Все обменялись учтивыми приветствиями; теперь Коллинские были отменно вежливы, и это понятно — ведь предстояло драться на дуэли.
Встречу назначили на четыре часа, условились сойтись за монастырем Дев святого причастия.
Четверо наших молодых дворян отправились в особняк маркиза де Кретте.
— Право же, господа, чертовски досадное происшествие, — сказал маркиз, входя в гостиную.
Он опустился на диван и жестом пригласил остальных последовать его примеру.
— А, собственно, почему? — спросил д'Эрбиньи.
— Да потому, любезный виконт, что эти господа Коллинские настаивают на том, чтобы драться четверым против четверых.
— Ну и что ж, разве нас не четверо? — удивился Тревиль.
— Без сомнения, барон. Но ведь шевалье всего второй день в нашей компании, и мне хотелось бы избавить его от участия в сегодняшней схватке.
— Почему вы хотите избавить от этого именно меня, а не кого-либо другого? — осведомился Роже.
— Потому что, любезный мой шевалье, первая дуэль — это, что ни говори, первая…
— Ах, вот оно что! Скажите, у вас в Париже, часом, не придумали способ сразу же начинать со второй дуэли? — спросил Роже.
— Нет, по правде говоря, пока еще не придумали, — со смехом отвечал Кретте.
— В таком случае, милостивый государь, прошу вас, располагайте мною, — твердо сказал шевалье. — И если дело только в том, чтобы получить удар шпагой, я, черт побери, стою всякого другого!
— Браво! Вот, по-моему, славный ответ! — воскликнул д'Эрбиньи.
— Я ручаюсь за шевалье, — подхватил Тревиль.
— Шевалье, если вы целым и невредимым вернетесь с этого поединка, то станете моим близким другом, — проговорил Кретте. — Но не заблуждайтесь: братья Коллинские известные бретёры; там, у них на родине, до сих пор еще дерутся на рапирах времен Карла Девятого.
— Что ж делать, маркиз! Как они ни грозны, попробуем дать им отпор.
— Так и порешим, но я вас предупредил, шевалье. У вас есть еще время с честью выйти из игры: если вы отступитесь, мы прибегнем к помощи Кло-Рено, а уж он-то владеет шпагой!
— Вы меня несказанно огорчите, маркиз, если еще раз повторите эти слова. Я весь к вашим услугам, равно как и к услугам милейших наших венгров.
— Ну что ж, господа, стало быть, нынче, в четыре часа, — сказал Кретте. — И советую всем составить завещание, потому что схватка, судя по всему, будет жаркая. Пойдемте со мной, Роже, я подберу вам добрую шпагу, ведь на вашей хорош разве только эфес.
Маркиз попрощался со своими друзьями и повел шевалье в оружейную, где висели шпаги на любой вкус с эфесами, удобными для разных рук.
Роже выбирал оружие как знаток; он взял себе шпагу не слишком длинную и не слишком короткую, не слишком тяжелую и не слишком легкую, ее острый, как бритва, клинок в четырнадцати или пятнадцати дюймах от рукояти расширялся, и это было очень важно для успешного отражения ударов противника.
Маркиз с глубоким вниманием следил за тем, как шевалье выбирает оружие.
— Прекрасно, — сказал он, — вижу, что вкус у вас отменный. Забросьте-ка в угол свою старую шпагу, она никуда не годится, и возьмите эту. Вот и хорошо! Итак, до вечера, позади монастыря Дев святого причастия. Вы знаете, где это?
— Знаю.
— Впрочем, лучше дождитесь меня в гостинице, я заеду за вами по пути. А еще лучше, приходите-ка сюда к двум часам дня, вместе и перекусим.
— Вы слишком добры ко мне, маркиз.
— Полно, полно, перестаньте употреблять эти слова, между друзьями они неуместны, и к тому же от них отдает провинцией.
Вернувшись в гостиницу, Роже заперся у себя в комнате и погрузился в самые мрачные мысли. Совет составить завещание, мимоходом высказанный маркизом, не шел у него из головы.
«Черт побери! — думал шевалье. — Будет чертовски глупо, если окажется, что я приехал из Лоша в Париж лишь для того, чтобы меня здесь укокошили».
Затем он облокотился на стол, подпер голову рукою и принялся думать о Констанс, о матери, об отце, об очаровании родного края, о том очаровании, какое человек начинает ценить, только покинув родные места, ибо в полной мере постигает его, лишь очутившись вдали от дома; наконец шевалье решил приняться за письма и сочинил длинные послания Констанс, отцу и матери; пока он писал их, сердце его сжималось и слезы капали на бумагу.
Роже плакал так долго, что у него иссякли слезы; к тому же погода стояла прекрасная, небо было безоблачно, яркий луч солнца проникал в окно, и в этом широком луче плясали миллионы пылинок; в хорошую погоду смерть кажется нам менее ужасной: уже давно замечено, что в августе встречаешь гораздо больше храбрецов, нежели в декабре.
