Самым близким приближением к этой мечте стал для него Кембридж, но Кембридж все-таки университет, средоточие науки, продолжение школы. Гасу нужна была не укромная норка, чтобы спрятаться от мира, а такое место, где он мог укорениться, куда всегда можно вернуться, зная, что оно всегда тебя ждет, неизменное, уютное, покойное и удобное, как пара старых верных башмаков. Свое собственное место. «Гас, дорогой Гас, наконец-то ты вернулся».
Грезы давно минувших дней. Ну и пусть их. Сны наяву — привилегия самых юных. Не без волевого усилия Гас прогнал эти мысли и сосредоточился на том, чтобы не сбиться с пути. Но как раз в этот момент он увидел впереди перекресток и деревянный дорожный указатель с надписью «Роузмаллион» и понял, что ехать ему осталось всего ничего — какой-нибудь десяток миль. Здравый смысл вылетел прочь через открытое окошко и сменился восторгом мальчишки, который возвращается из школы на каникулы. Едет домой. Никогда еще возвращение домой не приносило Гасу радости, напротив, было мучительной обязанностью, которую он исполнял скрепя сердце; с сыновней преданностью спешил он туда, чтобы побыть с родителями, но не проходило и двух дней, как отчаянно начинал выискивать любой подходящий предлог для отъезда. Отеци мать не были виновны в том, что постарели и закоснели в своих взглядах и привычках, а трогательная их гордость своим единственным чадом, как ни странно, лишь усугубляла дело. Нет, он отнюдь не стыдился своих родителей, он даже гордился ими, в особенности отцом. Но слишком мало общего осталось между ними, и все в душе Гаса протестовало против необходимости отыскивать общие темы для разговора и терпеливо обмениваться банальнейшими фразами. А причиной всему был неукротимый Данкан Каллендер, это он решил: быть его сыну джентльменом, это он настоял на дорогостоящем обучении в частных школах и тем самым вознес Гаса куда выше себя, открыл ему доступ в мир, который был навеки закрыт для него самого и его жены.
В этом была жестокая насмешка судьбы. Но не сам же Гас воздвнгнул стену, что пролегла между ними. Еще в Рагби он заставил себя примириться, как с неизбежностью, с неловким положением, в котором очутился, решил не отягощать свою совесть бесплодными угрызениями и твердо отринул всякое чувство вины.
Лавди собирала малину, укрывшись в малиннике, огороженном и накрытом сверху защитной проволочной сеткой. Хорошо, что можно было заняться чем-нибудь в такой ужасный момент. Тревога и страх за тетю Лавинию нависли над домом подобно тяжелой грозовой туче, тень от которой омрачила всех и вся. Для ее отца даже новости отошли на второй план, и теперь, вместо того чтобы слушать радио, он висел на телефоне: говорил с доктором, звонил Диане в Лондон, передавал в Шотландию сообщения Афине, заботился о том, чтобы круглые сутки в Дауэр-Хаусе дежурила сиделка. Небольшая дискуссия разгорелась по поводу того, следует ли везти тетю Лавинию в больницу, но в конце концов решили, что, учитывая физическую нагрузку, связанную с поездкой в карете «скорой помощи», и стресс, который вызовет у больной незнакомая обстановка, эта затея скорее всего принесет больше вреда, чем пользы, так что пусть уж лучше Лавиния остается на месте — в своем собственном доме, в своей собственной постели.
Впервые Лавди столкнулась с болезнью, которая могла иметь смертельный исход. Разумеется, люди умирают, это было ей известно. Но только не ее родные, только не тетя Лавиния. Время от времени Лавди делала над собой титаническое усилие и пыталась вообразить себе жизнь без старенькой леди, но та всегда была такой неотъемлемой частью Нанчерроу, а ее влияние на всю семью — таким сильным и благотворным, что одна только мысль об этом приводила в отчаяние.
Лавди двигалась вдоль кустов, срывая сладкие красные ягоды обеими руками и бросая их в крепкую корзину, которую привязала к талии. День был в полном разгаре, светлый и солнечный, но с моря тянул пронизывающий ветер, поэтому она надела старый свитер Эдварда, полинявший и штопанный. Свитер был ей слишком длинен, чуть ли не доходил до подола хлопчатобумажной юбки, но солнце падало на плечи, пригревая через толстую шерсть, и Лавди была благодарна за такое братское утешение.
Она была одна — после обеда отец, Эдвард и Мэри Милливей отправились в Дауэр-Хаус. Папчик договорился о встрече с доктором, Эдвард собирался немножко посидеть с тетей Лавинией, а Мэри пошла с ними, чтобы побыть с бедняжкой Изобель. Посидят на кухне, выпьют чаю. Возможно, Изобель нуждается в утешении больше всех. Они с тетей Лавинией прожили вместе больше сорока лет. Если тетя Лавиния умрет, очень вероятно, что Изобель без нее тоже долго не протянет.
