.. А я...
А я ее подло убил, потому что все эти сволочи стараются перехитрить друг друга, а меня держат за шута. Я убил простую девушку, искавшую своего брата; девушку, которая мне нравилась...
– Вы выглядите очень меланхоличным, – говорит Кристия Бункс. – Это жизнь наводит на вас грусть? Успокойтесь, ей осталось недолго досаждать вам.
Я смотрю на нее, на мой шпалер в ее руке.
– Ах да, – говорю, – с этими взаимными откровениями я совсем забыл о ситуации. Я должен был догадаться, что вы оставили себе эту машинку не затем, чтобы положить ее под стекло вместе с букетиком цветов.
– Все острите?
– Приходится, – вздыхаю я. – Это единственное утешение, которое мне осталось.
– Вас пугает смерть?
– Совсем немного. Мы с ней давние приятели.
– В таком случае она, надеюсь, будет рада встрече с вами, – замечает она.
Я вижу, как ее рука поднимается, ствол оружия останавливается на уровне моего лица. Она закрывает левый глаз. Лицо напрягается...
Палец медленно нажимает на спусковой крючок. А я его знаю – он более чувствителен, чем артист. Достаточно его только коснуться, и полетит ливень маслин.
Я вдруг понимаю, что разницы между мной и трупом практически не существует.
Я пристально смотрю на нее.
– Подождите секунду, Кристия, – прошу я как можно более чистым голосом, а в подобных случаях говорить чистым голосом ой как непросто!
Она открывает зажмуренный глаз.
– Хотите мне еще что-то сказать?
– Вернее, задать последний вопрос.
– Слушаю.
– Так ли уж необходимо меня убивать? Могу вам признаться, что лично я устал от всего этого и если бы был по другую сторону пистолета, то оставил бы вас в живых.
– Ну разумеется, – усмехается она. – У легавых нежная душа, это всем известно. – Она усмехается снова. – Но я не легавая.
– Да, Кристия, и ваша душа так же нежна, как бордюрный камень. Впрочем, вы уже доказали это в Канне, приказав убить ту девушку и преследуя ее даже в клинике, где она якобы агонизировала... Кстати, а почему вы так хотели ее убить? Что такого опасного для вас она знала?
Красотка усмехается.
– Что она знала?.. Что знала? То, что я не Кристия Бункс, всего-навсего!
Глава 6
Я совершенно обалдел, как мешком по голове шарахнутый; для полного одурения не хватает порции рома. Хотя я могу ее попросить в качестве приговоренного к смерти.
Девочка, кажется, совершенно не расположена продолжать беседу. На этот раз я таки получу право на похоронный марш, венки и деревянный макинтош... Может, еще на медаль (посмертно)... Моя славная матушка Фелиси положит мою фотографию под стекло...
До свидания, дамы и господа! Тушите свет... Скоро я получу особое освещение: четыре свечки, по одной на каждом углу надгробной плиты.
Она спускает курок, и в то же мгновение я отскакиваю в сторону. Пуля бьет меня в лоб по касательной и улетает в дверцу гардероба. Я оглушен ударом... Ничего не вижу... По моей спине пробегает дрожь. Я больше не могу реагировать... В черепушке противно звонят колокольчики... Глаза застилает туман. Мне полная хана!
Свистит новая пуля. Услышав этот звук, я говорю себе: на этот раз, малыш, ты точно перейдешь в разряд холодного мяса.
Я удивляюсь, что ничего не чувствую... Открываю зенки и вижу: малышка Кристия держится обеими руками за грудь и шатается... Выпучивает глаза... На ее губах выступает розовая пена. Она делает шаг, второй и валится на паркет, лицом в свои белые трусы!
В дверях я вижу толстяка Берюрье. Его рубашка вылезла из штанов, шляпа набекрень, галстук развязан, на щеках пот, в руке дымящийся револьвер...
– Кажется, я появился, как солнышко, – говорит он.
– Даже лучше, – отвечаю. – Как Господь Бог! Он дует в ствол своего не перестающего дымить шпалера, словно ковбой из «Нападения на форт Хендерсон».
– Я думал, что потерял тебя, – рассказывает он. – Я все время спрашивал у прохожих. Хорошо еще, что я узнал тебя за рулем «ланчии»! Еще хорошо, что такая машина не остается незамеченной, особенно если чешет по Парижу на ста тридцати в час! Я приехал сюда и увидел перед дверью тачку Плюме... А кто эти люди? – спрашивает он. – Я хоть правильно сделал, что шлепнул девку?
– Ты сделал правильно! Очень правильно... Я предпочитаю/чтобы на тот свет отправилась она, а не я. Вполне естественное желание, а?
– Точно! – соглашается он, подтягивая привычным жестом штаны.
– А потом, девицам в этой истории со мной не везет, – добавляю я.
– Похоже на то...
Он указывает на Дмитрия, лежащего по-прежнему без сознания.
– А с этим что случилось? Поскользнулся на апельсиновой корке или испугался волка-оборотня?
– Хук левой плюс примочка парижским ботинком, – отвечаю. – Он скоро очухается.
