Ячейки из тонких ниток – мелкие, а в ячеи из прядена могла проскочить большая семга.
Костя донимал меня расспросами:
– Дима, почему «троегубица» называется?
– Потому, что троегубица…
Я и сам не знал, почему так называется эта сеть, но признаваться мне не хотелось.
– Тут две сетки, – настаивал Костя. – Значит, двоегубица…
– Не суйся, Костя! Видишь, дело…
Приподняв сеть, я напряженно всматривался в глу­бину. Что-то черное запуталось в ячеях. Конечно, это язь! Я узнал его, как только он, передернутый сетью, показал свой серебристый бок.
Потом я освободил из ячей двух толстых краснова­тых окуней и передал Косте.
Но вот сеть натянулась, ослабла и снова натянулась. И вдруг вода вскипела. Я чуть не опрокинулся за борт от неожиданности.
– Дедушко, щука! – зашептал я, не надеясь на свои силы. – Больша-ая!..
Тут дед не выдержал и, держась за борта, перелез ко мне на корму.
Осторожно подведя щуку к борту, мы попытались перебросить ее в карбас. Но хищница, рванувшись вглубь, ускользнула из рук и окатила нас крупными брызгами. Карбас зачерпнул бортом воду.
В глубине рыба притихла, притаилась.
– Чертовка! – вздохнув и с изумлением глядя на нас, сказал дед. – Ничего, теперь она наша. Не уйдет.
Действительно, щука запуталась очень сильно. При­шлось отвязать конец троегубицы и выбирать всю сеть. Как только щука перевалилась в карбас, дед ударом ук­лючины по голове оглушил ее.
У щуки была страшная пасть и черная пятнистая спина. Она разлеглась на дне карбаса, словно отдыхая. Голова ее лежала под одной банкой, а хвост распла­стался под другой.
– Фунтов пятнадцать, – сказал дед, похлопывая рыбу по пятнистому боку. – Хороша рыбка!
Из маленьких сетей мы достали несколько окуней и сорог, которых по размерам дед называл «ровными».
Было уже совсем поздно. Ветер не унимался. Стало прохладно. Мы вышли на берег, довольные удачей, и улеглись спать.
Я проснулся от шума и ветра. Костя и дед уже встали. Как видно, они готовились к отъезду.
Небо было ясное, голубое, а по широкой реке Юросу катились тяжелые, с белыми всплесками волны.
Нужно было осмотреть и вытащить сети. Когда я ду­мал о воде, холодная дрожь проскальзывала по телу. Но, к моему удивлению, вода оказалась теплой.
На этот раз в сетях ничего не было, если не считать одного маленького подъязочка, непонятно каким обра­зом запутавшегося в крупных ячеях. Дед швырнул подъязка в речку:
– Иди гуляй себе, беспутный…
Ветер загнал всю рыбу в глубины, на дно. Теперь о рыбной ловле нечего было и думать.
– Дождь – это терпимо, и мороз даже терпимо, а вот уж ветер нашему брату никак не по нутру, – бормо­тал дед, садясь за весла. – В такую погоду ерша не до­стать. Поехали, ребятки, домой!
На Юросе карбас стало покачивать. В такой шторм в море не выходят суда. На Северной Двине заливает и перевертывает карбасы. Падают под напором ветра де­ревья, и с крыш слетают листы железа. Город, река, лес – все наполнено непрерывным шумом.
Ветер, гоня высокие волны, долго не выпускал наш карбас из Юроса. Волна ударяла в широкий нос карба­са и медленно поднимала его. Потом нос стремительно нырял вниз. Другая, со злобой шипящая волна захле­стывала карбас и снова приподнимала его.
Мы гребли в три пары весел, но карбас почти не двигался. Я сидел на кормовой банке и, управляя кар­басом, греб от себя.
– Нос на волну! – заорал дед, когда волна вдруг ударила в борт.
Озверелые волны с ревом бросались на маленький карбас.
В карбасе набралось много воды, и, когда нос под­нимался, вода перекатывалась ко мне под колени. Ветер рвался наискосок с берега на берег, и плыть вдоль Кузнечихи было невозможно.
– На волну! – прокричал дед, ожесточенно работая веслами. – Пересекай реку!
На лице у Кости я заметил испуг. Пожалуй, он бо­ялся не столько волн, сколько деда. В самом деле, дед только в штормовую погоду становился таким серди­тым. Греб он сильно, по-матросски, резко и коротко об­рывая ход весел в воде. Здоровой ногой он упирался в банку, где сидел Костя. Парусиновая рубаха его про­мокла и казалась черной. С зюйдвестки на плечи ручья­ми стекала вода.
В такие минуты его нужно было слушаться беспре­кословно. Дома дед мог пускаться в длинные разгово­ры, выспрашивал, советовал, смеялся. Но на карбасе, и особенно в шторм, дед разговаривал мало – он лишь кричал и приказывал. Признаться, в такие минуты я тоже побаивался деда.
Когда карбас пересек реку, дед заставил Костю от­качивать жестянкой воду. У берега волны были неболь­шие, и плыть стало легче. Дед закурил трубку.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
МЫ ИЩЕМ КЛАД
Если мы найдем трубинский клад, то…
Прежде всего пойдем в кинематограф «Марс» и ку­пим билеты не на третьи места, а на вторые – подаль­ше от экрана, за барьером, где всегда сидят наши учи­теля, или даже на первые места, где садятся Орликов с женой и другие соломбальские богатеи. Мы купим би­леты всем ребятам с нашей улицы и ребятам с Кривой Ямы, с Новоземельской, Саженной, Базарной улиц. А Орликовым не останется места. Вот будет забавно, когда их не пустят в «Марс»!
На другой день мы пойдем в цирк Павловых. В цир­ке много интересного: полеты, борьба, фокусы, дресси­рованные собаки и лошади.
Потом купим яхту с большим белым парусом и кли­верами. Накупим у старьевщиков множество книг и устроим для ребят библиотеку…
Костя пришел вечером к нам, и мы отправились к маленькому домику Егора Трубина. Удивительно, что эта хибара еще не рухнула. Старинный дом с крытым двором – таких теперь уже в Соломбале не строили – почти до окон ушел в землю. Мы проникли во двор, за­лезли в подполье и зажгли фонарь.
Кроме пустой бочки из-под сельдей, глиняных че­репков и нескольких ржавых обручей, в подполье ниче­го не оказалось. Маленькой лопаткой Костя принялся копать землю. У него вскоре даже выступил пот – так усердно он работал. Я сменил Костю и тоже работал до поту.
Мы выкопали добрый десяток глубоких ям, с зами­ранием сердца ожидая, когда лопата ударится о кова­ный сундучок.
Но чем больше мы копали, тем все меньше и мень­ше верили в существование клада. Наконец нам надоело копать. Усталые, мы смотрели друг на друга. Никакого клада нигде нет. Может быть, все это вранье – история с трубинскими деньгами?
Мы выбрались из подполья, осмотрели избу и по­шли домой. Кинематограф, цирк, яхта, хорошая жизнь – все это стало опять далеким и несбыточным.
Мне было неловко перед Костей: ведь это я угово­рил его искать клад. Чтобы подбодрить приятеля, я ска­зал:
– А знаешь, где клад, Костя?
– Ну его к черту!
– Клад на корабельном кладбище, там, на боте. Только надо хорошенько поискать.
– Это верно, – согласился Костя. – А ты знаешь, где это кладбище?
– Дедушко показывал.
– Тогда поедем на кладбище!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27