Но ведь на самом-то деле Диота никуда не падала! Ушиб головы она получила по совсем другой причине. Она и впрямь падала в ту ночь на колени, но опускалась на них по своей воле, в отчаянии хватаясь при этом не за мерзлую землю, а за подол священнической рясы и за его плащ! Так откуда же тогда взялись эти царапины на обеих ладонях?
Неумышленно Диота рассказала ему только половину истории, полагая, что поведала все. Что поделаешь! Сейчас он оказался в полной беспомощности: ему нельзя выйти из процессии, и ей тоже. Он не может подойти к ней, чтобы вместе покопаться в ее памяти и вспомнить то, что она тогда забыла сказать. Пока не закончится торжественная церемония, он не сможет поговорить с Диотой. Это так. Но ведь есть еще другие немые свидетельства, которые заговорят очень красноречиво, если извлечь их на всеобщее обозрение! Кадфаэль поневоле продолжал идти вперед. Шагая в ногу с братом Генри, они прошли форгейтский тракт и свернули направо около ярмарочной площади. Церемонию погребального шествия нельзя было нарушить. По крайней мере еще не сейчас. Может быть, когда шествие вступит в ворота кладбища? Обратно они уже не пойдут процессией. Оказавшись в стенах своего монастыря, братья разойдутся поодиночке, дабы совершить омовение и затем отправиться в трапезную обедать. Следовательно, войдя в ворота, он, наверное, сможет незаметно удалиться…
Широкие ворота в стене были уже настежь распахнуты, чтобы впустить погребальное шествие на длинную аллею. Справа открывался вид кладбища, а слева огород, за которым вставала длинная крыша аббатских покоев и обнесенный изгородью маленький цветник. Могилы монахов располагались возле восточной стены церкви, а священников мирского прихода хоронили в том же конце, но немного отступя от монашеских могил. Захоронений было еще не очень много, так как монастырь основали всего пятьдесят восемь лет тому назад, приход же существовал дольше, его требы справлялись раньше в деревянной церковке, которую граф Роже заменил на каменную и отдал вновь основанному монастырю. Здесь росли деревья и травка, а летом цвели полевые цветы. Кладбище производило очень приветливое впечатление. И лишь сырая черная яма, выкопанная около стены, портила вид этого зеленого сада. Синрик установил возле могилы козлы, чтобы поставить на них гроб, прежде чем его опустят в землю. Сейчас Синрик склонился в сторонке над досками, которыми раньше была прикрыта могила, укладывая их аккуратным штабелем.
Вслед за монашеской процессией в кладбищенские ворота толпою хлынул народ. Пришла половина Форгейта и множество горожан, всем хотелось вблизи увидеть, что же произойдет дальше. Кадфаэль покинул свое место в ряду и незаметно смешался с толпой любопытствующих зрителей. Брат Генри, конечно, обратит внимание на его отсутствие, но во время церемонии он не станет бить тревогу. В то время как приор Роберт своим звучным голосом произносил первые фразы погребальной службы, Кадфаэль уже скрылся за углом здания, где собирался капитул, и торопливой рысцой устремился через двор к калитке возле лазарета, ведущей к мельнице.
Хью приехал из замка с двумя сержантами и двумя молодыми солдатами из гарнизона. Они прискакали верхом, оставили лошадей на привязи около ворот монастыря и не показывались, пока похоронная процессия не пришла на кладбище. Покуда все глаза были обращены на приора Роберта и на гроб с покойником, Хью выставил у открытых дверей двух стражников, вид которых должен был остановить тех, кто вздумал бы сейчас уйти, а сам в сопровождении сержантов вошел внутрь, и они без лишнего шума стали осторожно продвигаться через толпу. Их нарочито скромное появление и почтительное молчание, которое они хранили, остановившись перед гробом, не осталось незамеченным, а наоборот, своей необычностью привлекло к ним все взгляды, так что к тому моменту, когда они очутились на тех местах, которые заранее наметил Хью — он сам возле гроба напротив приора, и оба сержанта за спиной Джордана Эчарда, — множество глаз уже исподтишка успели на них взглянуть, а теперь все уже откровенно глазели в их сторону, и в толпе слышно было беспокойное движение и шарканье ног. Но Хью пережидал, когда все будет закончено.
