С букетом красных роз должен был явиться Пафнутьев к Вике сегодняшним же вечером, если бы их разговор продлился еще минуту-вторую. А это разрушило бы его сегодняшнее состояние, которое он ценил в себе больше всего на свете. Это была сохранившаяся с мальчишеских времен способность отрешиться от дел, от будничных забот, впасть в необязательное настроение, когда ничто не вызывает гнева, ярости, страха. В таких случаях хотелось одного — сидеть, откинувшись в кресле, снисходительно улыбаясь миру и всем его проблемам.
Но это было и наиболее опасное состояние для окружающих, потому что в такие часы Пафнутьев начисто отметал служебную почтительность, терял всякую способность произносить слова щадящие, двусмысленные. Он просто и ясно говорил то, что думал, делился самыми неуместными своими мыслями. Позвони ему сейчас Сысцов, Халандовский, та же. Таня — со всеми он разговаривал бы одинаково — с ленцой, терпением и откровенной снисходительностью, Да, в опасное состояние впал Пафнутьев. Такое состояние напоминало ему давние времена, когда он был молод, глуп и влюблен, когда только искренность имела право на существование, когда только искренность он позволял себе в отношениях с девушками и с друзьями. Это и тогда приводило к частым осложнениям, а уж сейчас, в наше время, в его должности быть искренним равнозначно проявлению хамства, самонадеянности, полнейшей беспардонности.
Пафнутьев это знал.
И улыбался, глядя в диск телефона и пытаясь угадать — кто нарвется на это его настроение. И действительно, телефонный звонок не заставил себя ждать.
— Слушаю, — вкрадчиво сказал Пафнутьев.
— Это я, — ответил мужской голос, негромкий и ломкий, как у подростка. И еще была в этом голосе подростковая неуверенность, готовность тут же оборвать разговор и исчезнуть. — Вы меня узнаете?
— Конечно, — Пафнутьев сразу узнал голос своего самого верного и надежного стукача Ковеленова. Они здоровались, разговаривали и прощались, не называя друг друга по имени. Предосторожность не больно хитрая, но от глупой случайности предохраняла. Подслушанный разговор для постороннего или больно уж любопытного уха, мало что мог дать. Для постороннего человека это была пустая болтовня двух не очень умных людей, которые не знали чем заняться. Даже оставаясь в кабинете один, Пафнутьев не нарушал этого правила и говорил слова незначащие, пустоватые. — Рад тебя слышать.
— Мне тоже приятно... Рабочее время кончилось, но я подумал, вдруг повезет, вдруг застану, — Ковеленов явно тянул резину и Пафнутьев догадался — тот звонит из автомата и кто-то стоит рядом.
— Откуда звонишь?
— Тут рядом гостиница «Интурист»... По всему городу ни одного работающего автомата, — все выворочено, разгромлено, разграблено... А этот работает, причем, от рублевых монет... Я сначала бросил пятнадцатикопеечную монету — не сработало. Потом жетон бросил... Представляете, за двести рублей купил жетон, а он не сработал...
— Рядом люди? — спросил Пафнутьев, устав слушать это бесконечное переливание из пустого в порожнее.
— Один... Не знаю даже, чего хочет... Настырный какой-то... Я почему звоню, может, в ресторан заглянуть? Тут на втором этаже гостиницы неплохой ресторан есть... Дорогой, но зато и условия...
— Думаешь, стоит?. — насторожился Пафнутьев.
— Я бы заглянул на вашем месте.
— Он там? — прямо спросил Пафнутьев.
— Он или очень на него похожий... Так мне кажется. Проведена большая работа и вот.., я здесь.
— Он тебя не засек?
— Нет. Тут и водочка на розлив, и бутербродик неплохой могут сделать, блюдо не обязательно заказывать... Полное блюдо тысяч в двадцать влетит... При наших с вами доходах это полное разорение.
— Скромничаешь, — усмехнулся Пафнутьев, чувствуя, как уходит из него расслабленное благодушие. Не прекращая разговора, он взглянул на сейф, вынул из кармана ключ, еще не подумав о том, зачем он это делает — расстегнул полы пиджака. Через минуту он снимет его и влезет в упряжь ремней кобуры. — Он там один?
— С ребятами.
— Их много?
— Три-четыре...
— Пока, — сказал Пафнутьев и положил трубку. Он представил себе, как в эти самые секунды выходит из-под телефонного козырька Ковеленов с непокрытой головой и намокшими волосами, как он, подняв куцый воротник плаща и сунув руки в карманы, ссутулившись, удаляется по улице под мелким осенним дождем. И отражается в мокром асфальте его серая неприметная фигура, и растворяется, растворяется среди прохожих, среди домов, луж, деревьев. Проводив его мысленно и как бы попрощавшись с ним, Пафнутьев снова потянулся к телефону, набрал номер, который помнил наизусть. — Шаланда?