— А ты, родная? — спросил отец у Лавди. — Хочешь пойти с нами?
Она подошла к нему, обвила руками его талию, уткнулась лицом в жилет. Он понял, в каком она состоянии, и крепко прижал ее к себе.
— Нет, — глухо пробормотала она. Если случится худшее, пусть она лучше запомнит тетю Лавинию такой, какой та была всегда, — бодрой старушкой, очаровательной и гостеприимной хозяйкой, которая с радостью участвует во всех семейных забавах. А не больной, прикованной к постели, тающей у них на глазах.
Это очень плохо? Я должна пойти?
— Нет, думаю, тебе не следует идти туда.
Она заплакала, а он поцеловал ее и промокнул ей глаза своим белым полотняным платком. Эдвард обнял ее и сказал:
— В любом случае, кому-то нужно быть дома к приезду Гаса. Он должен появиться сегодня днем. Не очень гостеприимно выйдет, если некому будет его встретить.
Лавди, все еще всхлипывая, подумала, что это не самая лучшая идея.
— Я что, должна ждать его?
— Нет, конечно, нет, — рассмеялась Мэри. — Делай, что хочешь. Я уверена, Молния будет рада хорошей прогулке.
Но на этот раз у Лавди не было желания кататься. Она не хотела покидать пределы усадьбы, здесь у нее было покойно на душе, она чувствовала себя в безопасности.
— Я ее вчера прогуливала, — возразила она.
— Тогда, может, соберешь малины для миссис Неттлбед? Она задумала делать варенье. Ты могла бы помочь ей.
Не сказать, чтобы это было безумно весело, но хоть какое-то дело.
— Ладно, — вздохнула Лавди.
— Вот и умница! — Мэри притянула ее к себе и поцеловала в утешение. — А мы передадим от тебя привет тете Лавинии и пообещаем, что, как только ей станет лучше, ты придешь повидать ее. И не забывай, что твоя мама возвращается сегодня из Лондона. Она будет вымотана и расстроена, мы ведь не хотим, чтобы она приехала домой и увидела тут одни скорбные лица. Ради нее — постарайся глядеть повеселее.
И вот Лавди собирает малину. Не так-то это просто — набрать две полные корзины, которые выдала ей миссис Неттлбед, но наконец-таки они наполнены спелыми и крупными, как на подбор, ягодами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Грезы давно минувших дней. Ну и пусть их. Сны наяву — привилегия самых юных. Не без волевого усилия Гас прогнал эти мысли и сосредоточился на том, чтобы не сбиться с пути. Но как раз в этот момент он увидел впереди перекресток и деревянный дорожный указатель с надписью «Роузмаллион» и понял, что ехать ему осталось всего ничего — какой-нибудь десяток миль. Здравый смысл вылетел прочь через открытое окошко и сменился восторгом мальчишки, который возвращается из школы на каникулы. Едет домой. Никогда еще возвращение домой не приносило Гасу радости, напротив, было мучительной обязанностью, которую он исполнял скрепя сердце; с сыновней преданностью спешил он туда, чтобы побыть с родителями, но не проходило и двух дней, как отчаянно начинал выискивать любой подходящий предлог для отъезда. Отеци мать не были виновны в том, что постарели и закоснели в своих взглядах и привычках, а трогательная их гордость своим единственным чадом, как ни странно, лишь усугубляла дело. Нет, он отнюдь не стыдился своих родителей, он даже гордился ими, в особенности отцом. Но слишком мало общего осталось между ними, и все в душе Гаса протестовало против необходимости отыскивать общие темы для разговора и терпеливо обмениваться банальнейшими фразами. А причиной всему был неукротимый Данкан Каллендер, это он решил: быть его сыну джентльменом, это он настоял на дорогостоящем обучении в частных школах и тем самым вознес Гаса куда выше себя, открыл ему доступ в мир, который был навеки закрыт для него самого и его жены.
В этом была жестокая насмешка судьбы. Но не сам же Гас воздвнгнул стену, что пролегла между ними. Еще в Рагби он заставил себя примириться, как с неизбежностью, с неловким положением, в котором очутился, решил не отягощать свою совесть бесплодными угрызениями и твердо отринул всякое чувство вины.