Синрик и его помощники приподняли гроб, продели веревки и опустили его в могилу. Раздались глухие удары земли о крышку гроба. Произнесли последнюю молитву. Наступил неизбежный миг всеобщего молчания и тишины, после которого люди, вздохнув, задвигаются и начнут расходиться. Вздох пронесся по рядам, как порыв ветра, когда все разом перевели дыхание; толпа шелохнулась, по ней пробежал шум, похожий на шуршание ветра в сухой листве. И тогда Хью громко и отчетливо произнес свои слова, рассчитанные на то, чтобы мгновенно остановить малейшее движение:
— Милорд аббат, отец приор! Я прошу у вас прощения за то, что выставил стражу у ваших ворот, она поставлена снаружи, и тем не менее я прошу меня извинить. Никто не должен выходить отсюда, пока я не сделаю объявления. Извините меня, что я пришел в такую минуту, однако иначе было нельзя. Я пришел сюда именем короля и закона по поводу расследования об убийстве. Я должен арестовать здесь преступника, подозреваемого в убийстве отца Эйлиота.
Глава двенадцатая
Больших находок Кадфаэль не сделал, но кое-что все-таки там нашлось. Он стоял на краю обрыва, под которым в воде было найдено тело Эйлиота, прибитое к берегу течением мельничного водостока. Пень срубленной ивы, высотой в половину человеческого роста, топорщился лохмами своих выцветших, некогда зеленых волос. Среди них по краю сухого безжизненного пня, потрескавшегося от времени и со следами рубцов, нанесенных топором, торчало несколько поломанных веток. За один из рубцов с неровными острыми краями зацепился развевающийся по ветру обрывок шерстяной тесьмы длиною с мизинец; этот маленький клочок растрепавшейся тесьмы как раз соответствовал по размеру тому клочку, который был вырван из обшивки черной скуфьи. Мороз сменялся оттепелью, выбеливая его и отмывая, так что на нем не осталось ни следов крови, ни крошечного кусочка содранной кожи, которые можно было бы обнаружить раньше. Не осталось совсем ничего, кроме трепещущего на ветру черного клочка, содранного с шапочки и зацепившегося за ветку, когда скуфья, отлетев в сторону, поплыла вместе с течением, чтобы застрять потом в камышах.
С этим крошечным клочком тесьмы Кадфаэль отправился в обратный путь. Дойдя до середины монастырского двора, он услышал возмущенные вопли и понял, что там, куда он идет, царит смятение и хаос. Монах замедлил шаг, так как спешить уже было незачем. Ловушка сработала, и кто-то в нее попался. Кадфаэль опоздал предотвратить это событие, но если и случилась беда, в его власти было ее поправить, а если никто не пострадал, то тем лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Неумышленно Диота рассказала ему только половину истории, полагая, что поведала все. Что поделаешь! Сейчас он оказался в полной беспомощности: ему нельзя выйти из процессии, и ей тоже. Он не может подойти к ней, чтобы вместе покопаться в ее памяти и вспомнить то, что она тогда забыла сказать. Пока не закончится торжественная церемония, он не сможет поговорить с Диотой. Это так. Но ведь есть еще другие немые свидетельства, которые заговорят очень красноречиво, если извлечь их на всеобщее обозрение! Кадфаэль поневоле продолжал идти вперед. Шагая в ногу с братом Генри, они прошли форгейтский тракт и свернули направо около ярмарочной площади. Церемонию погребального шествия нельзя было нарушить. По крайней мере еще не сейчас. Может быть, когда шествие вступит в ворота кладбища? Обратно они уже не пойдут процессией. Оказавшись в стенах своего монастыря, братья разойдутся поодиночке, дабы совершить омовение и затем отправиться в трапезную обедать. Следовательно, войдя в ворота, он, наверное, сможет незаметно удалиться…
Широкие ворота в стене были уже настежь распахнуты, чтобы впустить погребальное шествие на длинную аллею. Справа открывался вид кладбища, а слева огород, за которым вставала длинная крыша аббатских покоев и обнесенный изгородью маленький цветник. Могилы монахов располагались возле восточной стены церкви, а священников мирского прихода хоронили в том же конце, но немного отступя от монашеских могил. Захоронений было еще не очень много, так как монастырь основали всего пятьдесят восемь лет тому назад, приход же существовал дольше, его требы справлялись раньше в деревянной церковке, которую граф Роже заменил на каменную и отдал вновь основанному монастырю. Здесь росли деревья и травка, а летом цвели полевые цветы. Кладбище производило очень приветливое впечатление. И лишь сырая черная яма, выкопанная около стены, портила вид этого зеленого сада. Синрик установил возле могилы козлы, чтобы поставить на них гроб, прежде чем его опустят в землю. Сейчас Синрик склонился в сторонке над досками, которыми раньше была прикрыта могила, укладывая их аккуратным штабелем.
