Но из нее этого клещами не вытянешь. Она его боится и выдавать не хочет, стоит за него горой.
— Другие его женщины вряд ли станут его выгораживать, — сказал Кадфаэль. — Но я не могу себе представить, чтобы Джордан ни с того ни с сего на кого-то поднял руку.
— Возможно, ты прав. Зато про отца Эйлиота это очень даже можно подумать: и духом, и телом он боец хоть куда. Вообрази себе, Кадфаэль, как бы он поступил, застав одного из своих прихожан на пути в чужую постель! Джордан хотя и не драчун, но здоровяк и силач и не какой-нибудь там тихоня, чтобы смиренно дать себя побить. Давая сдачи, он мог нечаянно прикончить противника. Но и Джордан только один из многих и не самый подходящий из подозреваемых.
— Твои люди хорошо потрудились, — вздохнул Кадфаэль.
— А как же! Алан добрый служака и очень старается оправдать доверие начальства. В Форгейте живет некий Сентвин, он из бедняков, его дом стоит недалеко от ярмарочной площади. Ты, наверное, знаешь его историю. А я ничего не знал и впервые услыхал от Алана про младенца, который умер некрещеным, так как Эйлиот не мог, видите ли, прервать свои молитвы! Вот это оказалось для прихожан последней каплей! Никто ему этого простить не может.
— Да неужели против Сентвина обнаружились какие-нибудь улики! — воскликнул Кадфаэль. — Более кроткого человека и не сыщешь. Вот уж кто за всю жизнь и мухи не обидел!
— До сих пор повода не было. А тут его глубоко проняло. Пускай он смиренный, а в глубине души многое бродит. Переживает все молчком и мучается над затаенным горем. Я говорил с ним. Мы допросили стражников, которые дежурили у городских ворот в сочельник, — рассказывал Хью. — Они видели, когда ты вышел из города. В какое время это было и в каком месте ты повстречал священника, ты сам лучше всех знаешь. А спустя несколько минут после тебя из города вышел Сентвин, возвращаясь домой. Он говорит, что ходил туда к приятелю, у которого брал в долг деньги. Все сходится, потому что он действительно возвратил тому шесть пенсов. Сентвин говорит, что хотел расплатиться с долгами, чтобы пойти в церковь с чистой совестью. Он и впрямь пробыл в церкви до самого прославления и оттуда воротился домой. Выйдя из города через несколько минут после тебя, он тоже мог повстречать Эйлиота и увидеть, как тот свернул на дорожку, ведущую к мельнице. Вот и спрашивается: не могло ли у этого тихони взыграть ретивое — ночью-то да на безлюдье, когда ему неожиданно представляется случай расплатиться и с этим долгом, сведя счеты с лихим обидчиком? До службы в церкви оставалось вполне достаточно времени, чтобы они могли схватиться в темноте и один из них успел умереть.
— Нет! — сказал Кадфаэль, — Никогда этому не поверю!
— Потому что одна жестокость громоздится на другую? Но такое тоже случается. Однако успокойся, Кадфаэль! Я тоже этому не верю, хотя такая возможность остается. Многовато тут набирается людей, с которых нельзя снять подозрение, и поручители у них недостаточно надежны, чтобы положиться на их слово. Слишком многие его ненавидели! А тут еще Ниниан Бэчилер! Как бы то ни было, ты же понимаешь, я должен принять все меры к его розыску.
Хью посмотрел на сидящего рядом друга с непроницаемой улыбкой, которая была красноречивей любых слов. Обоим не впервой было без лишних слов заключать между собой такое соглашение, чтобы каждый продолжал придерживаться той линии, какую предписывает его понятие о долге, не обижаясь друг на друга, если при этом сталкивались их интересы.
— Разумеется, — вымолвил Кадфаэль. — Я тебя вполне понимаю.
Глава восьмая
После заутрени Кадфаэль снова зашел в церковь, чтобы подлить благовонного масла в лампаду на алтаре святой Уинифред. Неуемная страсть к изобретению различных благовоний, которую, используй он ее на потребу женского тщеславия, могли бы счесть предосудительной, обретала вполне дозволенный и даже похвальный смысл, будучи направлена на святое служение. Кадфаэль с удовольствием составлял всевозможные сборы душистых трав и цветов. Употребляя их в самых разных сочетаниях, он смешивал нежное благоухание роз и лилий, фиалок и клевера, оттеняя их пряными ароматами руты, шалфея и полыни. Он радовался, что угождает святой Уинифред, ибо святая девственница тоже родилась женщиной и в юности была прекрасной и желанной.
