Джахандара умастили разнообразными благовониями: амброй, мускусом, камфарой, розовой водой, алоэ, сандалом. А знатные и благочестивые дамы готовили к переселению в тот мир стройный кипарис ручья любви и верности, молодой побег из садов Ирема, как это подобало ее сану.
Гробы тех, кто восседал прежде на троне любви и красоты, вынесли одновременно. При виде печальной процессии гранитная скала проливала кровавые слезы, от стонов и слез скорбящих небо могло бы сгореть, а солнце таяло. Усопших принесли на кладбище и из уважения к их редкостной любви похоронили в одной могиле. На могиле же написали:
«О мудрый и ученый муж! Взгляни взыскующим истину оком сердца, и ты увидишь, что всех обитателей земли ожидает чаша, на которой написано: „Смерть настигнет вас, где бы вы ни находились“ . Погляди: из небесных сит на головы пирующих сеют прах небытия. Мир и все, что есть в нем, так же ничтожны, как родинка возлюбленной и поясок на ее стане. Клятвы судьбы и неба подобны беспокойным локонам красавиц, которые не знают постоянства. О безграничной несправедливости небосвода говорят и стесненное сердце бутона, и разорванный ворот розы. О непрочности этого мира и приятности нашей жизни свидетельствуют основа нашего существования и круговращение неба. О великий муж! Пусть мы правдивы, — ноги наши скованы неправдою неба. Так легкий ветер волею судьбы томится в плену у воды».
Хвала и благодарность тому, кто дарует слово и вкладывает в него значения, тому, чьи бесконечные дары не осквернены счетом
Благодарность Аллаху за то, что окончилась эта книга о любви, которой завидуют мастерские живописцев Чина и которая посрамляет картины весны! Мне, нищему и попрошайке в искусстве слова, не под силу было одеть в наряды персидской речи эту невесту, взращенную на благодатной почве Хиндустана, чтобы тем самым заслужить похвалу. Мне не удастся заслужить одобрения прелестной картинкой, нарисованной моей кистью, — ведь я мало знаком с законами изящного слога, — картинкой, которая затмила бы изделия искусников Чина. И все же по просьбе некоторых друзей и по внушению того кумира, юного брахмана, о котором я уже рассказывал в предисловии, я приступил к этому благородному и благодарному делу.
Сто благодарностей за то, что кончена картина,
Что много пестрого я слил волшебством воедино,
Она затмит кумиры все, неверящим на диво,
Она — врата в индийский храм, стоящий горделиво.
Окончил я свой долгий труд над книгой «Храм познанья»,
Сочтя лишь яркие слова достойными избранья.
Зато любая мысль моя, как гладь воды озерной,
И нити смысла в глубине переплелись узорно.
Открыв любую из страниц, увидишь розу слова,
Она раскрыта как уста и говорить готова.
Любой из нежных лепестков таит садов десятки,
Из влаги мозга моего, их сок хмельной и сладкий.
У них нетрудно почерпнуть тончайших мыслей много,
Приводит мудрых в этот храм познания дорога.
Своею кровью поливал я часто розы эти,
Чтобы шумел весенний сад взамен меня на свете.
Когда уйду я в мир иной, испив до дна из чаши,
Живой оставшись, песнь моя в сердца проникнет ваши.
Теперь же, когда я принарядил эту книгу-невесту столькими украшениями и набросил на ее лицо шелковое покрывало от дурного глаза, когда я собираюсь показать ее всему миру, то, по правде говоря, я не могу от стыда поднять головы, так как стыжусь своего поступка, так как по своей дурости я, жалкий нищий в мире ученых и образованных, создавал эту картину не из жемчугов и драгоценных каменьев, а из глиняных черепков и опилок… Если мое творение попадется на глаза знатокам слова, вкусившим со стола разума, погрузившимся в глубины знаний, — каково мне будет и чем все это кончится?… Но все-таки я уповаю на милосердие и благосклонность великих и благородных мужей, снисходительных к недостаткам, в отличие от глупцов, пустых и мрачных, как тростниковый калам, с сердцами черными, как письмо, которые по несправедливости своей набрасываются на человека, словно волки и барсы, и поносят и хулят его, — словно рвут беззащитную добычу. Более я не стану раскрывать уста ради пустой болтовни, изберу уделом молчание, ибо для мудреца молчание — источник уважения, а для глупца — средство завоевать почет.
Я сложил эту свою песню и на том окончил свой труд.
Словарь терминов, непереведенных слов, собственных имен и географических названий
АЗАР — в Коране отец пророка Ибрахима (библейский Авраам). Азар, по преданию, поклонялся прекрасным идолам (см. Коран, VI, 74).
