Мел, закрыв глаза, медленно жевала, потом вздохнула и открыла глаза.
– Кроме Джеффа, свежие креветки – самое лучшее, что есть на Юге. Ты скоро сможешь приехать в Руби-Байю? Выставка заканчивается завтра в полдень, верно?
– Да, но я не могу ничего обещать. Особенно насчет Уокера.
– Тогда мы позволим мужчине ответить самому за себя.
Мел встала и пошла в бар. Даже при шестимесячной беременности, а может быть, благодаря ей она двигалась так женственно, что притягивала к себе взгляды всех мужчин.
Она эффектно наклонилась к Уокеру и, поиграв воротником его куртки, сказала:
– Что такой красивый парень, как ты, делает в баре вроде этого?
Глаза Уокера сощурились.
– Жду, когда мне повезет.
– Считай, что тебе уже повезло. – Она потянула его за воротник.
– Ты уверена?
– Уверена. Мы готовы перейти от страшных рассказов к беседам о схватках в НХЛ.
На лице Уокера расплылась улыбка. Он сиял весь – от глаз до губ.
– Мне принести с собой стул?
– Официант принесет.
– Пошли.
Уверенным шагом официант обошел их и вернулся к столу. Он сумел пристроить стул между двумя уже стоящими и не опрокинуть при этом тарелку Фейт, за что и получил чаевые.
Уокеру не хотелось внедряться в дамскую компанию, но он забыл об этом, как только увидел Фейт. В начале обеда она была бледной, как фарфор. Теперь на ее лицо вернулись краски. Она смеялась, и ее серебристо-синие глаза блестели. Фейт доедала последнюю креветку, причем делала это с явным удовольствием.
Уокер с облегчением сел на стул.
– Ты хорошо на нее действуешь, – сказал он Мел спокойным голосом.
– Что ты имеешь в виду? – пробормотала Мел.
– Грабеж и нападение потрясли ее, причем сильнее, чем она себе это могла представить. – Слова Уокера, специально произнесенные громко, долетели до агента ФБР, сидящего поблизости.
– Грабеж и нападение?
– После ленча, – ответил Уокер.
– Сегодня? – с ужасом спросила Мел.
Фейт бросила на Уокера взгляд, в котором читалось предупреждение: ну, Уокер, погоди!
– Ох, – ответил он, – я вижу, Фейт ничего тебе не рассказала.
– Вот именно. Нам надо приехать в Руби-Байю завтра вечером.
Краешком глаза Уокер наблюдал за агентами. Он подумал о хорошо экипированных агентах Дяди, которые ползают по болотам вокруг Руби-Байю темной ночью, и усмехнулся. Его улыбка была похожа на улыбку аллигатора.
– Я никогда не спорю с красивой леди, – произнес он в своей обычной южной манере. – Мы приедем.
Глава 17
После того как прошло торжественное закрытие выставки, клиенты и дизайнеры разбрелись по залу. Кто-то укладывал вещи, кто-то подсчитывал, во что ему обошлись поездка и участие. Человек десять в униформе прогуливались в толпе. После вчерашнего грабежа организаторам ничего другого не оставалось, как пригласить профессионалов. Они наняли еще нескольких полицейских, но с условием не бряцать оружием.
Фейт и Уокер смешались с толпой. Сегодня Фейт Донован надела однотонный брючный костюм. Глубокий красный цвет его походил на цвет бирманского рубина. Вместо убийственных шпилек на ней были простые, но чертовски дорогие черные итальянские туфли. Кроме того, они были еще и удобными, а удобство волновало Фейт сейчас больше всего.
Уокер надел ту же самую спортивную куртку и свежую голубую рубашку. Его главная задача и расчет – не выделяться, быть как можно более незаметным. Чем меньше люди будут обращать на него внимания, тем легче ему будет наблюдать за тем, что происходит, не привлекая любопытных или косых взглядов.
В номинации «Самая смешная вещь» победило украшение, имитирующее большую яичницу-глазунью: желтые бриллианты вместо желтка и бесцветные бриллианты вместо белка. Уокер не мог представить себе, какая женщина захочет носить на своем деловом костюме завтрак в полмиллиона долларов. Он и впрямь был деревенский парень, потому что понятия не имел, какие продвинутые женщины живут в Манхэттене или в Лос-Анджелесе.
– Прекрати хихикать, – призвала его к порядку Фейт, почти не шевеля губами. – Если люди проголосовали за ту убогую булавку в номинации «Самое лучшее», то почему это не может быть «Самое смешное»? – Она наклонилась, чтобы прочитать карточку, сопровождавшую награждение:
– «Булавка – забавное постмодернистское утверждение каждодневных пустячков, которые находят отклик в сердце даже в самой гламурной жизни».
