Кто-то бежал к калитке в жидком весеннем сумраке.
– Вы к нам? – спросила горничная, зябко кутая шею.
– Я с почты, вам телеграмма.
Она отперла ключом калитку. Провела его в дом. Темный клубок выкатился из кустов, и Витек почувствовал сквозь штаны теплое собачье дыхание.
– Пожалуйста, не бойтесь. При мне не укусит, – предупредила горничная.
Пес трусил за Витеком, толкая его крупной мордой. Так вошли в холл, и пес бдительно уселся позади Витека.
– Что случилось, Зося? – послышался звонкий голос.
– Это с почты. Принесли телеграмму.
На лестнице появилась девушка, сбежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки.
– Где эта телеграмма?
Витек молча подал склеенный бланк. Девушка распечатала телеграмму и пробежала глазами.
– Maman, papa arrive [ii].
Витек почувствовал, что сердце у него бьется ускоренно, бьется очень сильно. А девушка бросилась к дверям соседней комнаты и там столкнулась с матерью.
– Папочка завтра возвращается. Видишь, видишь, я предчувствовала, что будет добрая весть. Всю ночь мне снился поезд. И ехал он прямо по земле, не по рельсам.
– Распишись в получении, – напомнила мать.
Девушка подбежала к Витеку и, не взглянув на него ни единого раза, взяла бумажку.
– Пожалуйста, укажите точное время, – произнес Витек сдавленным голосом.
Она вернулась к матери; с минуту обе искали карандаш в соседней комнате.
– Il faut donner quelque chose ? cet homme pour sa fatigue [iii], – сказала мать.
– Qui, donne lui cinquante grosches. Qu'il ait une bonne soir?e [iv].
Зазвенела мелочь, шаркнул отодвинутый стул.
– Ты не сказала мне, что отец телеграфирует: «приезжаем», а не «приезжаю».
– Я не заметила. О Боже, как я рада. Nous pouvons lui donner un zloty [v].
– Tu aimes dorloter les gens [vi].
– Maman, le soir est si froid et lui, le pauvre diable, il n'a qu'un pull sur le dos [vii].
– Cinquante, ?a suffit [viii].
Девушка прибежала с квитанцией, в которой была спрятана монета. Не глядя на Витека, подала ему чаевые, машинально произнеся по-французски:
– Merci. C'est tout? [ix]
Витек с трудом проглотил слюну, потом проговорил не своим голосом:
– Oui. C'est tout. Et moi, je vous remercie, mesdames, et je vous souhaite une bonne nuit [x].
Она уже бежала к дверям комнаты, где была мать, однако, услыхав ответ, резко остановилась. Медленно повернула голову, впервые взглянула на него.
– Merci pour le pourboire. J'essayerai d'en faire une grande fortune [xi], – произнес смелее Витек и неуклюже поклонился.
– Je m'excuse [xii], – сказала она тихо.
Проводила его до калитки горничная. Пес снова шел за ним, но теперь схватил зубами за штанину, и неизвестно было, проявление это враждебности или дружбы.
– А как зовут барышню? – спросил Витек.
– Кого, меня?
– Нет, вашу барышню, от которой я получил пятьдесят грошей.
– Зачем вам знать?
– Не сердись, ведь это не секрет.
– Ну конечно.
– Так как же?
– Алина.
Витек некоторое время шел молча. Пес все еще держался зубами за штанину. В доме позади них вдруг загремел рояль головокружительными аккордами.
– Алина, – повторил Витек.
– Красивое имя?
– Собственно, я не очень уверен, что красивое. Могло бы быть красивее. Может, это и к лучшему.
– Что к лучшему?
– Что не особенно красивое.
– Тоже еще, – буркнула горничная, отворяя калитку. Пес любезно отпустил штанину Витека, грузно плюхнулся на тропинку, скуля и ворча попеременно, то ли по причине враждебности, то ли дружелюбия.
– До свидания, – сказал Витек.
– Почему до свидания?
