А сделал он это потому, что ему было нечего делать.
О несчастье, которое предвещал крик Клобука
Однажды ночью Юстыне снова снилось, что огромный Клобук ждет ее на балке в хлеву, а когда она пришла доить корову, слетел на нее, повалил на навоз и в ее изболевшееся от желания подбрюшье, как корова молоком, брызгал белой теплой жидкостью. На рассвете она поспешила в рубахе в хлев — но Клобука на балке не было. Ее охватили пустота и тревога, руки ее бессильно упали, земля затряслась под ногами, а свист воздуха, который втягивал в себя черный нос коровы, загремел в ушах, как шум вихря.
Сколько же часов, сколько дней и ночей, сколько недель прошло с того момента, когда ее в последний раз навестил доктор и холодными пальцами прикасался к обнаженному животу, грудям и шее, а потом в молчании и шуме учащенного дыхания взошел на нее и причинил ей смерть? Каждую ночь она, нагая, ждала его в своей постели, пока, распаленная вожделением, не начинала воображать его как хищную птицу, которая бесшумно падает на нагое тело и приносит наслаждение. Много раз, лежа в постели, она чувствовала, что эта птица кружит над домом; тогда она вставала с постели и выходила во двор, чтобы увидеть ее на фоне ночного неба. Птица, однако, улетала с появлением зари. Что мешало ему, что его отпугивало? Что не позволяло упасть на белое тело Юстыны? Может, он узнал, что она была неверна ему, что в жнивную ночь ею овладел Франек Шульц? Но ведь это случилось не по ее воле, она не дала ему наполнить себя семенем, а потом сожгла копну на поле и прогнала Франека далеко отсюда. Нет, не могла сердиться на это хищная птица, она должна была догадываться, что и в ту ночь она ждала только его, только его холодных пальцев, прикасающихся к обнаженному животу, груди и шее. Впрочем, это уже после того случая она увидела на небе огромную тучу, он появился словно бы на ее крыльях, схватил за руку и, борясь с ветром и дождем, проводил в тихое нутро кабины. Там она снова умерла под тяжестью его тела. Много раз она думала о тех минутах на полуострове и в кабине яхты. Тогда наверняка его дал ей сильный ветер и черные руки огромной тучи. А сейчас, может быть, тот самый ветер и та самая черная туча какой-то великой, непонятной силой отнимали его у нее, запрещали приходить, загораживали ему дорогу. Ведь она не раз чувствовала, даже когда он пришел и причинил ей смерть, что по дороге он должен был побороть какие-то темные силы, продираясь сквозь вихри и бури. В таких случаях его пальцы не были такими холодными, а наслаждение — не таким сильным и смертельным, и он, казалось, был измучен борьбой с грозою. Тогда она любила его еще сильней, хотела гладить по волосам и обнимать, как маленького ребенка, охваченного страшным сном. Рядом со страстью рождалась нежность к нему и восхищение — за эти сражения и борьбу, за победу над вырастающими перед ним препятствиями. Полная нежности, она вечерами прокрадывалась к его дому и издалека наблюдала, как, видимый через освещенное окно, он ходит по большой комнате с темной мебелью или сидит в кресле и читает книгу. Она тогда отчетливо видела всю его фигуру или только голову либо лицо. Ей достаточно было закрыть глаза, и снова в ее воображении он принимал образ хищной птицы, и она бежала домой, убежденная, что птица уже кружит над домом и через минуту упадет на ее нагое тело. Но птицы не было, и она снова возвращалась к дому на полуострове. Но войти она не смела — неизвестно почему, она боялась темной мебели в комнате и даже немного побаивалась доктора, потому что он был другим, не таким, как тогда, когда появлялся у нее. «Это не он», — говорила она себе, хоть именно этого человека она полюбила и возжелала. «Это был он», — уговаривала она себя дома, в постели. И она задумывалась, почему она, будучи так близко, в то же время остается так далеко. Почему она не может преодолеть короткой дороги мимо огорода Макуховой и дома лесника Видлонга? Должна была быть какая-то сила, которая задерживала его на месте, приковывала к креслу. Возле этого дома должны были кружить какие-то силы, завистливые и ревнивые к их молчаливой любви. Разве он не шепнул ей тогда, в ночь, напоенную ветром и грозой: «Люблю тебя, Юстына»?