– А кто этот малый? Я пожимаю плечами:
– Жертва любви!
– И чЕ мне с ним делать?
– Набери в кувшин воды и вылей ему на морду!
Дмитрий приходит в себя... Берюрье выплескивает на него новую порцию воды, от чего он фыркает.
– Ну что, лучше? – спрашиваю я.
Он утвердительно кивает.
– Веди себя спокойно, Дмитрий, а то с тобой произойдет то же, что с твоей телкой. Посмотри, на что она похожа...
Он смотрит... Происходящая в нем перемена поражает меня. Его лицо искажается, краснеет, потом зеленеет; глаз закатываются, и, наконец, он разражается бесконечным громким взрывом безумного хохота.
– Чокнулся! – замечает Берюрье, с которым такое никогда не случится.
Я смотрю на парня и соглашаюсь с ним.
– Пожалуй.
Я в нерешительности.
– Дмитрий, – зову я, тряся его за руку.
Он не реагирует. Точно свихнулся. Одиночное заключение, любовный вихрь, удар ботинком по чайнику и вид мертвой возлюбленной подействовали на его рассудок.
– Слушай, парень, – говорю я, – я сделаю тебе подарок... в память одной девушки, которую мы оба знали. Ее звали Рашель. Я оставлю тебя здесь, из первого же бистро позвоню патрону и скажу, где ты. Это займет минут двадцать. Если захочешь – смоешься. Нет – пеняй на себя, вернешься туда, откуда вышел. Уходим, – говорю я Берюрье.
Он стоит, уставившись на меня.
– Ты это серьезно?
– Серьезней некуда... Тебе не понять...
Минут пять мы ищем тошниловку, наконец находим ее на главной улице. Патрон поднимает полотняный навес рычажком... Погода хорошая, жизнь прекрасна...
– Два рома, хозяин! Он послушно повторяет:
– Два рома.
– У вас есть телефон?
– В глубине зала, справа...
Полчаса спустя, когда мы садимся в тачку Берюрье, мимо проезжает черная машина, в которой сидят четверо мужчин.
Красный свет заставляет ее остановиться рядом с нами.
На заднем сиденье я узнаю два знакомых лица: Дмитрий и Анастасьев.
Дмитрий по-прежнему мрачен и потерян. Анастасьев замечает меня и машет рукой...
Заключение
Эта история, полная недоразумений, неверных шагов, неизвестности и трупов, вконец расшатала мои нервы.
Меня так все достало, что я попросил у Старика отпуск, а у него не хватило смелости отказать мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
А я ее подло убил, потому что все эти сволочи стараются перехитрить друг друга, а меня держат за шута. Я убил простую девушку, искавшую своего брата; девушку, которая мне нравилась...
– Вы выглядите очень меланхоличным, – говорит Кристия Бункс. – Это жизнь наводит на вас грусть? Успокойтесь, ей осталось недолго досаждать вам.
Я смотрю на нее, на мой шпалер в ее руке.
– Ах да, – говорю, – с этими взаимными откровениями я совсем забыл о ситуации. Я должен был догадаться, что вы оставили себе эту машинку не затем, чтобы положить ее под стекло вместе с букетиком цветов.
– Все острите?
– Приходится, – вздыхаю я. – Это единственное утешение, которое мне осталось.
– Вас пугает смерть?
– Совсем немного. Мы с ней давние приятели.
– В таком случае она, надеюсь, будет рада встрече с вами, – замечает она.
Я вижу, как ее рука поднимается, ствол оружия останавливается на уровне моего лица. Она закрывает левый глаз. Лицо напрягается...
Палец медленно нажимает на спусковой крючок. А я его знаю – он более чувствителен, чем артист. Достаточно его только коснуться, и полетит ливень маслин.
Я вдруг понимаю, что разницы между мной и трупом практически не существует.
Я пристально смотрю на нее.
– Подождите секунду, Кристия, – прошу я как можно более чистым голосом, а в подобных случаях говорить чистым голосом ой как непросто!
Она открывает зажмуренный глаз.
– Хотите мне еще что-то сказать?
– Вернее, задать последний вопрос.
– Слушаю.
– Так ли уж необходимо меня убивать? Могу вам признаться, что лично я устал от всего этого и если бы был по другую сторону пистолета, то оставил бы вас в живых.
– Ну разумеется, – усмехается она. – У легавых нежная душа, это всем известно. – Она усмехается снова. – Но я не легавая.
– Да, Кристия, и ваша душа так же нежна, как бордюрный камень. Впрочем, вы уже доказали это в Канне, приказав убить ту девушку и преследуя ее даже в клинике, где она якобы агонизировала... Кстати, а почему вы так хотели ее убить? Что такого опасного для вас она знала?
Красотка усмехается.
– Что она знала?.. Что знала? То, что я не Кристия Бункс, всего-навсего!
Глава 6
Я совершенно обалдел, как мешком по голове шарахнутый; для полного одурения не хватает порции рома. Хотя я могу ее попросить в качестве приговоренного к смерти.