– Так вырвалось.
– Лучше пусть так не вырывается, – тихо сказала горничная.
Витек постоял в одиночестве на дороге. Минуту собирался с мыслями, потом взял велосипед и без единой мысли побрел вдоль металлической сетки ограды. Увязал в раскисшей земле, продирался сквозь прошлогодний бурьян. По ту сторону ограды молча бежал тот странный пес-великан.
– Вот видишь, братец, – сказал Витек. – Видишь, что случилось.
Пес негромко заскулил. Они остановились напротив окна. В широкой щели между шторами виднелись фрагмент черной глыбы рояля и девичья головка. Яркий свет падал откуда-то сбоку. Витек увидал короткие серые волосы, серые от бархатистости, увидал тонкий профиль, улыбчивое лицо, увидал хрупкую шею на покатых плечах.
– Может, влюбиться в нее, а? Как думаешь? – шепнул Витек.
Пес заскулил, припал на передние лапы, тыча носом в сетку ограды.
– Может, полюблю без взаимности и потом умру от любви?
Витек достал квитанцию, вытряхнул на ладонь монету. Она тускло засветилась, отразив распогодившееся к ночи небо.
– Где же была твоя хозяйка? Почему я до сих пор не знал ее, а, собачка?
Пес отпрянул, изображая бегство, да тут же вернулся и жалобно залаял, припав на передние лапы.
– Нет, не влюблюсь.
Витек подышал на монету, сунул ее в карман. Не оглянувшись, двинулся напрямик к дороге. Пес залаял, отчаянно карабкаясь на сетку. Витек включил динамо у колеса, вскочил на велосипед. Ехал он лесом, кратчайшим путем, вниз, туда, где в сумраке надвигающейся ночи неторопливо приближалось к городу золотисто-багровое ожерелье окошек пассажирского поезда.
Когда он возвращался пешком с почты, кто-то засвистел из-за забора сестер Путято. Витек остановился возле своего дома, грузного и уродливого, как динозавр. Небо было забито звездами, и звезды тогда были всего лишь звездами на весеннем небосклоне и ничего больше не значили.
– Витька, иди сюда, я что-то тебе скажу, – послышался чей-то голос.
– Это ты, Лева?
– Да, я. Иди же.
Лева стоял у покосившегося забора, приводя в порядок штаны.
– Что ты тут делаешь?
– Ничего, писаю.
– А вообще?
– Мы играем с барышнями в бирюльки. Идем, посмотришь.
– Отстань, я пойду домой.
– Чего ломаешься, они просили тебя привести.
И Лева повлек Витека за собой через сени в комнату, разукрашенную ковриками, салфеточками, этажерками, фарфоровыми статуэтками, выцветшими фотографиями в бамбуковых рамках, расшитыми подушками, шелковыми абажурами кирпичного цвета, засохшими гроздьями рябины. Сестры, Цецилия и Олимпия, сидели за столом, разделенные Энгелем.
На салфетке, прикрытой куском клеенки, возвышалась горка бирюлек. Патефон исторгал танго «Осенние розы».
Цецилия поправила шпильку в пышном узле на затылке.
– О, пан Витек, пропащий. Весело было на праздничных каникулах?
– Так себе. Незаметно пролетели.
– Мама отправляет вас в деревню из опасения, что здешние девицы вскружат вам голову?
– Такого кавалера мы бы тоже никому не отдали, – засмеялась Олимпия и глянула на свое декольте. Тяжелый запах старых духов витал над столом.
– Ну, ну, – сказал Лева. – Напоминаю, что ваш жених я.
– Ах, Левка, пустые слова, что мне от этого жениховства.
– Как что? Блаженство. Физическое удовлетворение. – Лева пододвинулся вместе со стулом, нацелился чмокнуть Олимпию в затылок под закорючками мелких локончиков.
– Отстань, брысь, поросенок. Амурничать ему захотелось.