Лавди собирала малину, укрывшись в малиннике, огороженном и накрытом сверху защитной проволочной сеткой. Хорошо, что можно было заняться чем-нибудь в такой ужасный момент. Тревога и страх за тетю Лавинию нависли над домом подобно тяжелой грозовой туче, тень от которой омрачила всех и вся. Для ее отца даже новости отошли на второй план, и теперь, вместо того чтобы слушать радио, он висел на телефоне: говорил с доктором, звонил Диане в Лондон, передавал в Шотландию сообщения Афине, заботился о том, чтобы круглые сутки в Дауэр-Хаусе дежурила сиделка. Небольшая дискуссия разгорелась по поводу того, следует ли везти тетю Лавинию в больницу, но в конце концов решили, что, учитывая физическую нагрузку, связанную с поездкой в карете «скорой помощи», и стресс, который вызовет у больной незнакомая обстановка, эта затея скорее всего принесет больше вреда, чем пользы, так что пусть уж лучше Лавиния остается на месте — в своем собственном доме, в своей собственной постели.
Впервые Лавди столкнулась с болезнью, которая могла иметь смертельный исход. Разумеется, люди умирают, это было ей известно. Но только не ее родные, только не тетя Лавиния. Время от времени Лавди делала над собой титаническое усилие и пыталась вообразить себе жизнь без старенькой леди, но та всегда была такой неотъемлемой частью Нанчерроу, а ее влияние на всю семью — таким сильным и благотворным, что одна только мысль об этом приводила в отчаяние.
Лавди двигалась вдоль кустов, срывая сладкие красные ягоды обеими руками и бросая их в крепкую корзину, которую привязала к талии. День был в полном разгаре, светлый и солнечный, но с моря тянул пронизывающий ветер, поэтому она надела старый свитер Эдварда, полинявший и штопанный. Свитер был ей слишком длинен, чуть ли не доходил до подола хлопчатобумажной юбки, но солнце падало на плечи, пригревая через толстую шерсть, и Лавди была благодарна за такое братское утешение.
Она была одна — после обеда отец, Эдвард и Мэри Милливей отправились в Дауэр-Хаус. Папчик договорился о встрече с доктором, Эдвард собирался немножко посидеть с тетей Лавинией, а Мэри пошла с ними, чтобы побыть с бедняжкой Изобель. Посидят на кухне, выпьют чаю. Возможно, Изобель нуждается в утешении больше всех. Они с тетей Лавинией прожили вместе больше сорока лет. Если тетя Лавиния умрет, очень вероятно, что Изобель без нее тоже долго не протянет.
— А ты, родная? — спросил отец у Лавди. — Хочешь пойти с нами?
Она подошла к нему, обвила руками его талию, уткнулась лицом в жилет. Он понял, в каком она состоянии, и крепко прижал ее к себе.
— Нет, — глухо пробормотала она. Если случится худшее, пусть она лучше запомнит тетю Лавинию такой, какой та была всегда, — бодрой старушкой, очаровательной и гостеприимной хозяйкой, которая с радостью участвует во всех семейных забавах. А не больной, прикованной к постели, тающей у них на глазах.
Это очень плохо? Я должна пойти?
— Нет, думаю, тебе не следует идти туда.
Она заплакала, а он поцеловал ее и промокнул ей глаза своим белым полотняным платком. Эдвард обнял ее и сказал:
— В любом случае, кому-то нужно быть дома к приезду Гаса. Он должен появиться сегодня днем. Не очень гостеприимно выйдет, если некому будет его встретить.
Лавди, все еще всхлипывая, подумала, что это не самая лучшая идея.
— Я что, должна ждать его?
— Нет, конечно, нет, — рассмеялась Мэри. — Делай, что хочешь. Я уверена, Молния будет рада хорошей прогулке.
Но на этот раз у Лавди не было желания кататься. Она не хотела покидать пределы усадьбы, здесь у нее было покойно на душе, она чувствовала себя в безопасности.
— Я ее вчера прогуливала, — возразила она.
— Тогда, может, соберешь малины для миссис Неттлбед? Она задумала делать варенье. Ты могла бы помочь ей.
Не сказать, чтобы это было безумно весело, но хоть какое-то дело.
— Ладно, — вздохнула Лавди.
— Вот и умница! — Мэри притянула ее к себе и поцеловала в утешение. — А мы передадим от тебя привет тете Лавинии и пообещаем, что, как только ей станет лучше, ты придешь повидать ее. И не забывай, что твоя мама возвращается сегодня из Лондона. Она будет вымотана и расстроена, мы ведь не хотим, чтобы она приехала домой и увидела тут одни скорбные лица. Ради нее — постарайся глядеть повеселее.
И вот Лавди собирает малину. Не так-то это просто — набрать две полные корзины, которые выдала ей миссис Неттлбед, но наконец-таки они наполнены спелыми и крупными, как на подбор, ягодами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154