Джиллиане нужна подруга. – Он снова взглянул в окно. – Не терпится уехать отсюда.
– Потерпи еще два дня и две ночи, – сказал Брюс. – Одна из ночей будет свадебной, не забудь.
– Не забуду, – многозначительно ответил Джон. – Завтра с утра отправлюсь за свадебным подарком.
– Что-нибудь из золота и с драгоценными камешками?
Джон покачал головой.
– У меня на уме нечто другое.
Глава 4
Приготовление к свадьбе шло полным ходом. Джиллиана не могла не восхищаться умением королевы Изабеллы управлять процессом подготовки свадебных торжеств. Маленькая королева без лишнего ажиотажа, спокойно и разумно распределяла обязанности целой армии портних и просто служанок, и к вечеру бесконечно тянувшегося дня, что предшествовал бракосочетанию, наряды невесты были готовы. Десять платьев – два шерстяных, три из льняного полотна, три из венецианской парчи и еще два бархатных, одно из которых даже оторочено мехом, заполнили огромный деревянный сундук, основательно посыпанный высушенными цветами и листьями лаванды. Кроме того, в сундуке находились три сорочки, восемь юбок, чулки, туфли, домашние и вечерние, два плаща с капюшонами и третий, стеганный мягким кроличьим мехом... Перечисление можно продолжить.
Джиллиана наотрез отказалась от сооружения различных замысловатых головных уборов, и, поскольку времени оставалось очень мало, королева с ней согласилась. Отдельно от остальной одежды в спальне у Марии висело укутанное в холстину подвенечное платье.
Для Джиллианы день показался куда более утомительным, чем когда она собирала хворост в лесу, и к вечеру хотелось одного: добраться до постели и уснуть. Однако королева задержала ее даже после того, как отпустила белошвеек и придворных дам.
– Посиди со мной немного, Лия, – сказала она, протягивая ей кубок с вином и указывая на мягкую скамью в своей богато украшенной гобеленами гостиной, и сама села рядом с ней.
Так они сидели, как две подружки, – золотоволосая, несчастная в личной жизни королева и темноволосая, чувствующая себя не менее несчастной придворная дама.
– Я хочу... должна сказать то, – снова заговорила Изабелла, – чего тебе не может сказать Мария, потому что она монахиня и у нее никогда не было первой брачной ночи, которая ожидает тебя завтра.
Джиллиана не знала, что ответить, и потому молчала. Королева начала говорить и следующие несколько минут посвятила довольно подробному рассказу о первом телесном акте любви, к каковому она относилась, насколько могла заключить Джиллиана, не только с большой серьезностью, но и с явной грустью, как к чему-то, ставшему далеким и призрачным.
– Церковь учит нас, – сказала Изабелла, и голос ее звучал нервно, – что женщина может долго не забеременеть, если не находит удовольствия в соитии. Я не беременела шесть лет. Но некоторые мужчины не понимают... – Она помолчала. – Хочешь о чем-то спросить?
– Я должна буду стоять совсем голой перед всеми гостями? – спросила Джиллиана.
– Да, люди должны видеть, что у тебя нет явных изъянов, чтобы впоследствии супруг не мог отвергнуть свою жену на этих основаниях. Но смотреть на тебя будут не все, только некоторые. И совсем недолго, если, конечно, муж не станет возражать.
Джиллиана растерянно выслушала королеву и торопливо отпила из кубка. По спине у нее пробежал холодок.
– Не нужно волноваться, – постаралась утешить Изабелла, беря ее за руку. – Все быстро проходит, и первая боль тоже, если мужчина искусен.
– Боли я не боюсь, – сказала Джиллиана.
Ничего больше она говорить не стала, просто сидела, чувствуя глубокую усталость и легкое опьянение от выпитого вина, которое принесло ей некоторое облегчение.
Потом, когда она шла по коридору к себе, путь казался непривычно длинным, и ее слегка покачивало. А уже совсем у дверей покоев Марии ей в голову пришла мысль, что ведь завтра, 22 августа, в день ее бракосочетания исполнится ровно семь лет со дня казни отца. Совпадение поразило ее настолько, что она вынуждена была остановиться и прислониться к стене.
Слабый аромат роз, донесшийся до нее, заставил ее очнуться и понять, что она находится возле открытого окна в сад. Джиллиане претила мысль идти сейчас в комнаты, где сестра Мария занимается, как всегда, вышиванием, читает или составляет очередное снадобье от всех болезней. Ей, наверное, хорошо и спокойно: у нее жизнь течет раз навсегда заведенным порядком, а у Джиллианы с завтрашнего дня все, решительно все изменится, и неизвестно, в какую сторону. Уж во всяком случае, не в лучшую.
