Мы прицепим мои вагоны к цирковому составу и на следующий же день снова займемся своим делом.
Треск поленьев в костре и далекий вой шакала подчеркивали воцарившуюся тишину.
– Когда ты говоришь о своих планах, в твоих словах не чувствуется греющей душу радости, Глориана, – не отступал Данте.
Радость? Что могло быть радостного в возвращении в лоно мадам Боадечии? Ужасная правда состояла в том, что Глори так упивалась этими последними днями вне цирка, хотя и находилась под тяжелым впечатлением от известия о смерти отца и от скверных новостей о Пле-зент-Вэлли, что старалась избегать мыслей о возвращении в цирк. Не хотелось ей думать и о том, как будут встречены в цирке Фонтанеску фокусы мадам Боадечии, если она кончит тем, что отдаст Данте зеркало. У нее не было и половины артистического блеска ее матери, а без этого зеркала от нее вообще не будет никакого толку.
Глориана пожала плечами и опустила голову, чтобы скрыть начавшую снова бешено пульсировать жилку на горле.
– Нынешний сезон продлится не слишком долго. А когда ударит зима, мы отправимся во Флориду. Я люблю Флориду.
– Флорида! Я многое знаю о Флориде.
Данте сказал это с широкой, от уха до уха, улыбкой, обнажившей крепкие белые зубы на загорелом лице, и снова подмигнул ей так, что у нее екнуло сердце. Она никогда раньше не видела, чтобы он так улыбался, и уже больше не могла оторвать от него глаз.
Обычно мужчины выглядят более дружелюбными и как бы теряют часть своей мужественности, когда улыбаются. Про Данте этого сказать было нельзя. Его восторг, вызванный упоминанием Флориды, казалось, стер все привлекательные следы смущения, которым он порой позволял проявляться. Он словно стал выше, сильнее и самоувереннее, чем раньше, без единого намека на малейшую уязвимость. Это напомнило Глориане о том, что он был не ординарным человеком, а в высшей степени опытным убийцей – похитителем зеркал.
Она должна бежать. Она должна вцепиться в руку Мод и потянуть ее за собой. Бежать, подобрав юбки, как можно дальше от Данте Тревани. Но вопреки здравому смыслу Глори не хотелось ничего другого; только бы безотрывно смотреть на него и снова и снова повторять слово «Флорида», чтобы он не переставал ей улыбаться.
Слава Богу, он, кажется, не замечал ее глубокого смятения.
Его прекрасные глаза, казалось, утонули в мире грез.
– Флорида. Боже, эти рассказы Понса де Леона при дворе об открытии этой земли и о ее изумительном источнике молодости…
– Надо же – собирать людей при дворе, чтобы так морочить им голову! – заметила с некоторой тревогой заядлая поборница истины Мод.
Глори едва заметно улыбнулась, на что Мод буквально ощетинилась:
– Неужели вы думаете, что я выглядела бы так, как теперь, если бы во Флориде действительно был какой-нибудь источник молодости? – Она подняла локоть и похлопала другой рукой по дряблой мышце плеча. – С каждым днем провисает все больше, – пожаловалась она. – Данте мог бы выдумать что-нибудь получше. Каждому известно, что эту страну открыл Христофор Колумб, а не какой-то там Понс.
– Ты, возможно, имеешь в виду известного итальянского путешественника Кристофоро Коломбо, – заметил Данте.
Глори, все еще увлеченная происшедшим в нем едва заметным изменением, на этот раз решила не исправлять его ошибку в произношении, тем более что он тут же добавил:
– Мне не доводилось с ним встречаться.
– Еще бы! – Мод откинулась на подушку, словно освобождая дорогу шагающему в трансе лунатику. – Как-никак, а он умер миллион лет назад.
– Колумб умер не так уж давно, – тут же поправила ее Глори, вспомнив о том, как стремился к точности Данте, выясняя, сколько лет прошло с тех пор, как ее мать приобрела волшебное зеркало.
Она надеялась, что он не попросит уточнить, сколько лет прошло со дня смерти Колумба, так как сама этого точно не знала. Кроме того, как, черт побери, получилось, что она под действием улыбки Данте забыла о своей цели выведать его тайны, пустившись в разговоры о давно умершем путешественнике?
– Ты отвлекаешься, Данте. Расскажи нам о том, какое будущее ожидает тебя.
С лица Данте сошла улыбка, и непринужденности как не бывало. Глори чувствовала, что он нечасто открывал людям эту мягкую, улыбчивую и незащищенную сторону своей натуры, и с досадой подумала, что он, вероятно, никогда больше не откроется перед ней.
– Вы не поверили бы мне, если бы я рассказал вам о своем будущем.
– Мы поверим, – возразила Мод. – Поверим каждому твоему слову. И не будем смеяться, что бы ни услышали.