Шевалье тряхнул головой, поднялся с места, взялся за эфес шпаги и вытащил ее из ножен; рука у него была крепкая, и шпага показалась ему не тяжелее обычной рапиры. Он остановился посреди комнаты и сделал резкий выпад, затем стал в третью позицию, потом — в четвертую и сделал еще несколько быстрых и коротких выпадов; в общем он остался весьма доволен собою, убедившись, что не утратил ни навыков, ни силы, хотя уже почти полтора года не брал в руки рапиру.
В два часа дня он вышел из гостиницы и направился в особняк маркиза. Кретте ожидал его в оружейной в обществе д'Эрбиньи и Тревиля.
Там же был накрыт стол: на нем стояли отбивные, паштет и две бутылки выдержанного вина.
При виде всех этих вкусных вещей, шевалье объявил, что он просто умирает с голоду, так как еще ничего не ел, а только выпил в девять утра чашку шоколаду.
Остальные хором поддержали его.
Трапеза прошла так весело, как будто они, встав из-за стола, собирались ехать в Оперу. Правда, шевалье время от времени ощущал нервическое покалывание в сердце, но ощущение это было мгновенным и не могло согнать улыбку с его губ.
За столом просидели около часа, однако, сверх двух бутылок не было выпито ни одного бокала вина. За десертом четверо друзей обнялись.
— Вот что, шевалье, — сказал д'Эрбиньи, который считался лучшим фехтовальщиком среди молодых дворян, составлявших общество маркиза де Кретте, — вчера, когда вы объезжали Мальбрука, и нынче, когда мы играли в мяч, я сразу заметил, что у вас железные икры и стальная рука; не давайте же спуску этому черномазому Коллинскому, ибо, полагаю, он непременно захочет иметь дело с вами, что вполне естественно, так как вы весьма галантно, обещали насквозь проткнуть его шпагой. Помните, он мастер на обманные движения и ложные выпады. А потому отступайте, уклоняйтесь, пусть он как следует натрудит себе руку, а уж там вы с ним легко справитесь.
— Когда у меня будет второй поединок, — отвечал шевалье, — я, быть может, и стану отступать, ибо, как говорит мой отец, отступать — не значит бежать; но в первом поединке я, черт побери, не отступлю ни на шаг; скажу вам заранее: коли на месте дуэли окажется стена, я, чтобы не было соблазна отойти прислонюсь спиною к этой стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Встречу назначили на четыре часа, условились сойтись за монастырем Дев святого причастия.
Четверо наших молодых дворян отправились в особняк маркиза де Кретте.
— Право же, господа, чертовски досадное происшествие, — сказал маркиз, входя в гостиную.
Он опустился на диван и жестом пригласил остальных последовать его примеру.
— А, собственно, почему? — спросил д'Эрбиньи.
— Да потому, любезный виконт, что эти господа Коллинские настаивают на том, чтобы драться четверым против четверых.
— Ну и что ж, разве нас не четверо? — удивился Тревиль.
— Без сомнения, барон. Но ведь шевалье всего второй день в нашей компании, и мне хотелось бы избавить его от участия в сегодняшней схватке.
— Почему вы хотите избавить от этого именно меня, а не кого-либо другого? — осведомился Роже.
— Потому что, любезный мой шевалье, первая дуэль — это, что ни говори, первая…
— Ах, вот оно что! Скажите, у вас в Париже, часом, не придумали способ сразу же начинать со второй дуэли? — спросил Роже.
— Нет, по правде говоря, пока еще не придумали, — со смехом отвечал Кретте.
— В таком случае, милостивый государь, прошу вас, располагайте мною, — твердо сказал шевалье. — И если дело только в том, чтобы получить удар шпагой, я, черт побери, стою всякого другого!
— Браво! Вот, по-моему, славный ответ! — воскликнул д'Эрбиньи.
— Я ручаюсь за шевалье, — подхватил Тревиль.
— Шевалье, если вы целым и невредимым вернетесь с этого поединка, то станете моим близким другом, — проговорил Кретте. — Но не заблуждайтесь: братья Коллинские известные бретёры; там, у них на родине, до сих пор еще дерутся на рапирах времен Карла Девятого.
— Что ж делать, маркиз! Как они ни грозны, попробуем дать им отпор.
— Так и порешим, но я вас предупредил, шевалье. У вас есть еще время с честью выйти из игры: если вы отступитесь, мы прибегнем к помощи Кло-Рено, а уж он-то владеет шпагой!
— Вы меня несказанно огорчите, маркиз, если еще раз повторите эти слова. Я весь к вашим услугам, равно как и к услугам милейших наших венгров.
