«С чего бы это?» — невинно спросил я.
«Наверное, готовится к смерти».
Я дал ему еще глоток. Нет нужды говорить, какое значение индейцы придают волосам. Скальпы снимались не только ради трофеев. Краснокожие верили, что человек без скальпа лишается своей силы и не может уже попасть после смерти на Ту Сторону. Поэтому когда они видят лысого от природы, то считают его трусом, нарочно сбрившим волосы. Кастер, сам того не подозревая, допустил грубую ошибку.
«Так нельзя было делать, — продолжил Кровавый Нож, мрачневший с каждым глотком. — Мне недолго уже смотреть на тебя», — добавил он, обращаясь к солнцу.
Я знал, что если позволить ему развить эту тему, то он скоро запоет песню смерти и тогда уже из него ничего не вытянуть.
«Ну зачем ты так, — сказал я. — Радуйся жизни, пока можешь. В лагере еще немало виски… А где стоят сиу и шайены?»
«На ручье Дикого Шиповника».
«И много их?»
«Как звезд на ясном небе».
«Но у Кастера полно солдат, а с юга и запада идут новые войска».
Индеец обреченно покачал головой:
«Это ничего не значит. Нас всех убьют. Длинноволосому никогда не быть Великим Белым Отцом в главном городе бледнолицых, как он того хотел. Он нравится мне, но ему достался плохой талисман».
По его словам, Кастер сам говорил ему, что собирается еще до конца месяца стереть всех сиу с лица земли и что американский народ в благодарность сделает его президентом.
— Думаю, он хочет успеть к Четвертому июля, — заметил я, вспомнив о столетнем юбилее нашей независимости от английской тирании.
На языке жестов эта фраза заняла куда больше времени. Шайены называли июль месяцем бизона, но откуда мне было знать, как обозначают его ри. На всякий случай я приставил два пальца к голове, изображая рога, и замычал, после чего показал луну и четыре дня. И школьник бы сообразил, в чем тут дело, но не ри. Тогда я стал изображать солдат, которые идут в атаку, стреляют и падают.
Ри радостно закивал.
«Ну что, понял?» — с надеждой «сказал» я.
«Да, — ответил индеец, — все перепились».
— Черт! — рявкнул я по-английски. — Ладно, хрен с тобой, допивай свое виски, несчастный сукин сын.
Вскоре он отключился, а я разрядил его карабин: на всякий случай, если к своему пробуждению он не растеряет всех винных паров.
Я узнал все, что хотел. Неуемное честолюбие Кастера толкало его на битву, рядом с которой события при Уошито показались бы детской дракой. Пессимизм Кровавого Ножа еще ничего не значил. Как бы ни были многочисленны сиу и шайены, они неорганизованны, вооружены чем попало и у них женщины и дети.
Что же мне оставалось делать? Дурацкую идею убить Кастера я решительно отбросил. Теперь это ничего бы не изменило. Да, генерала многие ненавидели за его упрямство, за дикое обращение с младшими офицерами, за полное презрение к солдатам, за… да что там говорить, за все на свете, но застрели я его сейчас — и он мгновенно превратится в героя. Кроме того, генерал Терри не позволит свернуть уже начатую кампанию. Ему тоже нужна слава.
Оставив Кровавого Ножа дрыхнуть под кустом, я вернулся в лагерь и на берегу Пыльной реки встретил человека из своего далекого прошлого.
Его кожа была цвета сажи, а на голове красовалась широкополая шляпа с орлиным пером. За двадцать лет он сильно изменился.
— Привет, Лавендер! Вот так сюрприз! — сказал я.
Он вежливо приподнял шляпу и ответил, что не имеет чести знать меня.
— Джек Кребб, — возмутился я. — Вспомни преподобного Пендрейка! В Миссури!
Он отскочил назад, снял шляпу, чтобы лучше видеть, затем издал гортанный вопль и бросился мне не шею. Можно было подумать, что встретились два близких родственника.
— Что ты тут делаешь? — спросил я, высвобождаясь из его объятий. — Пендрейк заделался армейским капелланом?
— О нет, — ответил Лавендер и снова нахлобучил шляпу на свои тронутые сединой волосы. — Нет, Джек. Он умер вскоре после твоего побега. Обожрался до смерти. На мой взгляд, у него был счастливый конец. Люси приготовила тогда свинину под яблочным соусом.
— А миссис Пендрейк? — спросил я, и сердце мое екнуло. — Снова вышла замуж?
— Нет, Джек. Леди закрылась в доме и не пошла даже на похороны. Церковь прислала нового священника и хотела вселить его в дом покойного хозяина, но у городских властей так и не повернулся язык сказать хозяйке, чтобы она выметалась. Так она там и живет теперь, совсем одна.
На какое-то мгновение меня охватило острое желание плюнуть на все, собрать свои манатки и махнуть в Миссури, однако я быстро с собой справился. Мне стукнуло уже тридцать шесть, и жизнь отучила меня от непродуманных решений. Поверьте мне, истинный романтик не тот, кто бросается куда-то сломя голову, а тот, кому хватает воображения. А романтик, побывавший в стольких передрягах, как я, становится чуть ли не консерватором.
— Года два после смерти хозяина, — продолжал между тем Лавендер, — я жил с ней, но когда из дома уходит мужчина, дом уже не тот. Когда же мне дали вольную, я, как и хотел, отправился на запад. Один мой родственник служил под командованием капитана Льюиса и капитана Кларка…
Судьба кидала Лавендера из стороны в сторону, от одной случайной работы к другой и довела аж до Нью-Йорка, откуда он еле ноги унес. Потом были скитания по прерии, где он познакомился с индейцами из племени Сидящего Быка.
Эта новость оторвала меня от моих мыслей.
— Не может быть! — воскликнул я и тут же пожалел о своих словах, так как Лавендер почти не умел врать.
Он взглянул на меня с затаенной обидой, и я поспешил добавить:
— Бог ты мой! Подумать только! Сидящий Бык, вождь сиу! Ты просто очень удивил меня, старина. Ведь за ним сейчас и охотится вся армия.
Лавендер грустно кивнул:
— Ага. Я женился на женщине сиу из клана хункпапа и несколько лет прожил в палатке, покрытой шкурами. Они очень хорошие люди, эти сиу. Мне запомнился один индеец, который, когда хотел увидеть, что происходит где-то на свете, просто садился и закрывал глаза. А потом вставал и рассказывал.
— Да, — задумчиво ответил я, — это правда.
— Вот ты вспомнил о Пендрейке, Джек, — в тон мне ответил Лавендер. — Он тоже был хороший и даже, наверное, святой. Преподобный выкупил меня у моего прежнего хозяина и дал мне свободу. Я, должно быть, страшно неблагодарная скотина, но чем больше я слушал его, тем чаще думал, что он дурак.
— Я тоже. Хоть и был мальчишкой.
— Но почему мы так думали, Джек? — Лавендер выглядел искренне озадаченным. — Ну ладно я, я все-таки черный. Но ты-то умел читать и писать.
— По-моему, — сказал я, — потому, что он говорил о том, что должно быть, а не о том, что есть.
— Правильно! В самую точку! — радостно вскричал Лавендер, но тут же снова задумался. — Но ведь у индейцев все по-другому… так почему же мы оба, и ты и я, сбежали от индейцев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111