Глори никогда не видела, чтобы человеку было так трудно выдавить из себя хотя бы несколько слов. Данте глубоко вздохнул, готовый заговорить, но тут же словно осекся и задумался. Потом уселся на землю, свободно опустил руки на колени и, набрав полные легкие воздуха, глядя куда-то в сторону, повторил:
– Вы не поверите мне.
– О, Бога ради, говори же, не то я разобью это дурацкое зеркало о твою голову! – взорвалась Мод, готовая осуществить свою угрозу.
– Нет, ни в коем случае не делай этого. – Данте поднял руку, как чикагский полицейский, регулирующий движение на улице. – Если ты разобьешь его, мне отсюда никогда не вырваться.
Его слова были полны такого ужаса перед будущим, какой мог бы почувствовать ни в чем не повинный человек, узнавший, что он приговорен к пожизненному заключению. Глори почувствовала легкую дрожь, поняв, что он не испытывал радости от ее общества. Ну и что? Зная, как Данте был упрям, Глори, разумеется, не хотела, чтобы он крутился возле нее. Он лишь бесконечно докучал бы ей упреками, что она приняла за шутку угрозу Мод разбить зеркало.
– Я сделаю так, что она больше к нему не подойдет, если ты скажешь мне, почему оно так много значит для тебя.
Данте покачал головой.
– Ты не должен чувствовать стыда от того, что бежишь от… от неприятностей или от чего-то еще. Ты не можешь сказать нам ничего такого, чего мы не слышали бы десятки раз раньше, – вкрадчиво продолжала Гло-риана.
– Если бы это было так!.. – Данте хмуро посмотрел на Глориану. – На всем свете надо мной одним висит проклятие совершенно необычного стечения обстоятельств.
Она решила прочесть хоть одну страницу в книге его таинственной жизни, подслащивая это ободряющей улыбкой.
– Говори же, мы слушаем тебя. Ты здесь среди друзей.
Ее слова как будто удивили Данте. Он посмотрел на нее так, словно никто и никогда не предлагал ему своей дружбы.
– Хорошо. Я… – Он снова сделал глубокий вдох, такой долгий, что Глори испугалась, как бы он не вернулся к своей манере тянуть с рассказом. – Я стал жертвой хитрости одного колдуна, – тихо закончил фразу Данте. – Доктор Джон Ди использовал это самое зеркало, чтобы перенести меня сюда из тысяча пятьсот сорок четвертого года от Рождества Христова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Треск поленьев в костре и далекий вой шакала подчеркивали воцарившуюся тишину.
– Когда ты говоришь о своих планах, в твоих словах не чувствуется греющей душу радости, Глориана, – не отступал Данте.
Радость? Что могло быть радостного в возвращении в лоно мадам Боадечии? Ужасная правда состояла в том, что Глори так упивалась этими последними днями вне цирка, хотя и находилась под тяжелым впечатлением от известия о смерти отца и от скверных новостей о Пле-зент-Вэлли, что старалась избегать мыслей о возвращении в цирк. Не хотелось ей думать и о том, как будут встречены в цирке Фонтанеску фокусы мадам Боадечии, если она кончит тем, что отдаст Данте зеркало. У нее не было и половины артистического блеска ее матери, а без этого зеркала от нее вообще не будет никакого толку.
Глориана пожала плечами и опустила голову, чтобы скрыть начавшую снова бешено пульсировать жилку на горле.
– Нынешний сезон продлится не слишком долго. А когда ударит зима, мы отправимся во Флориду. Я люблю Флориду.
– Флорида! Я многое знаю о Флориде.
Данте сказал это с широкой, от уха до уха, улыбкой, обнажившей крепкие белые зубы на загорелом лице, и снова подмигнул ей так, что у нее екнуло сердце. Она никогда раньше не видела, чтобы он так улыбался, и уже больше не могла оторвать от него глаз.
Обычно мужчины выглядят более дружелюбными и как бы теряют часть своей мужественности, когда улыбаются. Про Данте этого сказать было нельзя. Его восторг, вызванный упоминанием Флориды, казалось, стер все привлекательные следы смущения, которым он порой позволял проявляться. Он словно стал выше, сильнее и самоувереннее, чем раньше, без единого намека на малейшую уязвимость. Это напомнило Глориане о том, что он был не ординарным человеком, а в высшей степени опытным убийцей – похитителем зеркал.
Она должна бежать. Она должна вцепиться в руку Мод и потянуть ее за собой. Бежать, подобрав юбки, как можно дальше от Данте Тревани. Но вопреки здравому смыслу Глори не хотелось ничего другого; только бы безотрывно смотреть на него и снова и снова повторять слово «Флорида», чтобы он не переставал ей улыбаться.
Слава Богу, он, кажется, не замечал ее глубокого смятения.
