нам прибежал Костя:
– Димка, пойдем смотреть прожектор! Красиво!
Мы выскочили во двор. Морозило. В вышине горели крупные, удивительной чистоты звезды. Тонкий луч прожектора перекатывался по небу. Он то падал за крыши домов, то вдруг снова поднимался белым высоким столбом, упираясь в мягкую темноту неба.
Мы любовались прожектором, пока он не погас.
Было холодно.
– Теперь отец вернется, – сказал Костя и задумчиво добавил: – Если не расстреляли…
– Не расстреляли, – уверенно, чтобы подбодрить Костю, ответил я. – Ведь Николай Иванович говорил!
– Он давно говорил… А этим теперь зададут! – Костя погрозил в сторону орликовской квартиры.
Из окон сквозь тюлевые занавески во двор пробивался яркий свет, отражаясь на снегу белыми квадратами.
– Теперь Советская власть будет! – сказал Костя, и глаза его сверкнули. – Ребятам можно будет учиться, на кого они захотят.
– А ты, Костя, на кого будешь учиться?
– Я инженером буду!
– А что инженеры делают?
– Я буду строить пароходы, которые по океану плавают. Большие! И потом я изобрету такую машину, которая и по земле ходит, и по воде плавает, и по воздуху летает.
– Как ты изобретешь, Костя?
– Выучусь и изобрету. При Советской власти будет нужно много разных машин, чтобы легче работать рабочим было…
– А что бы такое мне изобрести?
– Ты изобрети такой дом… – Костя на договорил.
Заскрипела калитка. Во двор вошли какие-то люди. Разглядеть их было невозможно.
Костя присел на корточки в тени от погреба и махнул мне: «Садись!»
Притаив дыхание и не шевелясь, мы сидели на снегу и ждали.
– Кто это? – шепотом спросил я.
Костя опять махнул рукой:
– Молчи!
Незнакомцы поднялись на высокое крыльцо парадного входа, которое находилось у самой калитки. Было видно, как один из них надавил кнопку звонка.
На лестнице послышался голос Юрия Орликова:
– Кто?
– Откройте!
Дверь наверху захлопнулась.
Пришедшие позвонили вторично, потом начали стучать, да так сильно, что дверь гулко задрожала. Кто-то из них чуть слышно, но зло выругался.
Опять дверь наверху отворилась, и на этот раз женский, похожий на Маришин голос испуганно спросил:
– Кого нужно?
– Юрия Орликова.
– Его нет.
– Врут! – прошептал Костя.
– Откройте! – потребовали снизу.
Мариша осторожно сошла по лестнице и открыла дверь. Люди поднялись наверх.
Мы поняли: красноармейцы пришли за Юркой Орликовым.
Врут, врут, врут! Мы уже хотели бежать и сказать красноармейцам, что Орликов дома. Наверно, он где-нибудь спрятался. Не верьте этим гадам! Он тут, прячется дома, этот прапорщик, который предавал большевиков и сам арестовывал их, а может быть, и расстреливал! Это он выдал отца Кости Чижова!
Да, мы уже были готовы вскочить, но в этот момент приоткрылась дверь черного хода квартиры Орликовых. Кто-то вышел и тихо у забора стал пробираться в нашу сторону, к погребу. Я дрожал от волнения и холода. Костя ещё ближе прижался к стене погреба.
– Это Юрка! – прошептал он. – Тес…
В самом деле, это был Орликов-сын. Он постоял некоторое время, озираясь по сторонам. Потом решительно подошел к погребу, рванул дверь и шмыгнул туда. Видимо, он хотел подождать в погребе до ночи, чтобы ночью незаметно улизнуть из города.
И не успел я опомниться, как Костя подскочил к двери погреба и набросил щеколду.
– А-а-а… попался! – прыгая и торжествуя, кричал Костя. – Попался, белогад проклятый!
Ошеломленный, я все еще сидел на снегу и не мог приподняться. Юрке Орликову бежать не удалось, и задержал его Костя Чижов! Вот когда ты, Юрка, будешь расплачиваться! За все – за искалеченного на горке Мишку Сычова, за избиение Гришки Осокина, за свое барство, за отца Кости Чижова, за всех, кого предал и арестовал!
– Открой! – в испуге прохрипел Орликов. – Мальчик, открой!
Он смотрел в «иллюминатор» и почти плакал. Ничего, зато ты смеялся, когда у Гришки Осокина текла из носа кровь! Ты смеялся, когда плакали дети рабочих, уводимых тобой в тюрьму.
– Попался, попался! – продолжал кричать и прыгать Костя. – Димка, иди зови наших!
Орликов протянул в «иллюминатор» руку, и я заметил в его руке револьвер.
– Костя, берегись! – заорал я.
– Открой, говорю! – зашипел Орликов. – Открой, а то пристрелю!
Костя отскочил от «иллюминатора». Но Орликов выстрелить побоялся Он, должно быть, сообразил, что выстрел услышат в доме
– Димка! – закричал на меня Костя. – Чего ты стоишь? Беги зови!
Орликов убрал револьвер и зашептал:
– Не надо, мальчик! Я тебе денег дам. Сейчас дам денег. Открой, прошу тебя… пожалуйста, открой!
– Денег? Купить хочешь… А вот чего не хочешь? – Костя показал кулак.
Стуча зубами от холода и волнения, я взбежал по лестнице к Орликовым. Я не мог говорить и заикался:
– Он там… в погребе! Мы его… поймали. Он… хотел убить Костю! Скорее!
… Больше я ничего не помнил. В тот вечер я простудился и заболел. Несколько дней я лежал в постели, объятый жаром, и бредил. Мне чудилась наша улица, извилистая речка Соломбалка, широкая снежная равнина Северной Двины. Я слышал продолжительные зовущие гудки пароходов и видел задумчивые, но счастливые глаза моего друга Кости Чижова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДА ЗДРАВСТВУЮТ СОВЕТЫ!
Дед Максимыч снова растянул в комнате свои сети. Тихий мартовский ветер принес неожиданную оттепель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27