АЗИЗ ЕГИПЕТСКИЙ — титул высшего сановника в египетском халифате. Кораническое предание прилагает этот титул к Юсуфу (см.) после его возвышения. Так как сам Юсуф считается в мусульманской традиции образцом красоты, то впоследствии термин «азиз» начинает обозначать также красавца.
АЛИФ — первая буква арабского алфавита, имеющая вид вертикальной черты. В поэзии с алифом часто сравнивается стан красавицы.
АНКА — мифическая птица, которая, по преданию, когда была создана богом, обладала всеми совершенствами, но потом стала приносить беды, что и прекратил один из пророков; после распространения ислама часто ассоциировалась с симургом (см.) иранской мифологии.
АРГУВАН — «иудино дерево» — дерево с яркими алыми цветами, в персидской литературе служит символом ярко-красного цвета.
АРЖАНГ — священная книга последователей Мани (см.), по преданию, широко распространенная некогда в Иране и Средней Азии. Эта книга была украшена прекрасными миниатюрами, поэтому в персидской поэзии «Аржанг» стал символом совершенной красоты, изящества.
АРАСТУ — арабизованная форма имени Аристотеля, который на мусульманском Востоке считался величайшим мудрецом и философом, служил символом учености и мудрости.
АРКАМ — небольшая ядовитая черная змея с белыми и черными крапинками, распространенная на территории Ирана и Индии.
АСАФ — имя легендарного везира царя Сулеймана (см.).
АЯТ — Стих Корана, священной книги мусульман.
БАДАХШАН — область на Памире (в настоящее время — Горно-Бадахшанская Автономная область Таджикской ССР), в средние века славившаяся своими рубинами.
БАНУДБАШ — город, по-видимому, вымышленный. Локализации не поддается.
БАРБАД — придворный музыкант сасанидского шаха Хосрова Парвиза (см.). В литературе игра Барбада стала символом виртуозного исполнения.
БАРМАКИДЫ — знатный персидский род, из которого вышли первые везиры аббасидского халифата. По преданию, один из предков Бармакидов прибыл в Дамаск во время правления халифа Абдалмалика ибн Марвана (685 — 705) и вскоре завоевал независимое положение среди знати благодаря своей учености. Наибольшую известность приобрели Яхья Бармакид (ум. в 805 г.) и его сыновья Фадл и Джафар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Гробы тех, кто восседал прежде на троне любви и красоты, вынесли одновременно. При виде печальной процессии гранитная скала проливала кровавые слезы, от стонов и слез скорбящих небо могло бы сгореть, а солнце таяло. Усопших принесли на кладбище и из уважения к их редкостной любви похоронили в одной могиле. На могиле же написали:
«О мудрый и ученый муж! Взгляни взыскующим истину оком сердца, и ты увидишь, что всех обитателей земли ожидает чаша, на которой написано: „Смерть настигнет вас, где бы вы ни находились“ . Погляди: из небесных сит на головы пирующих сеют прах небытия. Мир и все, что есть в нем, так же ничтожны, как родинка возлюбленной и поясок на ее стане. Клятвы судьбы и неба подобны беспокойным локонам красавиц, которые не знают постоянства. О безграничной несправедливости небосвода говорят и стесненное сердце бутона, и разорванный ворот розы. О непрочности этого мира и приятности нашей жизни свидетельствуют основа нашего существования и круговращение неба. О великий муж! Пусть мы правдивы, — ноги наши скованы неправдою неба. Так легкий ветер волею судьбы томится в плену у воды».
Хвала и благодарность тому, кто дарует слово и вкладывает в него значения, тому, чьи бесконечные дары не осквернены счетом
Благодарность Аллаху за то, что окончилась эта книга о любви, которой завидуют мастерские живописцев Чина и которая посрамляет картины весны! Мне, нищему и попрошайке в искусстве слова, не под силу было одеть в наряды персидской речи эту невесту, взращенную на благодатной почве Хиндустана, чтобы тем самым заслужить похвалу. Мне не удастся заслужить одобрения прелестной картинкой, нарисованной моей кистью, — ведь я мало знаком с законами изящного слога, — картинкой, которая затмила бы изделия искусников Чина. И все же по просьбе некоторых друзей и по внушению того кумира, юного брахмана, о котором я уже рассказывал в предисловии, я приступил к этому благородному и благодарному делу.
Сто благодарностей за то, что кончена картина,
Что много пестрого я слил волшебством воедино,
Она затмит кумиры все, неверящим на диво,
Она — врата в индийский храм, стоящий горделиво.