— Ну что ж, господа, стало быть, нынче, в четыре часа, — сказал Кретте. — И советую всем составить завещание, потому что схватка, судя по всему, будет жаркая. Пойдемте со мной, Роже, я подберу вам добрую шпагу, ведь на вашей хорош разве только эфес.
Маркиз попрощался со своими друзьями и повел шевалье в оружейную, где висели шпаги на любой вкус с эфесами, удобными для разных рук.
Роже выбирал оружие как знаток; он взял себе шпагу не слишком длинную и не слишком короткую, не слишком тяжелую и не слишком легкую, ее острый, как бритва, клинок в четырнадцати или пятнадцати дюймах от рукояти расширялся, и это было очень важно для успешного отражения ударов противника.
Маркиз с глубоким вниманием следил за тем, как шевалье выбирает оружие.
— Прекрасно, — сказал он, — вижу, что вкус у вас отменный. Забросьте-ка в угол свою старую шпагу, она никуда не годится, и возьмите эту. Вот и хорошо! Итак, до вечера, позади монастыря Дев святого причастия. Вы знаете, где это?
— Знаю.
— Впрочем, лучше дождитесь меня в гостинице, я заеду за вами по пути. А еще лучше, приходите-ка сюда к двум часам дня, вместе и перекусим.
— Вы слишком добры ко мне, маркиз.
— Полно, полно, перестаньте употреблять эти слова, между друзьями они неуместны, и к тому же от них отдает провинцией.
Вернувшись в гостиницу, Роже заперся у себя в комнате и погрузился в самые мрачные мысли. Совет составить завещание, мимоходом высказанный маркизом, не шел у него из головы.
«Черт побери! — думал шевалье. — Будет чертовски глупо, если окажется, что я приехал из Лоша в Париж лишь для того, чтобы меня здесь укокошили».
Затем он облокотился на стол, подпер голову рукою и принялся думать о Констанс, о матери, об отце, об очаровании родного края, о том очаровании, какое человек начинает ценить, только покинув родные места, ибо в полной мере постигает его, лишь очутившись вдали от дома; наконец шевалье решил приняться за письма и сочинил длинные послания Констанс, отцу и матери; пока он писал их, сердце его сжималось и слезы капали на бумагу.
Роже плакал так долго, что у него иссякли слезы; к тому же погода стояла прекрасная, небо было безоблачно, яркий луч солнца проникал в окно, и в этом широком луче плясали миллионы пылинок; в хорошую погоду смерть кажется нам менее ужасной: уже давно замечено, что в августе встречаешь гораздо больше храбрецов, нежели в декабре.
Шевалье тряхнул головой, поднялся с места, взялся за эфес шпаги и вытащил ее из ножен; рука у него была крепкая, и шпага показалась ему не тяжелее обычной рапиры. Он остановился посреди комнаты и сделал резкий выпад, затем стал в третью позицию, потом — в четвертую и сделал еще несколько быстрых и коротких выпадов; в общем он остался весьма доволен собою, убедившись, что не утратил ни навыков, ни силы, хотя уже почти полтора года не брал в руки рапиру.
В два часа дня он вышел из гостиницы и направился в особняк маркиза. Кретте ожидал его в оружейной в обществе д'Эрбиньи и Тревиля.
Там же был накрыт стол: на нем стояли отбивные, паштет и две бутылки выдержанного вина.
При виде всех этих вкусных вещей, шевалье объявил, что он просто умирает с голоду, так как еще ничего не ел, а только выпил в девять утра чашку шоколаду.
Остальные хором поддержали его.
Трапеза прошла так весело, как будто они, встав из-за стола, собирались ехать в Оперу. Правда, шевалье время от времени ощущал нервическое покалывание в сердце, но ощущение это было мгновенным и не могло согнать улыбку с его губ.
За столом просидели около часа, однако, сверх двух бутылок не было выпито ни одного бокала вина. За десертом четверо друзей обнялись.
— Вот что, шевалье, — сказал д'Эрбиньи, который считался лучшим фехтовальщиком среди молодых дворян, составлявших общество маркиза де Кретте, — вчера, когда вы объезжали Мальбрука, и нынче, когда мы играли в мяч, я сразу заметил, что у вас железные икры и стальная рука; не давайте же спуску этому черномазому Коллинскому, ибо, полагаю, он непременно захочет иметь дело с вами, что вполне естественно, так как вы весьма галантно, обещали насквозь проткнуть его шпагой. Помните, он мастер на обманные движения и ложные выпады. А потому отступайте, уклоняйтесь, пусть он как следует натрудит себе руку, а уж там вы с ним легко справитесь.
— Когда у меня будет второй поединок, — отвечал шевалье, — я, быть может, и стану отступать, ибо, как говорит мой отец, отступать — не значит бежать; но в первом поединке я, черт побери, не отступлю ни на шаг; скажу вам заранее: коли на месте дуэли окажется стена, я, чтобы не было соблазна отойти прислонюсь спиною к этой стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110