— Я собираюсь в Эбелин. Будешь в тех краях — заходи, выпивка за мной. Но будь я проклят, если еще хоть раз сяду играть с тобой в покер!
Мы обменялись рукопожатием, и он, ни разу не оглянувшись, пошел дальше. На его высоких сапогах звякали шпоры, а слабый утренний ветерок развевал длинные волосы.
Все лето семьдесят первого я провел в Канзас-Сити, продолжая зарабатывать покером деньги для нас с Амелией. Два раза меня ловили на мошенничестве. Первый раз один парень легко ранил меня в ногу, но, испугавшись, что наделал много шума, сбежал. Во второй — другой молодчик попер на меня с ножом, и его пришлось успокоить, прострелив руку.
После этих случаев за мною закрепилась дурная слава Становилось все труднее находить партнеров для игры, а те, что отваживались садиться со мной за стол, все время неотрывно следили за моими руками. А когда мне доводилось играть с другими виртуозами револьвера — вроде Джека Голлахера и Билли Диксона, то мне и самому даже в голову не приходило трюкачить. Чем больше узнаешь о стрелковом искусстве, тем с большим почтением относишься к тем, для кого оно стало профессией.
Траты малышки Амелии приобретали чудовищный размах. Однажды, возвратившись в отель, я обнаружил в гостиной здоровенное фортепьяно красного дерева и престарелого немца в очках и бороде, приехавшего аж из Сент-Луис, чтобы настраивать инструмент и давать девочке уроки музыки. Мне пришлось раскошелиться на все, включая билет старика, а также его комнату и трехразовое питание. Это помимо оплаты самих уроков.
Не знаю уж, каким он был профессионалом, но я так и не смог ни разу заставить его сыграть какую-нибудь мало-мальски связную пьеску, старый болван долбил одни гаммы или, вооружившись камертоном, колдовал над струнами и молоточками.
Оправившись от первого шока, вызванного общей суммой счета, я испытал законную гордость за Амелию, выказавшую столь похвальную тягу к знаниям и искусству.
Должен сразу оговориться: Амелия так никогда и не научилась играть хотя бы сносно. То, что вылетало из-под ее пальчиков, больше всего напоминало бродящую по клавишам кошку. Немец просто с ума сходил, орал, умолял, рвал в клочья свою бороду, а однажды, когда моя славная племянница после долгих упражнений в сотый раз ошиблась на одном и том же месте, расплакался, как ребенок.
Месяца через два она сказала мне:
— Дядя Джек, ты не будешь против, если я выброшу этот дурацкий гроб с музыкой? Он мне страшно надоел.
Да, теперь она говорила, как настоящая английская леди, стараясь меньше открывать рот и пропускать слова через нос. Звучало это просто потрясающе.
Разумеется, я согласился, так как желал ей только добра, и купил немцу обратный билет до Сент-Луис. Затем я нанял нескольких бездельников, которые погрузили инструмент на пароход и отправили его вслед за учителем — у меня возникло здравое желание вернуть фортепьяно в магазин, заявив, что оно меня не устраивает, и получить свои деньги назад. Однако, как это нередко случалось в те дни, проклятое суденышко ввязалось в гонку с другим пароходом, его котел взорвался, и оно выгорело до самой ватерлинии вместе с драгоценным инструментом, за который я еще оставался должен магазину 930 долларов. Вместе с ним пропали все документы и квитанции. Возмущению моих кредиторов не было предела, и я едва не угодил в тюрьму за порчу чужого имущества, однако нанятый мною адвокат сумел уладить дело полюбовно: до конца дней своих мне предстояло выплачивать по пятьдесят долларов в неделю. Это не считая двухсот долларов за услуги адвоката.
Со мной как назло уже почти никто не соглашался играть. А тут еще счета из отеля, магазинов готового платья, парикмахеров… Амелия между тем вовсе не отказалась от мысли получить музыкальное образование и сменила немца с пропавшим фортепьяно на грудастую даму, рядом с которой выдающийся бюст Долли казался просто недоразумением. Дама учила пению и клялась, что она родом из Италии, где выступала на оперной сцене в городке под названием Милан. Все величали ее «синьорина Кармела». Когда она разминала свой голос гаммами, к нам сбегались разъяренные соседи со всех этажей, из чего я делаю вывод, что петь синьорина Кармела действительно умела.
Однако она почти всегда была сильно пьяна, и ее едва хватало на эти гаммы, а потом, многозначительно погрозив Амелии толстым пальцем, унизанным дешевыми кольцами, синьорина громко икала, падала на софу и засыпала непробудным сном. Тут я вставал перед непростым выбором: либо дать ей выспаться, что могло занять несколько часов (за каждый из которых я платил по три доллара), либо вернуть ее к жизни, что было связано с некоторой опасностью. Обычно спросонья она принимала меня за своего любовника с дурацким именем Винченцо, и это ужасно забавляло Амелию.
Голосовые данные моей дорогой племянницы явно не превышали ее склонностей к фортепьяно, хотя синьорина Кармела, в отличие от своего предшественника-немца, и отказывалась признать столь очевидную вещь. До сих пор не могу понять, почему столь мелодичный голосок Амелии переходил на ужасающее хриплое карканье, едва она начинала петь. Но я не стал относиться к ней хуже из-за этого. Более того, я по-прежнему поощрял ее стремление найти себя в музыке, однако, когда синьорина заявила однажды, что пора снять зал и устроить там сольный концерт моей племянницы, я, живо представив себе ярость толпы городских меломанов, сдуру купивших билеты, а теперь швыряющих чем попало в хрупкую фигурку на сцене после первой же песни, ответил решительным отказом.
Амелия не стала плакать или кричать, а тихо забралась под одеяло и объявила голодовку. Так продолжалось несколько дней, и всякий раз, когда я входил к ней в комнату, она встречала меня нежной скорбной улыбкой, как бы говоря всем своим видом: ничего, дядя Джек, уже недолго осталось, скоро я избавлю тебя от забот о себе!
Ну что мне оставалось делать! Я сдался. Вскоре я снял небольшой зал, отпечатал программки и нанял мальчишек для распространения билетов в богатых кварталах, поскольку продавать их нечего было и думать. В вечер концерта я тщательно зарядил двустволку и занял в зале самую выгодную со стратегической точки зрения позицию.
Но беспокоился я напрасно. Пришло лишь шестеро, а Амелия так нервничала, что вообще не видела публики. Синьорина же, аккомпанировавшая ей на фисгармонии, так надралась с перепугу, что несколько раз падала со стула, доставляя нам куда больше проблем, чем горстка людей в зале.
Насколько помню, организовать благожелательный отзыв в местной газете стоило мне всего пять долларов. Журналистам в те времена явно недоплачивали, и они за известную мзду готовы были напечатать объявление о собственных похоронах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111