Она вскочила на скамейку, стоявшую возле окна, оттуда на подоконник и спрыгнула в сад, где так пахло розами. Захотелось побродить среди цветов и кустов и, возможно, в последний раз вдохнуть воздух свободы. Собственной свободы.
Подоткнув подол, чтобы удобнее было шагать, она около часа бесцельно металась по саду, заламывая в немом отчаянии руки, испытывая непреодолимое желание сбежать куда-нибудь, но понимая, что бежать некуда. Она так устала, что готова была лечь и уснуть под любым кустом, и пускай все увидят ее.
Она вспомнила, как часто отец говорил ей, что чувство долга – главное достоинство воина. Что ж, хотя замужество ей не по душе, она тоже исполнит свой долг. Кажется, королева Изабелла рассказывала что-то о каких-то телесных радостях, но они ее нисколько не интересуют. Она неоднократно видела в Эмсбери, как спариваются животные – коровы и быки, собаки, – и ни за что не поверит, что подобное может доставить хоть какое-то удовольствие.
Устав бродить по саду, она оправила юбки и. медленно пошла, чтобы вернуться в дом тем же путем – через окошко.
Однако мысли о свадебной ночи все еще не давали покоя. Завтра она вынуждена будет без всякого на то желания и охоты отдать какому-то незнакомому человеку все, чем обладает. Почти все. И свою свободу в том числе. Ее снова бросило в жар, снова захотелось убежать куда глаза глядят! Но это невозможно! Тогда ей остается только биться, воевать за свою свободу от чужой воли! И символом ее свободы будет меч, отцовский меч «зуб змеи», принадлежащий теперь ей, только ей. Его она не отдаст никому!
Она подошла к окну, которое отстояло от земли дальше, чем она предполагала: подоконник был на уровне шеи. Но такое препятствие не останавливало: разве напрасно она столько лет упражняла свое тело, напрасно рядилась, удивляя многих, в мужскую одежду и училась делать то, что казалось доступным только мужчинам?
Она положила на подоконник ладони, подпрыгнула, подтянулась, занесла одну за другой ноги и оказалась на полу в коридоре. Снова одернула юбки чисто женским движением, словно никогда не совершала ничего противоречащего статусу женщины, и, обретя походку искушенной придворной дамы, отправилась в покои принцессы Марии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Потерпи еще два дня и две ночи, – сказал Брюс. – Одна из ночей будет свадебной, не забудь.
– Не забуду, – многозначительно ответил Джон. – Завтра с утра отправлюсь за свадебным подарком.
– Что-нибудь из золота и с драгоценными камешками?
Джон покачал головой.
– У меня на уме нечто другое.
Глава 4
Приготовление к свадьбе шло полным ходом. Джиллиана не могла не восхищаться умением королевы Изабеллы управлять процессом подготовки свадебных торжеств. Маленькая королева без лишнего ажиотажа, спокойно и разумно распределяла обязанности целой армии портних и просто служанок, и к вечеру бесконечно тянувшегося дня, что предшествовал бракосочетанию, наряды невесты были готовы. Десять платьев – два шерстяных, три из льняного полотна, три из венецианской парчи и еще два бархатных, одно из которых даже оторочено мехом, заполнили огромный деревянный сундук, основательно посыпанный высушенными цветами и листьями лаванды. Кроме того, в сундуке находились три сорочки, восемь юбок, чулки, туфли, домашние и вечерние, два плаща с капюшонами и третий, стеганный мягким кроличьим мехом... Перечисление можно продолжить.
Джиллиана наотрез отказалась от сооружения различных замысловатых головных уборов, и, поскольку времени оставалось очень мало, королева с ней согласилась. Отдельно от остальной одежды в спальне у Марии висело укутанное в холстину подвенечное платье.
Для Джиллианы день показался куда более утомительным, чем когда она собирала хворост в лесу, и к вечеру хотелось одного: добраться до постели и уснуть. Однако королева задержала ее даже после того, как отпустила белошвеек и придворных дам.
– Посиди со мной немного, Лия, – сказала она, протягивая ей кубок с вином и указывая на мягкую скамью в своей богато украшенной гобеленами гостиной, и сама села рядом с ней.
Так они сидели, как две подружки, – золотоволосая, несчастная в личной жизни королева и темноволосая, чувствующая себя не менее несчастной придворная дама.
– Я хочу... должна сказать то, – снова заговорила Изабелла, – чего тебе не может сказать Мария, потому что она монахиня и у нее никогда не было первой брачной ночи, которая ожидает тебя завтра.
