ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Подумали и начали болтать, ко гневу писателя Любиньского, для которого умершая Мария была одновременно прекрасной Луизой.
— Люди страшно подлые, — сказал писатель доктору Негловичу. — Подлые, потому что врут.
— Да, — согласился с ним доктор Неглович. И добавил:
— А некоторые еще подлее, потому что говорят правду.
Но этого писатель Любиньски, похоже, не слышал, так поглотило его воспоминание о девушке с улыбкой бодрящей, как майский ветерок.
Ионаш Вонтрух принял смерть дочери мужественно и без жалоб. И так же хоть были это очень разные события — без жалоб и обид отнесся к вести, что начальник Гвязда не хочет, чтобы он был солтысом в Скиролавках. Но он и не думал отказываться от должности солтыса. Жене своей, такой же спокойной, как их умершая дочка, он сказал словами Иова: «Доколе не умру, не уступлю непорочности своей».
Стая ворон только один день крутилась в Скиролавках и улетела в сторону Барт, но заботы в деревне оставались дольше. Панна Юзя, которая уже почти две недели жила у художника Порваша, слышала громкое карканье ворон над крышей дома любимого, даже видела через большое окно его мастерской, как большие, черные, будто бы вымазанные сажей птицы кружат над лугом и тростником на берегу озера, а потом улетают куда-то очень далеко, и вдруг почувствовала, что ее охватывает великая печаль. Она не понимала, откуда она берется. Может, эта печаль наплывает через стеклянную стену в доме художника Порваша со стороны мертвой пустыни замерзшего и покрытого снегом озера, с похожей на лохматую бородавку рощицей черных деревьев — Цаплим островом? Или, может быть, она приходит с неба, висящего над мертвой белизной, неба цвета воды, слитой с плохо очищенной картошки? Или это чувство родится где-то в глубинах ее живота, расходится в окрестностях сердца, а потом достигает головы и мыслей, которые становятся все печальнее и печальнее?
Художник Порваш с раннего утра и до сумерек рисовал в своей мастерской мертвые тростники, которыми зарос берег озера. Делал он это с большим азартом, целиком поглощенный своим занятием. В мастерской носился кислый запах красок, и панна Юзя вдыхала его, лежа на огромном топчане и грызя дешевое печенье. Тростники художника ей даже нравились, потому что каждый из них был иной, они напоминали толпу людей; в которой — если к ней присмотреться ближе — каждое лицо будет иным, непохожим на другие, своеобразным. Но эти рыжие и ржавые тростники, присыпанные снегом, тоже несли в себе что-то очень меланхолическое, и поэтому панна Юзя вздыхала, глядя на них, и думала, что Порваш ее обманул. Художник ни разу не выбрался на ту птицеферму, о которой говорил, и не привез гусиных или куриных пупков. На завтрак они каждый день ели яичницу, на обед — мясоовощные консервы, после которых панна Юзя ощущала бурчание в животе и тошноту. Ужин состоял из сыра, вкусного, но сколько же раз его можно есть?
Топчан в мастерской Порваша был удобный, две кафельные печи хорошо грели, а вечерами для поднятия настроения художник растапливал камин березовыми поленьями. Его мастерская была одновременно спальней, ванной, кухней и вообще всем жилищем. В доме было больше комнат, но их он не отапливал, и на стеклах поблескивали морозные цветы. От лежания на топчане у панны Юзи болели бока, ночами она не могла спать, потому что спала днем, утомленная наблюдением за Порвашем, занятым рисованием. Вгоняли ее в скуку и разговоры с художником, преимущественно о бароне Абендтойере. Чтобы размять кости или по нужде, панна Юзя вставала с топчана и в слишком большом для нее халате Порваша шла в уборную или подходила к окну, чтобы снова увидеть мертвую белизну и краешек красной крыши дома доктора Негловича на полуострове. Остальной части дома она уже не видела, потому что как раз в этом месте берег зарос высокими ольшинами. Глядя на эту красную, местами припорошенную белизной крышу дома доктора, она высовывала кончик своего язычка и прикасалась им к губам, убеждаясь, что они удивительно сухие, будто бы потеряли свою свежесть. Потом она торопилась к зеркальцу, чтобы убедиться, не утрачивают ли и ее глаза блеска, а щеки — розового цвета. Все чаще она вспоминала мгновения беседы с доктором в новогоднюю ночь, острый взгляд его глаз сквозь очки, его седые виски.
— Интересно, сколько лет доктору? — спросила она однажды, стоя перед стеклянной стеной мастерской.
— Доктору? Сорок пять, — равнодушно ответил Порваш, не отрывая глаз от своей новой картины. Панна Юзя тихонько вздохнула.
— Выглядит он очень молодо, впрочем, какое значение имеет возраст для мужчины. Интересно, почему он не женат?
— Привык к удобной жизни и вкусной жратве. У него есть домохозяйка, некая Макухова, которая заботится о его доме и о кладовых. А он любит обрабатывать замужних женщин. Так было с предыдущей женой Любиньского. И с этой новой он тоже крутит роман.
— Не правда, — ответила она решительно, — это она на него кидается. Я это чувствовала, когда мы ехали на его машине в новогоднюю ночь. Женщины никогда не ошибаются в таких делах.
— Некоторые в деревне болтают, что доктор должен сначала унизить женщину, прежде чем в нее войти, — сказал Порваш, потому что хотел отвратить Юзю от доктора.
Действительно, на миг панну Юзю охватила дрожь отвращения, потому что она представила себе, что доктор делает с женщиной именно то, о чем она слышала, что некоторые делают, и что всегда казалось ей чем-то наиотвратительнейшим на свете. Какое-то время она лежала в молчании, раздумывая над этим и взвешивая различные возможности унижения женщины. Наконец спросила:
— А как именно доктор унижает женщину, прежде чем в нее войти? — Не знаю, — пожал плечами Порваш, накладывая на краешек белизны немного коричневой краски.
— Не знаешь, — почти с триумфом подхватила панна Юзя. — А откуда бы мне знать? Мужчины не говорят друг с другом о таких свинствах, рассердился Порваш.
— Женщину можно унизить по-разному, и очень, — после короткого молчания снова произнесла она. — Жалко, что ты этого не знаешь.
В этот день больше не было разговора о докторе Негловиче. Но панна Юзя долго думала о нем ночью и думала о нем утром. А если так много размышляют о враче, то обычно вслед За этим приходят мысли о болезнях. И наутро она почувствовала, что заболела. Ночью, когда художник Порваш пытался засунуть ей ладонь между ног, она отодвинулась от него. «Сегодня нельзя. Болит у меня внутри. Наверное, снова что-то с яичниками».
Утром она сказала Порвашу, что у нее болит живот и что она чувствует себя очень плохо.
— Это из-за погоды. Смотри, какая завируха за окном, — сказал художник Порваш, сердитый на то, что падающий за окном снег заслоняет ему вид на прибрежные тростники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212