Девочка, кажется, совершенно не расположена продолжать беседу. На этот раз я таки получу право на похоронный марш, венки и деревянный макинтош... Может, еще на медаль (посмертно)... Моя славная матушка Фелиси положит мою фотографию под стекло...
До свидания, дамы и господа! Тушите свет... Скоро я получу особое освещение: четыре свечки, по одной на каждом углу надгробной плиты.
Она спускает курок, и в то же мгновение я отскакиваю в сторону. Пуля бьет меня в лоб по касательной и улетает в дверцу гардероба. Я оглушен ударом... Ничего не вижу... По моей спине пробегает дрожь. Я больше не могу реагировать... В черепушке противно звонят колокольчики... Глаза застилает туман. Мне полная хана!
Свистит новая пуля. Услышав этот звук, я говорю себе: на этот раз, малыш, ты точно перейдешь в разряд холодного мяса.
Я удивляюсь, что ничего не чувствую... Открываю зенки и вижу: малышка Кристия держится обеими руками за грудь и шатается... Выпучивает глаза... На ее губах выступает розовая пена. Она делает шаг, второй и валится на паркет, лицом в свои белые трусы!
В дверях я вижу толстяка Берюрье. Его рубашка вылезла из штанов, шляпа набекрень, галстук развязан, на щеках пот, в руке дымящийся револьвер...
– Кажется, я появился, как солнышко, – говорит он.
– Даже лучше, – отвечаю. – Как Господь Бог! Он дует в ствол своего не перестающего дымить шпалера, словно ковбой из «Нападения на форт Хендерсон».
– Я думал, что потерял тебя, – рассказывает он. – Я все время спрашивал у прохожих. Хорошо еще, что я узнал тебя за рулем «ланчии»! Еще хорошо, что такая машина не остается незамеченной, особенно если чешет по Парижу на ста тридцати в час! Я приехал сюда и увидел перед дверью тачку Плюме... А кто эти люди? – спрашивает он. – Я хоть правильно сделал, что шлепнул девку?
– Ты сделал правильно! Очень правильно... Я предпочитаю/чтобы на тот свет отправилась она, а не я. Вполне естественное желание, а?
– Точно! – соглашается он, подтягивая привычным жестом штаны.
– А потом, девицам в этой истории со мной не везет, – добавляю я.
– Похоже на то...
Он указывает на Дмитрия, лежащего по-прежнему без сознания.
– А с этим что случилось? Поскользнулся на апельсиновой корке или испугался волка-оборотня?
– Хук левой плюс примочка парижским ботинком, – отвечаю. – Он скоро очухается.
– А кто этот малый? Я пожимаю плечами:
– Жертва любви!
– И чЕ мне с ним делать?
– Набери в кувшин воды и вылей ему на морду!
Дмитрий приходит в себя... Берюрье выплескивает на него новую порцию воды, от чего он фыркает.
– Ну что, лучше? – спрашиваю я.
Он утвердительно кивает.
– Веди себя спокойно, Дмитрий, а то с тобой произойдет то же, что с твоей телкой. Посмотри, на что она похожа...
Он смотрит... Происходящая в нем перемена поражает меня. Его лицо искажается, краснеет, потом зеленеет; глаз закатываются, и, наконец, он разражается бесконечным громким взрывом безумного хохота.
– Чокнулся! – замечает Берюрье, с которым такое никогда не случится.
Я смотрю на парня и соглашаюсь с ним.
– Пожалуй.
Я в нерешительности.
– Дмитрий, – зову я, тряся его за руку.
Он не реагирует. Точно свихнулся. Одиночное заключение, любовный вихрь, удар ботинком по чайнику и вид мертвой возлюбленной подействовали на его рассудок.
– Слушай, парень, – говорю я, – я сделаю тебе подарок... в память одной девушки, которую мы оба знали. Ее звали Рашель. Я оставлю тебя здесь, из первого же бистро позвоню патрону и скажу, где ты. Это займет минут двадцать. Если захочешь – смоешься. Нет – пеняй на себя, вернешься туда, откуда вышел. Уходим, – говорю я Берюрье.
Он стоит, уставившись на меня.
– Ты это серьезно?
– Серьезней некуда... Тебе не понять...
Минут пять мы ищем тошниловку, наконец находим ее на главной улице. Патрон поднимает полотняный навес рычажком... Погода хорошая, жизнь прекрасна...
– Два рома, хозяин! Он послушно повторяет:
– Два рома.
– У вас есть телефон?
– В глубине зала, справа...
Полчаса спустя, когда мы садимся в тачку Берюрье, мимо проезжает черная машина, в которой сидят четверо мужчин.
Красный свет заставляет ее остановиться рядом с нами.
На заднем сиденье я узнаю два знакомых лица: Дмитрий и Анастасьев.
Дмитрий по-прежнему мрачен и потерян. Анастасьев замечает меня и машет рукой...
Заключение
Эта история, полная недоразумений, неверных шагов, неизвестности и трупов, вконец расшатала мои нервы.
Меня так все достало, что я попросил у Старика отпуск, а у него не хватило смелости отказать мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30