Джиллиана не знала, что ответить, и потому молчала. Королева начала говорить и следующие несколько минут посвятила довольно подробному рассказу о первом телесном акте любви, к каковому она относилась, насколько могла заключить Джиллиана, не только с большой серьезностью, но и с явной грустью, как к чему-то, ставшему далеким и призрачным.
– Церковь учит нас, – сказала Изабелла, и голос ее звучал нервно, – что женщина может долго не забеременеть, если не находит удовольствия в соитии. Я не беременела шесть лет. Но некоторые мужчины не понимают... – Она помолчала. – Хочешь о чем-то спросить?
– Я должна буду стоять совсем голой перед всеми гостями? – спросила Джиллиана.
– Да, люди должны видеть, что у тебя нет явных изъянов, чтобы впоследствии супруг не мог отвергнуть свою жену на этих основаниях. Но смотреть на тебя будут не все, только некоторые. И совсем недолго, если, конечно, муж не станет возражать.
Джиллиана растерянно выслушала королеву и торопливо отпила из кубка. По спине у нее пробежал холодок.
– Не нужно волноваться, – постаралась утешить Изабелла, беря ее за руку. – Все быстро проходит, и первая боль тоже, если мужчина искусен.
– Боли я не боюсь, – сказала Джиллиана.
Ничего больше она говорить не стала, просто сидела, чувствуя глубокую усталость и легкое опьянение от выпитого вина, которое принесло ей некоторое облегчение.
Потом, когда она шла по коридору к себе, путь казался непривычно длинным, и ее слегка покачивало. А уже совсем у дверей покоев Марии ей в голову пришла мысль, что ведь завтра, 22 августа, в день ее бракосочетания исполнится ровно семь лет со дня казни отца. Совпадение поразило ее настолько, что она вынуждена была остановиться и прислониться к стене.
Слабый аромат роз, донесшийся до нее, заставил ее очнуться и понять, что она находится возле открытого окна в сад. Джиллиане претила мысль идти сейчас в комнаты, где сестра Мария занимается, как всегда, вышиванием, читает или составляет очередное снадобье от всех болезней. Ей, наверное, хорошо и спокойно: у нее жизнь течет раз навсегда заведенным порядком, а у Джиллианы с завтрашнего дня все, решительно все изменится, и неизвестно, в какую сторону. Уж во всяком случае, не в лучшую.
Она вскочила на скамейку, стоявшую возле окна, оттуда на подоконник и спрыгнула в сад, где так пахло розами. Захотелось побродить среди цветов и кустов и, возможно, в последний раз вдохнуть воздух свободы. Собственной свободы.
Подоткнув подол, чтобы удобнее было шагать, она около часа бесцельно металась по саду, заламывая в немом отчаянии руки, испытывая непреодолимое желание сбежать куда-нибудь, но понимая, что бежать некуда. Она так устала, что готова была лечь и уснуть под любым кустом, и пускай все увидят ее.
Она вспомнила, как часто отец говорил ей, что чувство долга – главное достоинство воина. Что ж, хотя замужество ей не по душе, она тоже исполнит свой долг. Кажется, королева Изабелла рассказывала что-то о каких-то телесных радостях, но они ее нисколько не интересуют. Она неоднократно видела в Эмсбери, как спариваются животные – коровы и быки, собаки, – и ни за что не поверит, что подобное может доставить хоть какое-то удовольствие.
Устав бродить по саду, она оправила юбки и. медленно пошла, чтобы вернуться в дом тем же путем – через окошко.
Однако мысли о свадебной ночи все еще не давали покоя. Завтра она вынуждена будет без всякого на то желания и охоты отдать какому-то незнакомому человеку все, чем обладает. Почти все. И свою свободу в том числе. Ее снова бросило в жар, снова захотелось убежать куда глаза глядят! Но это невозможно! Тогда ей остается только биться, воевать за свою свободу от чужой воли! И символом ее свободы будет меч, отцовский меч «зуб змеи», принадлежащий теперь ей, только ей. Его она не отдаст никому!
Она подошла к окну, которое отстояло от земли дальше, чем она предполагала: подоконник был на уровне шеи. Но такое препятствие не останавливало: разве напрасно она столько лет упражняла свое тело, напрасно рядилась, удивляя многих, в мужскую одежду и училась делать то, что казалось доступным только мужчинам?
Она положила на подоконник ладони, подпрыгнула, подтянулась, занесла одну за другой ноги и оказалась на полу в коридоре. Снова одернула юбки чисто женским движением, словно никогда не совершала ничего противоречащего статусу женщины, и, обретя походку искушенной придворной дамы, отправилась в покои принцессы Марии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75