– Подвинься, дорогая.
Теперь ожидание дня свадьбы стало для них не таким томительным, и Агнес каждый день весело пела, приготавливая свадебные наряды.
В конце июня брат Уолдеф вернулся в Гленкирк, и с ним прибыла монахиня-бенедиктинка Мария со стражей и свитой. Их появление до смерти перепугало беднягу Ансельма, простого сельского священника. Никогда еще он не видел, чтобы у монахини было столько слуг и охраны, и начал подумывать, что здесь явное нарушение всех уставов и заповедей, однако брат Уолдеф под строжайшим секретом («Дайте торжественную клятву хранить о том молчание, отец») сообщил ему, что Христова невеста – не кто иная, как принцесса Мария Плантагенет собственной персоной, дочь прежнего короля Англии и родная сестра нынешнего.
Ей и ее приближенным отвели комнаты в замке, где пока еще отсутствовали хозяева, которые как раз воевали против нынешнего короля. Мария первым делом познакомилась с Агнес, которой вскоре пришлось не только более усиленно заняться хозяйственными делами, но и примирять своих кухарок и слуг с кухарками и слугами принцессы, у которых были свои понятия о приготовлении пищи и о других вещах.
Среди многих достоинств и добродетелей сестры Марии немалое место занимала терпеливость, которая дала ей силы дождаться конца сентября, когда по раннему свежему снегу возвратились к родным очагам члены клана Карлейля и с ними его глава со своей супругой.
Мария сама вышла встретить их во двор замка и первой поцеловала удивленную и обрадованную племянницу, легко спрыгнувшую с коня и бросившуюся ей на шею. Принцесса уже успела немало услышать о Джиллиане от брата Уолдефа и Агнес, но ее все равно поразили цветущий вид и душевное спокойствие своей бывшей воспитанницы. Глаза ее наполнились радостными слезами. Поразило и то, что Джиллиана, которая раньше не могла проронить ни слезинки, открыто плакала у нее на плече.
– Тетя Мария, – шептала она, – как я благодарна Богу за встречу с вами.
– Дитя мое, – отвечала та, – я тоже благодарю его.
– Я стала теперь настоящим воином, – призналась Джиллиана, опасаясь, что сестра Мария выразит неодобрение, но никакой реакции с ее стороны не последовало, поскольку к ним подошел Джон Карлейль и склонился над ее рукой для поцелуя.
– Вижу, вы так и не укротили свою жену, – сказала Мария, оглядывая их запыленную одежду и военное снаряжение.
– О нет, сестра, – ответил он с улыбкой, – ее можно считать укрощенной. Но только на определенных условиях.
Обратив к Джиллиане свои светло-голубые глаза, монахиня смиренно произнесла:
– Да простит мне Господь тщеславие, но хотелось бы услышать от тебя, дитя, что мой выбор твоего спутника жизни пришелся тебе по душе.
Джиллиана покраснела, что раньше замечалось за ней только в припадке гнева, и тоже со смирением ответила:
– О да, сестра, я теперь действительно счастлива со своим супругом.
– Но до меня дошли слухи, что однажды он позволил себе поколотить тебя. – В глазах Марии сверкали искорки смеха.
Джиллиана зарделась еще пуще и спокойно ответила:
– Наш король велел ему наказать меня. – И, тоже с улыбкой в глазах, добавила: – Но причиной тому была я сама.
Из прибывших гостей не только сестра Мария и брат Уолдеф с нетерпением ожидали возвращения в замок Джиллианы. Еще один человек ждал ее возвращения с замиранием сердца – юноша из числа сопровождавших принцессу воинов. Звали его Питер Энгер, он знавал Джиллиану, еще когда оба были подростками, и с тех пор питал к ней самые нежные чувства.
Сейчас он ждал удобного случая, чтобы встретиться с ней и поговорить без свидетелей, понимая, впрочем, что ни на что рассчитывать не может. Но ведь случаются чудеса?..
Он ждал ее за поворотом к замку и замерзал. Чтобы согреться, он топтался на одном месте. Ему сказали, что Джиллиана ушла в соседнее селение, где болел ребенок. Для него она приготовила целый набор трав, которые при медленном сжигании на жаровне выделяли целебный дым. Больной мальчик, дыша целебным дымом, прочищал легкие. Джиллиана в своем умении использовать целебные травы, настойки и мази почти сравнялась с братом Уолдефом, и потому ее все чаще приглашали в селение к больным. Особенно к детям.
Увидев ожидающего ее Питера, она удивилась.
– Питер! – воскликнула она. – Ты прибыл с сестрой Марией? Что же раньше не нашел меня?
Он был заметно смущен и ответил не сразу.
– Ну... я не знал, – проговорил он, – помнишь ты меня еще или нет, Лия.
Он назвал ее именем, как много лет назад, когда они часто состязались в умении владеть оружием и почти ни разу, к своему удивлению и огорчению, он не выходил победителем.
Что-то в его голосе насторожило ее, заставило опустить глаза, он же вдруг схватил ее за руку и почти закричал:
– Ответь мне!
Она высвободила руку, прямо взглянув ему в лицо, и сказала:
– Вот ты и стал взрослым, Питер. Только не заставляй меня пожалеть о том, что мы снова встретились.
Его взгляд из настойчивого стал умоляющим, голос зазвучал так же:
– Я хочу услышать, помнила ли ты обо мне хоть чуть – чуть... Я прямо сохну по тебе, с той поры как ты покинула.
– Виндзор. Веришь мне?
Ей хотелось пожалеть его, произнести какие-то ласковые слова, но было неприятно такое открытое проявление слабости с его стороны, и она сухо и решительно сказала:
– Питер, мы были партнерами по тренировкам, и только. Больше никем. Я не любила тогда ни одного мужчину, но если бы полюбила, им стал бы не ты, а мой теперешний муж... Дай мне пройти, пожалуйста!
Он отступил в сторону, его оглушили прямые жестокие слова, поразил тон, каким она их сказала.
Она молча пошла вперед, а он остался на месте, провожая ее недобрым взглядом.
Со стороны лесной опушки на них смотрел с нескрываемым любопытством другой мужчина, а затем повернулся и зашагал по дороге к селению. Внезапно начался сильный снегопад.
Агнес Карлейль и Джейми Джилли наконец-то обвенчались в Гленкирке в церкви Святого Коломбы и стали мужем и женой.
Граф Джон Карлейль с легким сердцем отдал свою сестру ее нареченному. Старый Джок Джилли радовался больше всех – теперь у них в доме появится женщина, которая в свое время принесет ему внуков.
Он не знал, что вот уже три недели, как его невестка беременна.
Что касается Джиллианы, она никак не беременела, вызывая глубокое, но тайное огорчение Джона, который лелеял надежду стать отцом и, чтобы дал Бог, его супруга и ребенок остались в живых. Он часто думал о наследнике, продолжателе рода Карлейлей, но его любовь и страсть к Джиллиане не становились меньше от мысли, что она, быть может, бесплодна. Что ж, на все воля Господа.
Однако в его доме среди прислуги и домочадцев, где всегда все знали друг о друге, даже то, чего никогда не было, сложилось мнение, что хозяин мучительно страдает из-за бесплодия жены и что такая ложка дегтя может окончательно замутить бочку с медом их хрупкого семейного счастья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75