— Майор Шаланда, — поправил его собеседник.
— Тем более. Майор-то мне и нужен.
— Бери меня, я вся твоя, — пошутил Шаланда.
— Ты не хочешь повидаться с тем типом?
— Хочу! — быстро ответил Шаланда, сразу поняв, о ком идет речь. — Неужели взял?
— Нет, но если поможешь со своими ребятами...
— Я закрываю отделение на ключ, беру с собой всех, включая уборщицу, каждому вручаю по автомату Калашникова! И плотными рядами движемся в указанном тобой направлении, дорогой Павел Николаевич! — отчеканил Шаланда одним духом.
— Не так круто, но что-то похожее тебе придется сделать. — Гостиница «Интурист», второй этаж, ресторан...
— Он там? — выдохнул Шаланда так, словно и сам боялся поверить в такую счастливую возможность.
— Надеюсь. Я буду там через пятнадцать минут.
— Я тоже, — заверил Шаланда и в трубке раздались частые, как удары шаландовского сердца, гудки. Казалось, даже телефон передает его радостное возбуждение, нетерпение побыстрее захватить наглеца, который так покуражился не только над ним самим, но и над руководимым им отделением.
Пафнутьев перед выходом из кабинета окинул себя взглядом. Серый костюм, красноватый галстук, более или менее приличные туфли — в таком наряде его все-таки должны были пропустить в ресторан «Интуриста».
В этот день дежурил Андрей и Пафнутьев был благодарен судьбе за это небольшое подспорье — идти на столь чреватое предприятие все-таки спокойнее, имея рядом надежного бойца.
— Привет, — бросил Пафнутьев, падая на сидение рядом с Андреем. — Гостиница «Интурист».
— Что-то важное? — Андрей заметил кобуру под мышкой Пафнутьева. — Опасное? Срочное? — пока он задавал вопросы, «Волга» выехала со двора и уже мчалась по улицам города.
— Всего понемногу, — ответил Пафнутьев.
— Мне оставаться в машине?
— Пошли со мной.
— Что-то прихватить?
— Ты хорош и сам по себе... С Викой разговаривал, — вспомнил Пафнутьев. — Жаловалась... Кто-то ее обижает. Тебе не рассказывала?
— Один тип, сосед... Чуть не изнасиловал в лифте.
— Даже так? — удивился Пафнутьев. — И что же, мы не можем ей помочь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Но это было и наиболее опасное состояние для окружающих, потому что в такие часы Пафнутьев начисто отметал служебную почтительность, терял всякую способность произносить слова щадящие, двусмысленные. Он просто и ясно говорил то, что думал, делился самыми неуместными своими мыслями. Позвони ему сейчас Сысцов, Халандовский, та же. Таня — со всеми он разговаривал бы одинаково — с ленцой, терпением и откровенной снисходительностью, Да, в опасное состояние впал Пафнутьев. Такое состояние напоминало ему давние времена, когда он был молод, глуп и влюблен, когда только искренность имела право на существование, когда только искренность он позволял себе в отношениях с девушками и с друзьями. Это и тогда приводило к частым осложнениям, а уж сейчас, в наше время, в его должности быть искренним равнозначно проявлению хамства, самонадеянности, полнейшей беспардонности.
Пафнутьев это знал.
И улыбался, глядя в диск телефона и пытаясь угадать — кто нарвется на это его настроение. И действительно, телефонный звонок не заставил себя ждать.
— Слушаю, — вкрадчиво сказал Пафнутьев.
— Это я, — ответил мужской голос, негромкий и ломкий, как у подростка. И еще была в этом голосе подростковая неуверенность, готовность тут же оборвать разговор и исчезнуть. — Вы меня узнаете?
— Конечно, — Пафнутьев сразу узнал голос своего самого верного и надежного стукача Ковеленова. Они здоровались, разговаривали и прощались, не называя друг друга по имени. Предосторожность не больно хитрая, но от глупой случайности предохраняла. Подслушанный разговор для постороннего или больно уж любопытного уха, мало что мог дать. Для постороннего человека это была пустая болтовня двух не очень умных людей, которые не знали чем заняться. Даже оставаясь в кабинете один, Пафнутьев не нарушал этого правила и говорил слова незначащие, пустоватые. — Рад тебя слышать.
— Мне тоже приятно... Рабочее время кончилось, но я подумал, вдруг повезет, вдруг застану, — Ковеленов явно тянул резину и Пафнутьев догадался — тот звонит из автомата и кто-то стоит рядом.