Лежа обнаженной в своей постели, она однажды допустила к себе мысль, немного подозрительную. Это была в самом деле мимолетная и мелкая мысль, словно бы щелка в неприкрытых дверях. Тотчас же она отбросила ее от себя, запихала куда-то на дно памяти, потому что он, мудрейший, мог ее заметить, подхватить, выловить из глубин других мыслей. И обидеться на подозрительность и беспокойство. Это тогда, после той мимолетной и минутной мысли, полной беспокойства, она не умерла до конца от наслаждения, а только притворилась, что умирает. Когда же он вышел из дому, она нашла на своем животе липкое семя. Через несколько дней она обнаружила на простыне беловатые твердые пятна — и снова в ней проснулось беспокойство. Может быть, она не смогла скрыть это от него, так же, как не смогла скрыть факта, что уже не умирает, как когда-то — взаправду. Малюсенькая до сих пор щелочка в незакрытых дверях расширялась все больше, через нее врывалось подозрение, страх, боль, отчаяние и что-то удивительное — чувство сильное и обжигающее, как водка, распаляющее мысли и раздирающее душу на две половины. С тех пор, как и раньше, ей казалось, что в ней живут две особы, две женщины, враждебные одна к другой и раздираемые разными чувствами. Одна любила, а вторая ненавидела. Одна была полна нежности, а вторая жаждала мести. Эти два таких разных существа постоянно боролись друг с другом и не позволяли заснуть — она бодрствовала до самого утра. А когда даже и засыпала на минуту, появлялось лицо Дымитра — издевательское и насмешливое. После таких снов то, второе, ненавидящее существо направлялось на чердак к трубе, за которой был спрятан карабин с обрезанным дулом. А эта первая все мечтала о птице, притаившейся на балке, о прекрасной птице с коралловым гребнем, похожим на губы, спрятанные у входа в ее лоно. И пришла такая ночь, когда снова ей приснился Клобук, сидящий на балке. Она пошла в хлев, посмотрела вверх на прекрасную птицу, а та сказала ей: о Брыгиде и о ее маленьком ребенке, которого держала на руках Гертруда Макух, о докторе — она видела через окно, как он наклонял свое лицо над этим маленьким человеческим существом. Она удрала домой, но на следующую ночь снова ей приснился Клобук на балке. Она протянула к нему руки, умоляла, чтобы он повалил ее на навоз и овладел ею. Он, однако, только смотрел на Юстыну свысока — надменный, молчаливый, величественный.
В эту ночь он приснился ей с самого вечера. Приснился, а может быть, привиделся. А может, он был на самом деле — с распушившимися перьями и бусинками черных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212
О несчастье, которое предвещал крик Клобука
Однажды ночью Юстыне снова снилось, что огромный Клобук ждет ее на балке в хлеву, а когда она пришла доить корову, слетел на нее, повалил на навоз и в ее изболевшееся от желания подбрюшье, как корова молоком, брызгал белой теплой жидкостью. На рассвете она поспешила в рубахе в хлев — но Клобука на балке не было. Ее охватили пустота и тревога, руки ее бессильно упали, земля затряслась под ногами, а свист воздуха, который втягивал в себя черный нос коровы, загремел в ушах, как шум вихря.
Сколько же часов, сколько дней и ночей, сколько недель прошло с того момента, когда ее в последний раз навестил доктор и холодными пальцами прикасался к обнаженному животу, грудям и шее, а потом в молчании и шуме учащенного дыхания взошел на нее и причинил ей смерть? Каждую ночь она, нагая, ждала его в своей постели, пока, распаленная вожделением, не начинала воображать его как хищную птицу, которая бесшумно падает на нагое тело и приносит наслаждение. Много раз, лежа в постели, она чувствовала, что эта птица кружит над домом; тогда она вставала с постели и выходила во двор, чтобы увидеть ее на фоне ночного неба. Птица, однако, улетала с появлением зари. Что мешало ему, что его отпугивало? Что не позволяло упасть на белое тело Юстыны? Может, он узнал, что она была неверна ему, что в жнивную ночь ею овладел Франек Шульц? Но ведь это случилось не по ее воле, она не дала ему наполнить себя семенем, а потом сожгла копну на поле и прогнала Франека далеко отсюда. Нет, не могла сердиться на это хищная птица, она должна была догадываться, что и в ту ночь она ждала только его, только его холодных пальцев, прикасающихся к обнаженному животу, груди и шее. Впрочем, это уже после того случая она увидела на небе огромную тучу, он появился словно бы на ее крыльях, схватил за руку и, борясь с ветром и дождем, проводил в тихое нутро кабины. Там она снова умерла под тяжестью его тела. Много раз она думала о тех минутах на полуострове и в кабине яхты. Тогда наверняка его дал ей сильный ветер и черные руки