Окончил я свой долгий труд над книгой «Храм познанья»,
Сочтя лишь яркие слова достойными избранья.
Зато любая мысль моя, как гладь воды озерной,
И нити смысла в глубине переплелись узорно.
Открыв любую из страниц, увидишь розу слова,
Она раскрыта как уста и говорить готова.
Любой из нежных лепестков таит садов десятки,
Из влаги мозга моего, их сок хмельной и сладкий.
У них нетрудно почерпнуть тончайших мыслей много,
Приводит мудрых в этот храм познания дорога.
Своею кровью поливал я часто розы эти,
Чтобы шумел весенний сад взамен меня на свете.
Когда уйду я в мир иной, испив до дна из чаши,
Живой оставшись, песнь моя в сердца проникнет ваши.
Теперь же, когда я принарядил эту книгу-невесту столькими украшениями и набросил на ее лицо шелковое покрывало от дурного глаза, когда я собираюсь показать ее всему миру, то, по правде говоря, я не могу от стыда поднять головы, так как стыжусь своего поступка, так как по своей дурости я, жалкий нищий в мире ученых и образованных, создавал эту картину не из жемчугов и драгоценных каменьев, а из глиняных черепков и опилок… Если мое творение попадется на глаза знатокам слова, вкусившим со стола разума, погрузившимся в глубины знаний, — каково мне будет и чем все это кончится?… Но все-таки я уповаю на милосердие и благосклонность великих и благородных мужей, снисходительных к недостаткам, в отличие от глупцов, пустых и мрачных, как тростниковый калам, с сердцами черными, как письмо, которые по несправедливости своей набрасываются на человека, словно волки и барсы, и поносят и хулят его, — словно рвут беззащитную добычу. Более я не стану раскрывать уста ради пустой болтовни, изберу уделом молчание, ибо для мудреца молчание — источник уважения, а для глупца — средство завоевать почет.
Я сложил эту свою песню и на том окончил свой труд.
Словарь терминов, непереведенных слов, собственных имен и географических названий
АЗАР — в Коране отец пророка Ибрахима (библейский Авраам). Азар, по преданию, поклонялся прекрасным идолам (см. Коран, VI, 74).
АЗИЗ ЕГИПЕТСКИЙ — титул высшего сановника в египетском халифате. Кораническое предание прилагает этот титул к Юсуфу (см.) после его возвышения. Так как сам Юсуф считается в мусульманской традиции образцом красоты, то впоследствии термин «азиз» начинает обозначать также красавца.
АЛИФ — первая буква арабского алфавита, имеющая вид вертикальной черты. В поэзии с алифом часто сравнивается стан красавицы.
АНКА — мифическая птица, которая, по преданию, когда была создана богом, обладала всеми совершенствами, но потом стала приносить беды, что и прекратил один из пророков; после распространения ислама часто ассоциировалась с симургом (см.) иранской мифологии.
АРГУВАН — «иудино дерево» — дерево с яркими алыми цветами, в персидской литературе служит символом ярко-красного цвета.
АРЖАНГ — священная книга последователей Мани (см.), по преданию, широко распространенная некогда в Иране и Средней Азии. Эта книга была украшена прекрасными миниатюрами, поэтому в персидской поэзии «Аржанг» стал символом совершенной красоты, изящества.
АРАСТУ — арабизованная форма имени Аристотеля, который на мусульманском Востоке считался величайшим мудрецом и философом, служил символом учености и мудрости.
АРКАМ — небольшая ядовитая черная змея с белыми и черными крапинками, распространенная на территории Ирана и Индии.
АСАФ — имя легендарного везира царя Сулеймана (см.).
АЯТ — Стих Корана, священной книги мусульман.
БАДАХШАН — область на Памире (в настоящее время — Горно-Бадахшанская Автономная область Таджикской ССР), в средние века славившаяся своими рубинами.
БАНУДБАШ — город, по-видимому, вымышленный. Локализации не поддается.
БАРБАД — придворный музыкант сасанидского шаха Хосрова Парвиза (см.). В литературе игра Барбада стала символом виртуозного исполнения.
БАРМАКИДЫ — знатный персидский род, из которого вышли первые везиры аббасидского халифата. По преданию, один из предков Бармакидов прибыл в Дамаск во время правления халифа Абдалмалика ибн Марвана (685 — 705) и вскоре завоевал независимое положение среди знати благодаря своей учености. Наибольшую известность приобрели Яхья Бармакид (ум. в 805 г.) и его сыновья Фадл и Джафар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113