— Откуда звонишь?
— Тут рядом гостиница «Интурист»... По всему городу ни одного работающего автомата, — все выворочено, разгромлено, разграблено... А этот работает, причем, от рублевых монет... Я сначала бросил пятнадцатикопеечную монету — не сработало. Потом жетон бросил... Представляете, за двести рублей купил жетон, а он не сработал...
— Рядом люди? — спросил Пафнутьев, устав слушать это бесконечное переливание из пустого в порожнее.
— Один... Не знаю даже, чего хочет... Настырный какой-то... Я почему звоню, может, в ресторан заглянуть? Тут на втором этаже гостиницы неплохой ресторан есть... Дорогой, но зато и условия...
— Думаешь, стоит?. — насторожился Пафнутьев.
— Я бы заглянул на вашем месте.
— Он там? — прямо спросил Пафнутьев.
— Он или очень на него похожий... Так мне кажется. Проведена большая работа и вот.., я здесь.
— Он тебя не засек?
— Нет. Тут и водочка на розлив, и бутербродик неплохой могут сделать, блюдо не обязательно заказывать... Полное блюдо тысяч в двадцать влетит... При наших с вами доходах это полное разорение.
— Скромничаешь, — усмехнулся Пафнутьев, чувствуя, как уходит из него расслабленное благодушие. Не прекращая разговора, он взглянул на сейф, вынул из кармана ключ, еще не подумав о том, зачем он это делает — расстегнул полы пиджака. Через минуту он снимет его и влезет в упряжь ремней кобуры. — Он там один?
— С ребятами.
— Их много?
— Три-четыре...
— Пока, — сказал Пафнутьев и положил трубку. Он представил себе, как в эти самые секунды выходит из-под телефонного козырька Ковеленов с непокрытой головой и намокшими волосами, как он, подняв куцый воротник плаща и сунув руки в карманы, ссутулившись, удаляется по улице под мелким осенним дождем. И отражается в мокром асфальте его серая неприметная фигура, и растворяется, растворяется среди прохожих, среди домов, луж, деревьев. Проводив его мысленно и как бы попрощавшись с ним, Пафнутьев снова потянулся к телефону, набрал номер, который помнил наизусть. — Шаланда?
— Майор Шаланда, — поправил его собеседник.
— Тем более. Майор-то мне и нужен.
— Бери меня, я вся твоя, — пошутил Шаланда.
— Ты не хочешь повидаться с тем типом?
— Хочу! — быстро ответил Шаланда, сразу поняв, о ком идет речь. — Неужели взял?
— Нет, но если поможешь со своими ребятами...
— Я закрываю отделение на ключ, беру с собой всех, включая уборщицу, каждому вручаю по автомату Калашникова! И плотными рядами движемся в указанном тобой направлении, дорогой Павел Николаевич! — отчеканил Шаланда одним духом.
— Не так круто, но что-то похожее тебе придется сделать. — Гостиница «Интурист», второй этаж, ресторан...
— Он там? — выдохнул Шаланда так, словно и сам боялся поверить в такую счастливую возможность.
— Надеюсь. Я буду там через пятнадцать минут.
— Я тоже, — заверил Шаланда и в трубке раздались частые, как удары шаландовского сердца, гудки. Казалось, даже телефон передает его радостное возбуждение, нетерпение побыстрее захватить наглеца, который так покуражился не только над ним самим, но и над руководимым им отделением.
Пафнутьев перед выходом из кабинета окинул себя взглядом. Серый костюм, красноватый галстук, более или менее приличные туфли — в таком наряде его все-таки должны были пропустить в ресторан «Интуриста».
В этот день дежурил Андрей и Пафнутьев был благодарен судьбе за это небольшое подспорье — идти на столь чреватое предприятие все-таки спокойнее, имея рядом надежного бойца.
— Привет, — бросил Пафнутьев, падая на сидение рядом с Андреем. — Гостиница «Интурист».
— Что-то важное? — Андрей заметил кобуру под мышкой Пафнутьева. — Опасное? Срочное? — пока он задавал вопросы, «Волга» выехала со двора и уже мчалась по улицам города.
— Всего понемногу, — ответил Пафнутьев.
— Мне оставаться в машине?
— Пошли со мной.
— Что-то прихватить?
— Ты хорош и сам по себе... С Викой разговаривал, — вспомнил Пафнутьев. — Жаловалась... Кто-то ее обижает. Тебе не рассказывала?
— Один тип, сосед... Чуть не изнасиловал в лифте.
— Даже так? — удивился Пафнутьев. — И что же, мы не можем ей помочь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153