Из северного притвора показался с метлой в руке причетник Синрик, он только что смел с паперти свежевыпавший снег, а сейчас, готовясь к утренней мессе, направлялся к кафедре, чтобы открыть толстый молитвенник, снять нагар со свечей на алтаре для мирян, а по бокам вставить две новые. Кадфаэль поздоровался с ним, когда вернулся в неф, и услышал в ответ обычное спокойное приветствие.
— Мороз-то все никак не отпускает, — сказал Кадфаэль. — Сегодня опять не получится выкопать могилу для Эйлиота.
Он сделал это замечание, так как копать могилы на маленьком погосте у восточной стены церкви, служившем местом погребения аббатов и монахов, входило в обязанности Синрика.
Причетник повел носом и, сожмурившись, принюхался:
— Завтра, может статься, погода переменится. Я чую оттепель.
Что ж, не исключено. Старик жил на дружеской, хотя и не слишком короткой, ноге со стихиями, терпеливо снося их капризы, покуда они обходились с ним милостиво, но в его крохотной каменной каморке над притвором, должно быть, стоял убийственный холод.
— Место уже отвели? — спросил Кадфаэль, невольно заражаясь лаконичной манерой причетника.
— Возле самой стены.
— Значит, не подле отца Адама? Мне казалось, что приор Роберт хотел похоронить его рядом.
— Хотел, — буркнул Синрик. — Да я сказал, что земля еще не уселась, надо, мол, погодить.
— Не ко времени этот мороз. Непогребенный покойник смущает молодых монахов.
— Вот-вот, — отозвался Синрик. — Чем скорее его закопают, тем лучше для всех, Помер, так уж чего там! — Он поправил вторую толстую свечу на подсвечнике и, отступив на шаг, проверил, прямо ли она стоит, чтобы с нее не капало, затем отер свечное сало с ладоней и в первый раз за все время перевел взгляд глубоко запавших глаз на Кадфаэля. Неожиданно его худое лицо озарилось той грустной, полной удивительной нежности улыбкой, которая влекла к нему ребятишек, так что они доверчиво льнули к нему. — Собираешься в Форгейт? Там, поди, есть простуженные.
— Ничего удивительного! — сказал Кадфаэль. — Надо проведать там нескольких ребятишек. Пока ничего серьезного. А что, я еще кому-нибудь нужен? Я свободен и могу навестить еще одного больного. Кто же заболел?
— Это в хибаре вдовы Нест, налево по переулку от ярмарочной площади. Вдова нянчит внучку, бедняжка осталась у нее на руках после смерти ее дочери Элюнед. Женщина беспокоится, что с малышкой что-то неладное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Другие его женщины вряд ли станут его выгораживать, — сказал Кадфаэль. — Но я не могу себе представить, чтобы Джордан ни с того ни с сего на кого-то поднял руку.
— Возможно, ты прав. Зато про отца Эйлиота это очень даже можно подумать: и духом, и телом он боец хоть куда. Вообрази себе, Кадфаэль, как бы он поступил, застав одного из своих прихожан на пути в чужую постель! Джордан хотя и не драчун, но здоровяк и силач и не какой-нибудь там тихоня, чтобы смиренно дать себя побить. Давая сдачи, он мог нечаянно прикончить противника. Но и Джордан только один из многих и не самый подходящий из подозреваемых.
— Твои люди хорошо потрудились, — вздохнул Кадфаэль.
— А как же! Алан добрый служака и очень старается оправдать доверие начальства. В Форгейте живет некий Сентвин, он из бедняков, его дом стоит недалеко от ярмарочной площади. Ты, наверное, знаешь его историю. А я ничего не знал и впервые услыхал от Алана про младенца, который умер некрещеным, так как Эйлиот не мог, видите ли, прервать свои молитвы! Вот это оказалось для прихожан последней каплей! Никто ему этого простить не может.
— Да неужели против Сентвина обнаружились какие-нибудь улики! — воскликнул Кадфаэль. — Более кроткого человека и не сыщешь. Вот уж кто за всю жизнь и мухи не обидел!
— До сих пор повода не было. А тут его глубоко проняло. Пускай он смиренный, а в глубине души многое бродит. Переживает все молчком и мучается над затаенным горем. Я говорил с ним. Мы допросили стражников, которые дежурили у городских ворот в сочельник, — рассказывал Хью. — Они видели, когда ты вышел из города. В какое время это было и в каком месте ты повстречал священника, ты сам лучше всех знаешь. А спустя несколько минут после тебя из города вышел Сентвин, возвращаясь домой. Он говорит, что ходил туда к приятелю, у которого брал в долг деньги. Все сходится, потому что он действительно возвратил тому шесть пенсов. Сентвин говорит, что хотел расплатиться с долгами, чтобы пойти в церковь с чистой совестью. Он и впрямь пробыл в церкви до самого прославления и оттуда воротился домой. Выйдя из города через несколько минут после тебя, он тоже мог повстречать Эйлиота и увидеть, как тот свернул на дорожку, ведущую к мельнице. Вот и спрашивается: не могло ли у этого тихони взыграть ретивое — ночью-то да на безлюдье, когда ему неожиданно представляется случай расплатиться и с этим долгом, сведя счеты с лихим обидчиком? До службы в церкви оставалось вполне достаточно времени, чтобы они могли схватиться в темноте и один из них успел умереть.