Его прекрасные глаза, казалось, утонули в мире грез.
– Флорида. Боже, эти рассказы Понса де Леона при дворе об открытии этой земли и о ее изумительном источнике молодости…
– Надо же – собирать людей при дворе, чтобы так морочить им голову! – заметила с некоторой тревогой заядлая поборница истины Мод.
Глори едва заметно улыбнулась, на что Мод буквально ощетинилась:
– Неужели вы думаете, что я выглядела бы так, как теперь, если бы во Флориде действительно был какой-нибудь источник молодости? – Она подняла локоть и похлопала другой рукой по дряблой мышце плеча. – С каждым днем провисает все больше, – пожаловалась она. – Данте мог бы выдумать что-нибудь получше. Каждому известно, что эту страну открыл Христофор Колумб, а не какой-то там Понс.
– Ты, возможно, имеешь в виду известного итальянского путешественника Кристофоро Коломбо, – заметил Данте.
Глори, все еще увлеченная происшедшим в нем едва заметным изменением, на этот раз решила не исправлять его ошибку в произношении, тем более что он тут же добавил:
– Мне не доводилось с ним встречаться.
– Еще бы! – Мод откинулась на подушку, словно освобождая дорогу шагающему в трансе лунатику. – Как-никак, а он умер миллион лет назад.
– Колумб умер не так уж давно, – тут же поправила ее Глори, вспомнив о том, как стремился к точности Данте, выясняя, сколько лет прошло с тех пор, как ее мать приобрела волшебное зеркало.
Она надеялась, что он не попросит уточнить, сколько лет прошло со дня смерти Колумба, так как сама этого точно не знала. Кроме того, как, черт побери, получилось, что она под действием улыбки Данте забыла о своей цели выведать его тайны, пустившись в разговоры о давно умершем путешественнике?
– Ты отвлекаешься, Данте. Расскажи нам о том, какое будущее ожидает тебя.
С лица Данте сошла улыбка, и непринужденности как не бывало. Глори чувствовала, что он нечасто открывал людям эту мягкую, улыбчивую и незащищенную сторону своей натуры, и с досадой подумала, что он, вероятно, никогда больше не откроется перед ней.
– Вы не поверили бы мне, если бы я рассказал вам о своем будущем.
– Мы поверим, – возразила Мод. – Поверим каждому твоему слову. И не будем смеяться, что бы ни услышали.
Глори никогда не видела, чтобы человеку было так трудно выдавить из себя хотя бы несколько слов. Данте глубоко вздохнул, готовый заговорить, но тут же словно осекся и задумался. Потом уселся на землю, свободно опустил руки на колени и, набрав полные легкие воздуха, глядя куда-то в сторону, повторил:
– Вы не поверите мне.
– О, Бога ради, говори же, не то я разобью это дурацкое зеркало о твою голову! – взорвалась Мод, готовая осуществить свою угрозу.
– Нет, ни в коем случае не делай этого. – Данте поднял руку, как чикагский полицейский, регулирующий движение на улице. – Если ты разобьешь его, мне отсюда никогда не вырваться.
Его слова были полны такого ужаса перед будущим, какой мог бы почувствовать ни в чем не повинный человек, узнавший, что он приговорен к пожизненному заключению. Глори почувствовала легкую дрожь, поняв, что он не испытывал радости от ее общества. Ну и что? Зная, как Данте был упрям, Глори, разумеется, не хотела, чтобы он крутился возле нее. Он лишь бесконечно докучал бы ей упреками, что она приняла за шутку угрозу Мод разбить зеркало.
– Я сделаю так, что она больше к нему не подойдет, если ты скажешь мне, почему оно так много значит для тебя.
Данте покачал головой.
– Ты не должен чувствовать стыда от того, что бежишь от… от неприятностей или от чего-то еще. Ты не можешь сказать нам ничего такого, чего мы не слышали бы десятки раз раньше, – вкрадчиво продолжала Гло-риана.
– Если бы это было так!.. – Данте хмуро посмотрел на Глориану. – На всем свете надо мной одним висит проклятие совершенно необычного стечения обстоятельств.
Она решила прочесть хоть одну страницу в книге его таинственной жизни, подслащивая это ободряющей улыбкой.
– Говори же, мы слушаем тебя. Ты здесь среди друзей.
Ее слова как будто удивили Данте. Он посмотрел на нее так, словно никто и никогда не предлагал ему своей дружбы.
– Хорошо. Я… – Он снова сделал глубокий вдох, такой долгий, что Глори испугалась, как бы он не вернулся к своей манере тянуть с рассказом. – Я стал жертвой хитрости одного колдуна, – тихо закончил фразу Данте. – Доктор Джон Ди использовал это самое зеркало, чтобы перенести меня сюда из тысяча пятьсот сорок четвертого года от Рождества Христова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90