Энгель, который то бледнел, то краснел, хлопнул ладонью по столу так, что подскочили бирюльки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Вы к нам? – спросила горничная, зябко кутая шею.
– Я с почты, вам телеграмма.
Она отперла ключом калитку. Провела его в дом. Темный клубок выкатился из кустов, и Витек почувствовал сквозь штаны теплое собачье дыхание.
– Пожалуйста, не бойтесь. При мне не укусит, – предупредила горничная.
Пес трусил за Витеком, толкая его крупной мордой. Так вошли в холл, и пес бдительно уселся позади Витека.
– Что случилось, Зося? – послышался звонкий голос.
– Это с почты. Принесли телеграмму.
На лестнице появилась девушка, сбежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки.
– Где эта телеграмма?
Витек молча подал склеенный бланк. Девушка распечатала телеграмму и пробежала глазами.
– Maman, papa arrive [ii].
Витек почувствовал, что сердце у него бьется ускоренно, бьется очень сильно. А девушка бросилась к дверям соседней комнаты и там столкнулась с матерью.
– Папочка завтра возвращается. Видишь, видишь, я предчувствовала, что будет добрая весть. Всю ночь мне снился поезд. И ехал он прямо по земле, не по рельсам.
– Распишись в получении, – напомнила мать.
Девушка подбежала к Витеку и, не взглянув на него ни единого раза, взяла бумажку.
– Пожалуйста, укажите точное время, – произнес Витек сдавленным голосом.
Она вернулась к матери; с минуту обе искали карандаш в соседней комнате.
– Il faut donner quelque chose ? cet homme pour sa fatigue [iii], – сказала мать.
– Qui, donne lui cinquante grosches. Qu'il ait une bonne soir?e [iv].
Зазвенела мелочь, шаркнул отодвинутый стул.
– Ты не сказала мне, что отец телеграфирует: «приезжаем», а не «приезжаю».
– Я не заметила. О Боже, как я рада. Nous pouvons lui donner un zloty [v].
– Tu aimes dorloter les gens [vi].
– Maman, le soir est si froid et lui, le pauvre diable, il n'a qu'un pull sur le dos [vii].
– Cinquante, ?a suffit [viii].
Девушка прибежала с квитанцией, в которой была спрятана монета. Не глядя на Витека, подала ему чаевые, машинально произнеся по-французски:
– Merci. C'est tout? [ix]
Витек с трудом проглотил слюну, потом проговорил не своим голосом:
– Oui. C'est tout. Et moi, je vous remercie, mesdames, et je vous souhaite une bonne nuit [x].
Она уже бежала к дверям комнаты, где была мать, однако, услыхав ответ, резко остановилась. Медленно повернула голову, впервые взглянула на него.
– Merci pour le pourboire. J'essayerai d'en faire une grande fortune [xi], – произнес смелее Витек и неуклюже поклонился.
– Je m'excuse [xii], – сказала она тихо.
Проводила его до калитки горничная. Пес снова шел за ним, но теперь схватил зубами за штанину, и неизвестно было, проявление это враждебности или дружбы.
– А как зовут барышню? – спросил Витек.
– Кого, меня?
– Нет, вашу барышню, от которой я получил пятьдесят грошей.
– Зачем вам знать?
– Не сердись, ведь это не секрет.
– Ну конечно.
– Так как же?
– Алина.
Витек некоторое время шел молча. Пес все еще держался зубами за штанину. В доме позади них вдруг загремел рояль головокружительными аккордами.
– Алина, – повторил Витек.
– Красивое имя?
– Собственно, я не очень уверен, что красивое. Могло бы быть красивее. Может, это и к лучшему.
– Что к лучшему?
– Что не особенно красивое.
– Тоже еще, – буркнула горничная, отворяя калитку. Пес любезно отпустил штанину Витека, грузно плюхнулся на тропинку, скуля и ворча попеременно, то ли по причине враждебности, то ли дружелюбия.
– До свидания, – сказал Витек.
– Почему до свидания?
– Так вырвалось.