– Ну и дерьмо, – прокомментировал услышанное Уокер. Она впилась зубами в нижнюю губу, пытаясь не расхохотаться, потому что смех только раззадорил бы Уокера. Но ей хорошо запомнилось его негодующее лицо, когда он узнал, что ожерелье Монтегю удостоили лишь парой учтивых фраз. Уокер почти зарычал на лысеющего типа профессорской наружности, который с потрясающей снисходительностью вручал Фейт сертификат.
– Эта очень странная дизайнерская ассоциация, – тихо сказала она Уокеру, – образовалась на восточном побережье. Их приоритет – академизм.
– Никакой профессор не заставит меня носить такое жареное яйцо.
Смех все же прорвался сквозь крепко стиснутые зубы Фейт.
– Это еще не все. Победитель следующие десять лет будет фигурировать в каждом учебнике по современному ювелирному дизайну.
– Похоже, это на самом деле серьезно.
– Да. Но если через год эта вещь не будет продана музею или частному коллекционеру, то драгоценные камни вынут и используют для создания других вещей.
– Я буду ждать с нетерпением.
– Какой ты вредный, – тихо проговорила Фейт. Она стиснула его руку и тихонько прошипела:
– С точки зрения дизайнера это жареное яйцо – вещь интересная. Ее стоило наградить. Эта награда означает, что прошла эпоха песчаника и нержавеющей стали.
– Объясни. Ты мне совершенно заморочила голову.
– Последние десять лет двадцатого века огромное количество дизайнеров-ювелиров хотели, чтобы ценилось их художественное видение, а не стоимость самих материалов. Как у живописцев или скульпторов. Масло и мрамор не ценны сами по себе – ценность в творении. Так и дизайнеры, создавая украшения, использовали обычные камни и металлы вместо золота, платины и драгоценных камней.
– Так-так, – согласился Уокер. – А на конечной цене вещи это не отражалось?
– Нет. Это было возвращение к идее Ренессанса по части украшений. Когда люди не умели еще огранять камни и не мечтали о роскошных драгоценных камнях, тогда ценность украшений зависела от исполнения и трудоемкости работы. Когда секреты огранки стали мастерам известны, все поменялось. Дизайн стал второстепенным моментом. И хотя… гм… эта «забавная постмодернистская» вещь не в моем вкусе, но она – синтез оригинальной идеи и дорогих материалов. Это и отражается на ценности конечного результата.
Уокер слегка наклонил голову набок и снова посмотрел на сверкающую вещицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Кроме Джеффа, свежие креветки – самое лучшее, что есть на Юге. Ты скоро сможешь приехать в Руби-Байю? Выставка заканчивается завтра в полдень, верно?
– Да, но я не могу ничего обещать. Особенно насчет Уокера.
– Тогда мы позволим мужчине ответить самому за себя.
Мел встала и пошла в бар. Даже при шестимесячной беременности, а может быть, благодаря ей она двигалась так женственно, что притягивала к себе взгляды всех мужчин.
Она эффектно наклонилась к Уокеру и, поиграв воротником его куртки, сказала:
– Что такой красивый парень, как ты, делает в баре вроде этого?
Глаза Уокера сощурились.
– Жду, когда мне повезет.
– Считай, что тебе уже повезло. – Она потянула его за воротник.
– Ты уверена?
– Уверена. Мы готовы перейти от страшных рассказов к беседам о схватках в НХЛ.
На лице Уокера расплылась улыбка. Он сиял весь – от глаз до губ.
– Мне принести с собой стул?
– Официант принесет.
– Пошли.
Уверенным шагом официант обошел их и вернулся к столу. Он сумел пристроить стул между двумя уже стоящими и не опрокинуть при этом тарелку Фейт, за что и получил чаевые.
Уокеру не хотелось внедряться в дамскую компанию, но он забыл об этом, как только увидел Фейт. В начале обеда она была бледной, как фарфор. Теперь на ее лицо вернулись краски. Она смеялась, и ее серебристо-синие глаза блестели. Фейт доедала последнюю креветку, причем делала это с явным удовольствием.
Уокер с облегчением сел на стул.
– Ты хорошо на нее действуешь, – сказал он Мел спокойным голосом.
– Что ты имеешь в виду? – пробормотала Мел.
– Грабеж и нападение потрясли ее, причем сильнее, чем она себе это могла представить. – Слова Уокера, специально произнесенные громко, долетели до агента ФБР, сидящего поблизости.
– Грабеж и нападение?
– После ленча, – ответил Уокер.
– Сегодня? – с ужасом спросила Мел.
Фейт бросила на Уокера взгляд, в котором читалось предупреждение: ну, Уокер, погоди!
– Ох, – ответил он, – я вижу, Фейт ничего тебе не рассказала.
– Вот именно. Нам надо приехать в Руби-Байю завтра вечером.