огромной тучи. А сейчас, может быть, тот самый ветер и та самая черная туча какой-то великой, непонятной силой отнимали его у нее, запрещали приходить, загораживали ему дорогу. Ведь она не раз чувствовала, даже когда он пришел и причинил ей смерть, что по дороге он должен был побороть какие-то темные силы, продираясь сквозь вихри и бури. В таких случаях его пальцы не были такими холодными, а наслаждение — не таким сильным и смертельным, и он, казалось, был измучен борьбой с грозою. Тогда она любила его еще сильней, хотела гладить по волосам и обнимать, как маленького ребенка, охваченного страшным сном. Рядом со страстью рождалась нежность к нему и восхищение — за эти сражения и борьбу, за победу над вырастающими перед ним препятствиями. Полная нежности, она вечерами прокрадывалась к его дому и издалека наблюдала, как, видимый через освещенное окно, он ходит по большой комнате с темной мебелью или сидит в кресле и читает книгу. Она тогда отчетливо видела всю его фигуру или только голову либо лицо. Ей достаточно было закрыть глаза, и снова в ее воображении он принимал образ хищной птицы, и она бежала домой, убежденная, что птица уже кружит над домом и через минуту упадет на ее нагое тело. Но птицы не было, и она снова возвращалась к дому на полуострове. Но войти она не смела — неизвестно почему, она боялась темной мебели в комнате и даже немного побаивалась доктора, потому что он был другим, не таким, как тогда, когда появлялся у нее. «Это не он», — говорила она себе, хоть именно этого человека она полюбила и возжелала. «Это был он», — уговаривала она себя дома, в постели. И она задумывалась, почему она, будучи так близко, в то же время остается так далеко. Почему она не может преодолеть короткой дороги мимо огорода Макуховой и дома лесника Видлонга? Должна была быть какая-то сила, которая задерживала его на месте, приковывала к креслу. Возле этого дома должны были кружить какие-то силы, завистливые и ревнивые к их молчаливой любви. Разве он не шепнул ей тогда, в ночь, напоенную ветром и грозой: «Люблю тебя, Юстына»?
Лежа обнаженной в своей постели, она однажды допустила к себе мысль, немного подозрительную. Это была в самом деле мимолетная и мелкая мысль, словно бы щелка в неприкрытых дверях. Тотчас же она отбросила ее от себя, запихала куда-то на дно памяти, потому что он, мудрейший, мог ее заметить, подхватить, выловить из глубин других мыслей. И обидеться на подозрительность и беспокойство. Это тогда, после той мимолетной и минутной мысли, полной беспокойства, она не умерла до конца от наслаждения, а только притворилась, что умирает. Когда же он вышел из дому, она нашла на своем животе липкое семя. Через несколько дней она обнаружила на простыне беловатые твердые пятна — и снова в ней проснулось беспокойство. Может быть, она не смогла скрыть это от него, так же, как не смогла скрыть факта, что уже не умирает, как когда-то — взаправду. Малюсенькая до сих пор щелочка в незакрытых дверях расширялась все больше, через нее врывалось подозрение, страх, боль, отчаяние и что-то удивительное — чувство сильное и обжигающее, как водка, распаляющее мысли и раздирающее душу на две половины. С тех пор, как и раньше, ей казалось, что в ней живут две особы, две женщины, враждебные одна к другой и раздираемые разными чувствами. Одна любила, а вторая ненавидела. Одна была полна нежности, а вторая жаждала мести. Эти два таких разных существа постоянно боролись друг с другом и не позволяли заснуть — она бодрствовала до самого утра. А когда даже и засыпала на минуту, появлялось лицо Дымитра — издевательское и насмешливое. После таких снов то, второе, ненавидящее существо направлялось на чердак к трубе, за которой был спрятан карабин с обрезанным дулом. А эта первая все мечтала о птице, притаившейся на балке, о прекрасной птице с коралловым гребнем, похожим на губы, спрятанные у входа в ее лоно. И пришла такая ночь, когда снова ей приснился Клобук, сидящий на балке. Она пошла в хлев, посмотрела вверх на прекрасную птицу, а та сказала ей: о Брыгиде и о ее маленьком ребенке, которого держала на руках Гертруда Макух, о докторе — она видела через окно, как он наклонял свое лицо над этим маленьким человеческим существом. Она удрала домой, но на следующую ночь снова ей приснился Клобук на балке. Она протянула к нему руки, умоляла, чтобы он повалил ее на навоз и овладел ею. Он, однако, только смотрел на Юстыну свысока — надменный, молчаливый, величественный.
В эту ночь он приснился ей с самого вечера. Приснился, а может быть, привиделся. А может, он был на самом деле — с распушившимися перьями и бусинками черных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212