— Нет! — сказал Кадфаэль, — Никогда этому не поверю!
— Потому что одна жестокость громоздится на другую? Но такое тоже случается. Однако успокойся, Кадфаэль! Я тоже этому не верю, хотя такая возможность остается. Многовато тут набирается людей, с которых нельзя снять подозрение, и поручители у них недостаточно надежны, чтобы положиться на их слово. Слишком многие его ненавидели! А тут еще Ниниан Бэчилер! Как бы то ни было, ты же понимаешь, я должен принять все меры к его розыску.
Хью посмотрел на сидящего рядом друга с непроницаемой улыбкой, которая была красноречивей любых слов. Обоим не впервой было без лишних слов заключать между собой такое соглашение, чтобы каждый продолжал придерживаться той линии, какую предписывает его понятие о долге, не обижаясь друг на друга, если при этом сталкивались их интересы.
— Разумеется, — вымолвил Кадфаэль. — Я тебя вполне понимаю.
Глава восьмая
После заутрени Кадфаэль снова зашел в церковь, чтобы подлить благовонного масла в лампаду на алтаре святой Уинифред. Неуемная страсть к изобретению различных благовоний, которую, используй он ее на потребу женского тщеславия, могли бы счесть предосудительной, обретала вполне дозволенный и даже похвальный смысл, будучи направлена на святое служение. Кадфаэль с удовольствием составлял всевозможные сборы душистых трав и цветов. Употребляя их в самых разных сочетаниях, он смешивал нежное благоухание роз и лилий, фиалок и клевера, оттеняя их пряными ароматами руты, шалфея и полыни. Он радовался, что угождает святой Уинифред, ибо святая девственница тоже родилась женщиной и в юности была прекрасной и желанной.
Из северного притвора показался с метлой в руке причетник Синрик, он только что смел с паперти свежевыпавший снег, а сейчас, готовясь к утренней мессе, направлялся к кафедре, чтобы открыть толстый молитвенник, снять нагар со свечей на алтаре для мирян, а по бокам вставить две новые. Кадфаэль поздоровался с ним, когда вернулся в неф, и услышал в ответ обычное спокойное приветствие.
— Мороз-то все никак не отпускает, — сказал Кадфаэль. — Сегодня опять не получится выкопать могилу для Эйлиота.
Он сделал это замечание, так как копать могилы на маленьком погосте у восточной стены церкви, служившем местом погребения аббатов и монахов, входило в обязанности Синрика.
Причетник повел носом и, сожмурившись, принюхался:
— Завтра, может статься, погода переменится. Я чую оттепель.
Что ж, не исключено. Старик жил на дружеской, хотя и не слишком короткой, ноге со стихиями, терпеливо снося их капризы, покуда они обходились с ним милостиво, но в его крохотной каменной каморке над притвором, должно быть, стоял убийственный холод.
— Место уже отвели? — спросил Кадфаэль, невольно заражаясь лаконичной манерой причетника.
— Возле самой стены.
— Значит, не подле отца Адама? Мне казалось, что приор Роберт хотел похоронить его рядом.
— Хотел, — буркнул Синрик. — Да я сказал, что земля еще не уселась, надо, мол, погодить.
— Не ко времени этот мороз. Непогребенный покойник смущает молодых монахов.
— Вот-вот, — отозвался Синрик. — Чем скорее его закопают, тем лучше для всех, Помер, так уж чего там! — Он поправил вторую толстую свечу на подсвечнике и, отступив на шаг, проверил, прямо ли она стоит, чтобы с нее не капало, затем отер свечное сало с ладоней и в первый раз за все время перевел взгляд глубоко запавших глаз на Кадфаэля. Неожиданно его худое лицо озарилось той грустной, полной удивительной нежности улыбкой, которая влекла к нему ребятишек, так что они доверчиво льнули к нему. — Собираешься в Форгейт? Там, поди, есть простуженные.
— Ничего удивительного! — сказал Кадфаэль. — Надо проведать там нескольких ребятишек. Пока ничего серьезного. А что, я еще кому-нибудь нужен? Я свободен и могу навестить еще одного больного. Кто же заболел?
— Это в хибаре вдовы Нест, налево по переулку от ярмарочной площади. Вдова нянчит внучку, бедняжка осталась у нее на руках после смерти ее дочери Элюнед. Женщина беспокоится, что с малышкой что-то неладное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61