Краешком глаза Уокер наблюдал за агентами. Он подумал о хорошо экипированных агентах Дяди, которые ползают по болотам вокруг Руби-Байю темной ночью, и усмехнулся. Его улыбка была похожа на улыбку аллигатора.
– Я никогда не спорю с красивой леди, – произнес он в своей обычной южной манере. – Мы приедем.
Глава 17
После того как прошло торжественное закрытие выставки, клиенты и дизайнеры разбрелись по залу. Кто-то укладывал вещи, кто-то подсчитывал, во что ему обошлись поездка и участие. Человек десять в униформе прогуливались в толпе. После вчерашнего грабежа организаторам ничего другого не оставалось, как пригласить профессионалов. Они наняли еще нескольких полицейских, но с условием не бряцать оружием.
Фейт и Уокер смешались с толпой. Сегодня Фейт Донован надела однотонный брючный костюм. Глубокий красный цвет его походил на цвет бирманского рубина. Вместо убийственных шпилек на ней были простые, но чертовски дорогие черные итальянские туфли. Кроме того, они были еще и удобными, а удобство волновало Фейт сейчас больше всего.
Уокер надел ту же самую спортивную куртку и свежую голубую рубашку. Его главная задача и расчет – не выделяться, быть как можно более незаметным. Чем меньше люди будут обращать на него внимания, тем легче ему будет наблюдать за тем, что происходит, не привлекая любопытных или косых взглядов.
В номинации «Самая смешная вещь» победило украшение, имитирующее большую яичницу-глазунью: желтые бриллианты вместо желтка и бесцветные бриллианты вместо белка. Уокер не мог представить себе, какая женщина захочет носить на своем деловом костюме завтрак в полмиллиона долларов. Он и впрямь был деревенский парень, потому что понятия не имел, какие продвинутые женщины живут в Манхэттене или в Лос-Анджелесе.
– Прекрати хихикать, – призвала его к порядку Фейт, почти не шевеля губами. – Если люди проголосовали за ту убогую булавку в номинации «Самое лучшее», то почему это не может быть «Самое смешное»? – Она наклонилась, чтобы прочитать карточку, сопровождавшую награждение:
– «Булавка – забавное постмодернистское утверждение каждодневных пустячков, которые находят отклик в сердце даже в самой гламурной жизни».
– Ну и дерьмо, – прокомментировал услышанное Уокер. Она впилась зубами в нижнюю губу, пытаясь не расхохотаться, потому что смех только раззадорил бы Уокера. Но ей хорошо запомнилось его негодующее лицо, когда он узнал, что ожерелье Монтегю удостоили лишь парой учтивых фраз. Уокер почти зарычал на лысеющего типа профессорской наружности, который с потрясающей снисходительностью вручал Фейт сертификат.
– Эта очень странная дизайнерская ассоциация, – тихо сказала она Уокеру, – образовалась на восточном побережье. Их приоритет – академизм.
– Никакой профессор не заставит меня носить такое жареное яйцо.
Смех все же прорвался сквозь крепко стиснутые зубы Фейт.
– Это еще не все. Победитель следующие десять лет будет фигурировать в каждом учебнике по современному ювелирному дизайну.
– Похоже, это на самом деле серьезно.
– Да. Но если через год эта вещь не будет продана музею или частному коллекционеру, то драгоценные камни вынут и используют для создания других вещей.
– Я буду ждать с нетерпением.
– Какой ты вредный, – тихо проговорила Фейт. Она стиснула его руку и тихонько прошипела:
– С точки зрения дизайнера это жареное яйцо – вещь интересная. Ее стоило наградить. Эта награда означает, что прошла эпоха песчаника и нержавеющей стали.
– Объясни. Ты мне совершенно заморочила голову.
– Последние десять лет двадцатого века огромное количество дизайнеров-ювелиров хотели, чтобы ценилось их художественное видение, а не стоимость самих материалов. Как у живописцев или скульпторов. Масло и мрамор не ценны сами по себе – ценность в творении. Так и дизайнеры, создавая украшения, использовали обычные камни и металлы вместо золота, платины и драгоценных камней.
– Так-так, – согласился Уокер. – А на конечной цене вещи это не отражалось?
– Нет. Это было возвращение к идее Ренессанса по части украшений. Когда люди не умели еще огранять камни и не мечтали о роскошных драгоценных камнях, тогда ценность украшений зависела от исполнения и трудоемкости работы. Когда секреты огранки стали мастерам известны, все поменялось. Дизайн стал второстепенным моментом. И хотя… гм… эта «забавная постмодернистская» вещь не в моем вкусе, но она – синтез оригинальной идеи и дорогих материалов. Это и отражается на ценности конечного результата.
Уокер слегка наклонил голову набок и снова посмотрел на сверкающую вещицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84