— Неужели все так сурово?
— А ты еще этого не понял?
— Значит, полная обреченность? — продолжал настаивать Пафнутьев.
— Не думаю, что это именно полная обреченность... Но что это обреченность на данном этапе исторического развития, — Невродов усмехнулся, смягчая выспреннюю фразу, — в этом нет сомнения.
— Но с Анцыферовым мы справились?
— Теперь я вижу, что тебе и в самом деле рановато занимать пост прокурора города, — Невродов посмотрел На Пафнутьева почти с жалостью. — Прежде всего, я не могу сказать, что мы уже справились с Анцыферовым. Все впереди. Да, мы нанесли удар, неожиданный и потому производящий впечатление успешного. А во-вторых, мы расправились, если расправились... Со своим же. Ты на чем-то сыграл, я слукавил, Анцыферов по глупости сам подставил бок...
— Неужели все так сурово, — повторил Пафнутьев, но уже без вопроса.
— Скажу тебе, Павел Николаевич, еще одно... — Невродов наклонился к столу, чтобы быть ближе к Пафнутьеву, и проговорил чуть слышно, — Сысцов так просто Байрамова не отдаст. Анцыферова отдал, а его — нет.
— Это догадки, или есть основания?
— Областному прокурору не положено опираться на догадки, — Невродов встал, подошел к двери, выглянул в приемную и, закрыв дверь плотнее, вернулся к своему столу. — Так что? Ты не хочешь поменять цель?
— Авось! — Пафнутьев махнул рукой, как бы отбрасывая все страхи, которыми пытался остановить его Невродов, — Павел Николаевич... Мы с тобой с некоторых пор стали вроде соратников по борьбе... Или по интригам, называй наше сотрудничество, как знаешь. Но я стараюсь быть верным соратником. В данном "случае моя верность по отношению к тебе заключается в том, что я честно и откровенно предупреждаю тебя о грозящей опасности.
— Это не так уж мало, — неуверенно проговорил Пафнутьев, чтобы как-то откликнуться на торжественные слова Невродова.
— Я знаю, что это и не много... Не надо мне подыгрывать. Ладно, скажу... Однажды я по неосторожности и самонадеянности ткнулся в его владения...
— Во владения Байрамова?
— Да. Именно.
— И что же?
— Моя дочка не вернулась из школы домой.
— Похитили?
— Называй, как знаешь. Ее не было всю ночь. Ученица десятого класса. Невинное домашнее создание.
— Так, — крякнул Пафнутьев. — Ваши действия?
— Никаких действий. Я молчал. Не поднимал ни милицию, ни омоновцев. Я даже не позвонил никому, хотя знал, что есть люди, которым я могу позвонить. Ты тоже знаешь эти телефоны. Не позвонил. Утром позвонили мне... Я уже ждал этого звонка. «Ну и что? — спрашивает меня молодой голос с южным акцентом. — Как будем жить дальше?» «Мирно будем жить», — ответил я, потому что за всю ночь не смог придумать другого ответа. «Поверим на слово, — ответили мне. — Через час девочка будет дома. И совет... Не надо, папаша, подвергать ее таким испытаниям. Она у вас ребенок впечатлительный...» Через час действительно подъехала машина... Такси. Маша вышла из машины и направилась к дому. И уже в подъезде потеряла сознание. Неделю молчала. Сейчас это другой человек... Больше я не подвергаю ее таким испытаниям, — Невродов быстро взглянул на Пафнутьева из-под бровей, словно желая убедиться, что тот все услышал и все понял.
— Круто, — обронил Пафнутьев.
— Больше я не хочу подвергать ее таким испытаниям, — повторил Невродов. — По правилам я могу играть с кем угодно, что бы ни было на кону и как бы ни были малы мои шансы. Но без правил — я пас, — он посмотрел на Пафнутьева с явной беспомощностью.
— Я не знал об этом.
— Об этом никто не знает, кроме тебя. Надеюсь, и не узнает, да, Павел Николаевич?
— Договорились.
— Что скажешь?
— У меня нет дочки, — ответил Пафнутьев.
— Если потеряешь осторожность, если поднимешься из окопов... То у тебя ее и не будет.
— Авось. Я знаю одну очень приличную женщину, которая не откажется помочь мне обзавестись дочкой.
— Шутка, да? Рисковый ты мужик, Павел Николаевич... Хорошо, что я не поддержал Сысцова и не вселил тебя в прокурорский кабинет. А то не знаю, чем бы все и обернулось...
— Да, это было правильное решение. Теперь у меня развязаны руки.
— Развязаны, говоришь? Но ты уже побывал в их власти? И руки у тебя там, как мне помнится, были не очень свободны, они не были развязанными.
— За мной ответный ход.
— Ты его уже сделал.
— , Анцыферов? — спросил Пафнутьев.
— Да, это достаточно сильный ход.
— Валерий Александрович... Ну и что с того? Ну, сильный ход, ну очень сильный... Их ферзь безнаказанно гуляет по всей доске. Давайте так договоримся... Вы уходите в сторону? Ваше право. У вас есть для этого основания и не мне сомневаться в правильности такого решения. Принимается. Один вопрос — мешать не будете?
— Готов даже помогать. Помогать, но не участвовать.
— Это прекрасно!
— Ты в опасной зоне, Павел Николаевич. Скажу тебе и следующее. Не исключено, что этот наш разговор вскоре станет известным и Байрамову. Ты понимаешь, что это значит?
— Не от меня.
— Это неважно.
— Как же они вас запугали, Валерий Александрович... Вы не доверяете собственным телефонам?
— Ты в опасной зоне. — повторил Невродов.
— Я уже где-то слышал эти слова... И начинаю привыкать.
— А вот это уже самое страшное в твоем положении — начать привыкать.
— Авось, — третий раз за время разговора повторил Пафнутьев и поднялся.
— Ни пуха, — пожелал Невродов.
— К черту! — весело ответил Пафнутьев, но заныло, заныло у него в душе, как было с ним однажды в далекой юности, когда пришлось ему прыгать с парашютом. Он почувствовал провал, бесконечный провал под ногами и где-то далеко внизу — желанную, недоступную землю, на которую можно стать обеими ногами и ощутить твердую, надежную почву. Но до нее еще надо было лететь и лететь. И дай Бог, если раскроется парашют.
* * *
Халандовский вначале опасливо выглянул в дверной глазок и лишь убедившись, что звонит Пафнутьев, узнав его, открыл дверь. И тут же, едва пропустив гостя в квартиру, закрыл дверь снова, не забыв бросить настороженный взгляд на площадку.
— Проходи, — негромко сказал он и запер дверь на замок.
Что-то изменилось в Халандовском, что-то в нем сильно изменилось. Человек, знавший его в прошлом, наверняка поразился бы переменам — вместо самоуверенного и благодушного он увидел бы перед собой нервного, подозрительного, издерганного. Впрочем, скорее всего, изменился мир, который окружал Халандовского, который всегда радовал его красками, прелестями и возможностями.
Побывав на самом краю жизненного провала, заглянув в пропасть, куда он по всем законам бытия должен был свалиться, но почему-то не свалился, Халандовский медленно приходил в себя, стараясь отсиживаться дома, куда доставляли верные девочки из родного магазина все необходимое для того, чтобы испытания, выпавшие на его долю, не отразились бы на нем пагубно и необратимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153