Когда-то такой автомобиль сломался возле их дома. Красивая и хорошо пахнущая молодая женщина захотела удовлетворить физиологическую потребность, и маленькая Ренатка проводила ее к уборной за сараем. Она навсегда запомнила отвращение, которое появилось на лице той душистой женщины, когда та увидела их уборную изнутри. Маленькая Ренатка через дырку от выпавшего сучка наблюдала, каким образом та женщина удовлетворяет свою натуральную потребность — она не села на выскобленные доски, а залезла на них ногами и осторожно присела. Потом вынула из сумочки кусочек лигнина. Возвращаясь из уборной, она увидела красное острие быка, который у соседей готовился покрывать корову. «Не смотри в ту сторону, это отвратительно», — сказала та женщина Ренатке и даже взяла ее за голову, отворачивая лицо девочки в другую сторону. От родителей Ренатки она потребовала миску с водой и долго мыла руки. А так как Ренатка жаждала стать такой же хорошо пахнущей женщиной, проезжать в прекрасном автомобиле мимо маленьких домов с уборными за сараем, она с тех пор всегда влезала в башмаках на выскобленные доски в уборной, подтиралась лигнином, часто мыла руки, отворачивала лицо от вида быка, покрывающего коров. Она прочитала много книг о гигиене, все время мылась и употребляла сильные духи. Она была уверена, что должна брезговать всякой физиологией, раз та женщина не позволила ей смотреть на красное острие быка. Год за годом она понемногу воспитывала в себе отвращение к делам такого рода, дошла даже до того, что сама к себе чувствовала что-то вроде брезгливости, когда у нее была менструация, когда ей надо было пойти в уборную или если кто-то при ней вдруг решал пойти в это место. Однажды, уже в университете, однокурсник привел ее летней ночью в парк и там в темноте вложил ей в руку что-то твердое и горячее. Сначала она думала, что держит запястье руки, потом вдруг поняла, что это нечто совершенно другое, с криком вскочила, убежала домой и, наверное, с полчаса мыла руки. И, однако же, как часто она думала с грустью, что не сможет полностью и в совершенстве стать той женщиной из детства, потому что никогда, если уж по правде, не переставала думать о красном острие быка, он неустанно являлся ей в снах и даже наяву, доводил ее тело до болезненных судорог и внутренней дрожи. Она жаждала, чтобы кто-то еще раз привел ее ночью в парк и дал подержать нечто отвратительное, хоть и знала, что снова вскочит со скамейки, убежит домой и будет очень долго мыть руки. Со временем она убедилась, к своему удивлению, что чем отвратительнее ей что?либо, тем большую и сильнейшую оно вызывает у нее дрожь. Ей было отвратительно возбуждение, оно рождало еще большее отвращение, и так все годы учения в лицее и университете она все время металась между возбуждением и отвращением, омерзением и вожделением, пока это не стало в ее жизни важнейшим, не считая учебы.
По отношению к мужчинам она вела себя провокационно и десятки раз лежала в объятиях мужчин, но в критической ситуации ее внезапно вырывала оттуда мысль об отвратительном акте сближения. После множества подобных опытов она уже знала, что не сможет преодолеть в себе барьер омерзения, и поэтому начала мечтать о том, чтобы кто?нибудь ее изнасиловал. Таким образом, как она думала, она познает наслаждение без необходимости примирения с физиологией полового акта. К сожалению, несмотря на множество провокаций, никто ее не изнасиловал. Она была большая, рослая, сильная, оборонялась со слишком большой убежденностью, потому что и в самом деле в таких ситуациях хотела себя защитить. Но наконец она напилась на студенческой вечеринке, и ее, лежащую без чувств, лишил девственности кто-то из коллег. Кто? Этого она даже не знала. Так же, как не почувствовала ни отвращения, ни наслаждения. Этот факт она восприняла как нечто вроде личной трагедии, оптимистической, однако, потому что уже решила преодолеть в себе барьер омерзения и брезгливости к сближению с мужчиной. Приняв это решение, она не была уже, к сожалению, способна переделать всю структуру собственной личности. Прежде чем лечь с мужчиной в чистую, накрахмаленную и надушенную постель, она два раза вымылась в ванне, сушилась, вытиралась и подтиралась, пока не познала наслаждения, а мужчина — страшной боли. И он не захотел ее больше, не объясняя почему. С тех пор она много раз ложилась в чистую постель все с новыми мужчинами, но только на один раз. На ее беду, ни один из любовников не сказал ей правды. Она — женщина для одного сближения, это она поняла быстро, хоть о причине не догадывалась никогда. Как многие женщины в этой ситуации, она искала источник своих неудач не в себе, а во всей системе окружающих ее моральных, психологических и даже социальных отношений. Она думала: «Я мало нравлюсь мужчинам. Овладев мной один раз, они уже не находят во мне ничего интересного». С тех пор она начала еще старательнее учиться, получала научные звания, выступала с рефератами, принимала активное участие в научных симпозиумах. Идя с мужчиной в постель, она старалась убедить его в своей интеллектуальной мощи, подчеркнуть свое превосходство над ним, понравиться ему. Она делала это в постели, после любовного акта — и стала не только пугалом для мужчин, но и предметом их насмешек. В тридцать два года она вдруг поняла, что, кроме научных званий, она не добилась ни одной цели, к которой стремилась, — не стала той красивой и хорошо пахнущей женщиной, мчащейся в прекрасном автомобиле мимо маленьких домиков с уборными за сараем, а самое плохое — что она не сумела удовлетворить свое вожделение. У нее не было мужа, дома, детей. И тогда она совершила внезапный поворот в своем поведении и все свое внимание сосредоточила на скромной особе Романа Туроня, магистра философии, человека тихого, скромного, не знавшего женщин и чуточку их боявшегося. Он был некрасивым и, несмотря на молодость, казался очень старым, даже зубов у него не хватало. Он жил в комнате, похожей на медвежью берлогу, и удовлетворялся скромной зарплатой служащего в небольшой конторе. Он не был тем, кто мог бы возить ее в прекрасном автомобиле мимо маленьких придорожных домиков. Но он был мужчиной. Она привела его в загс и, помня, что до сих пор она оставалась женщиной только на один раз, отдалась ему только после свадьбы. Роман Туронь пострадал, как все его предшественники, но сделал вещь поразительную: во время первого сближения оплодотворил Ренату, сделав ее матерью, а себя — отцом. Он пробовал сблизиться с женой еще, но каждый раз страдал, и вскоре уже при одной мысли об этом его член съеживался от страха перед болью. У него не было опыта с другими женщинами, и он не понимал причины своих болей, считая, что так и должно быть и что он сам виноват, потому что, кроме страха перед болью, его мучили и другие страхи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212