– Лучше пусть так не вырывается, – тихо сказала горничная.
Витек постоял в одиночестве на дороге. Минуту собирался с мыслями, потом взял велосипед и без единой мысли побрел вдоль металлической сетки ограды. Увязал в раскисшей земле, продирался сквозь прошлогодний бурьян. По ту сторону ограды молча бежал тот странный пес-великан.
– Вот видишь, братец, – сказал Витек. – Видишь, что случилось.
Пес негромко заскулил. Они остановились напротив окна. В широкой щели между шторами виднелись фрагмент черной глыбы рояля и девичья головка. Яркий свет падал откуда-то сбоку. Витек увидал короткие серые волосы, серые от бархатистости, увидал тонкий профиль, улыбчивое лицо, увидал хрупкую шею на покатых плечах.
– Может, влюбиться в нее, а? Как думаешь? – шепнул Витек.
Пес заскулил, припал на передние лапы, тыча носом в сетку ограды.
– Может, полюблю без взаимности и потом умру от любви?
Витек достал квитанцию, вытряхнул на ладонь монету. Она тускло засветилась, отразив распогодившееся к ночи небо.
– Где же была твоя хозяйка? Почему я до сих пор не знал ее, а, собачка?
Пес отпрянул, изображая бегство, да тут же вернулся и жалобно залаял, припав на передние лапы.
– Нет, не влюблюсь.
Витек подышал на монету, сунул ее в карман. Не оглянувшись, двинулся напрямик к дороге. Пес залаял, отчаянно карабкаясь на сетку. Витек включил динамо у колеса, вскочил на велосипед. Ехал он лесом, кратчайшим путем, вниз, туда, где в сумраке надвигающейся ночи неторопливо приближалось к городу золотисто-багровое ожерелье окошек пассажирского поезда.
Когда он возвращался пешком с почты, кто-то засвистел из-за забора сестер Путято. Витек остановился возле своего дома, грузного и уродливого, как динозавр. Небо было забито звездами, и звезды тогда были всего лишь звездами на весеннем небосклоне и ничего больше не значили.
– Витька, иди сюда, я что-то тебе скажу, – послышался чей-то голос.
– Это ты, Лева?
– Да, я. Иди же.
Лева стоял у покосившегося забора, приводя в порядок штаны.
– Что ты тут делаешь?
– Ничего, писаю.
– А вообще?
– Мы играем с барышнями в бирюльки. Идем, посмотришь.
– Отстань, я пойду домой.
– Чего ломаешься, они просили тебя привести.
И Лева повлек Витека за собой через сени в комнату, разукрашенную ковриками, салфеточками, этажерками, фарфоровыми статуэтками, выцветшими фотографиями в бамбуковых рамках, расшитыми подушками, шелковыми абажурами кирпичного цвета, засохшими гроздьями рябины. Сестры, Цецилия и Олимпия, сидели за столом, разделенные Энгелем.
На салфетке, прикрытой куском клеенки, возвышалась горка бирюлек. Патефон исторгал танго «Осенние розы».
Цецилия поправила шпильку в пышном узле на затылке.
– О, пан Витек, пропащий. Весело было на праздничных каникулах?
– Так себе. Незаметно пролетели.
– Мама отправляет вас в деревню из опасения, что здешние девицы вскружат вам голову?
– Такого кавалера мы бы тоже никому не отдали, – засмеялась Олимпия и глянула на свое декольте. Тяжелый запах старых духов витал над столом.
– Ну, ну, – сказал Лева. – Напоминаю, что ваш жених я.
– Ах, Левка, пустые слова, что мне от этого жениховства.
– Как что? Блаженство. Физическое удовлетворение. – Лева пододвинулся вместе со стулом, нацелился чмокнуть Олимпию в затылок под закорючками мелких локончиков.
– Отстань, брысь, поросенок. Амурничать ему захотелось.
Энгель, который то бледнел, то краснел, хлопнул ладонью по столу так, что подскочили бирюльки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55