Вслед за монашеской процессией в кладбищенские ворота толпою хлынул народ. Пришла половина Форгейта и множество горожан, всем хотелось вблизи увидеть, что же произойдет дальше. Кадфаэль покинул свое место в ряду и незаметно смешался с толпой любопытствующих зрителей. Брат Генри, конечно, обратит внимание на его отсутствие, но во время церемонии он не станет бить тревогу. В то время как приор Роберт своим звучным голосом произносил первые фразы погребальной службы, Кадфаэль уже скрылся за углом здания, где собирался капитул, и торопливой рысцой устремился через двор к калитке возле лазарета, ведущей к мельнице.
Хью приехал из замка с двумя сержантами и двумя молодыми солдатами из гарнизона. Они прискакали верхом, оставили лошадей на привязи около ворот монастыря и не показывались, пока похоронная процессия не пришла на кладбище. Покуда все глаза были обращены на приора Роберта и на гроб с покойником, Хью выставил у открытых дверей двух стражников, вид которых должен был остановить тех, кто вздумал бы сейчас уйти, а сам в сопровождении сержантов вошел внутрь, и они без лишнего шума стали осторожно продвигаться через толпу. Их нарочито скромное появление и почтительное молчание, которое они хранили, остановившись перед гробом, не осталось незамеченным, а наоборот, своей необычностью привлекло к ним все взгляды, так что к тому моменту, когда они очутились на тех местах, которые заранее наметил Хью — он сам возле гроба напротив приора, и оба сержанта за спиной Джордана Эчарда, — множество глаз уже исподтишка успели на них взглянуть, а теперь все уже откровенно глазели в их сторону, и в толпе слышно было беспокойное движение и шарканье ног. Но Хью пережидал, когда все будет закончено.
Синрик и его помощники приподняли гроб, продели веревки и опустили его в могилу. Раздались глухие удары земли о крышку гроба. Произнесли последнюю молитву. Наступил неизбежный миг всеобщего молчания и тишины, после которого люди, вздохнув, задвигаются и начнут расходиться. Вздох пронесся по рядам, как порыв ветра, когда все разом перевели дыхание; толпа шелохнулась, по ней пробежал шум, похожий на шуршание ветра в сухой листве. И тогда Хью громко и отчетливо произнес свои слова, рассчитанные на то, чтобы мгновенно остановить малейшее движение:
— Милорд аббат, отец приор! Я прошу у вас прощения за то, что выставил стражу у ваших ворот, она поставлена снаружи, и тем не менее я прошу меня извинить. Никто не должен выходить отсюда, пока я не сделаю объявления. Извините меня, что я пришел в такую минуту, однако иначе было нельзя. Я пришел сюда именем короля и закона по поводу расследования об убийстве. Я должен арестовать здесь преступника, подозреваемого в убийстве отца Эйлиота.
Глава двенадцатая
Больших находок Кадфаэль не сделал, но кое-что все-таки там нашлось. Он стоял на краю обрыва, под которым в воде было найдено тело Эйлиота, прибитое к берегу течением мельничного водостока. Пень срубленной ивы, высотой в половину человеческого роста, топорщился лохмами своих выцветших, некогда зеленых волос. Среди них по краю сухого безжизненного пня, потрескавшегося от времени и со следами рубцов, нанесенных топором, торчало несколько поломанных веток. За один из рубцов с неровными острыми краями зацепился развевающийся по ветру обрывок шерстяной тесьмы длиною с мизинец; этот маленький клочок растрепавшейся тесьмы как раз соответствовал по размеру тому клочку, который был вырван из обшивки черной скуфьи. Мороз сменялся оттепелью, выбеливая его и отмывая, так что на нем не осталось ни следов крови, ни крошечного кусочка содранной кожи, которые можно было бы обнаружить раньше. Не осталось совсем ничего, кроме трепещущего на ветру черного клочка, содранного с шапочки и зацепившегося за ветку, когда скуфья, отлетев в сторону, поплыла вместе с течением, чтобы застрять потом в камышах.
С этим крошечным клочком тесьмы Кадфаэль отправился в обратный путь. Дойдя до середины монастырского двора, он услышал возмущенные вопли и понял, что там, куда он идет, царит смятение и хаос. Монах замедлил шаг, так как спешить уже было незачем. Ловушка сработала, и кто-то в нее попался. Кадфаэль опоздал предотвратить это событие, но если и случилась беда, в его власти было ее поправить, а если никто не пострадал, то тем лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61