Упрек пошел на пользу Джоконде, она расчувствовалась: ведь Каэтана признала ее мастерство.
– Когда начнем репетировать? – От волнения Джоконда заговорила так громко, что разбудила Балиньо и Рише.
– Что случилось? – удивленно спросил молодой человек. – Хотите, чтобы я рассказал еще какую-нибудь историю?
Он тер глаза, не соображая, где он. По утрам он всегда боялся, что в один прекрасный день Каэтана обойдется без его таланта превращать пятнадцать минут, необходимые для рассказа, в два-три часа чистого ухода от действительности.
В окно вторгался довольно яркий свет.
– Принеси нам кофе, Балиньо. Каэтана вдруг стала необычайно любезной.
– А как поживают Три Грации? – зевая, спросила она.
– Постарели, как и мы. Но сразу помолодеют, как только я сообщу им новость. Правда ведь, искусство омолаживает? – тревожилась Джоконда. Только из-за беспокойства она и не уходила.
– По традиции, артист – самое старое существо на земле. Иногда он молодеет в мире сценических страстей.
Каэтана говорила отвлеченно, не имея в виду себя. Подобно Рише, запускавшему когти в обивку кресла, она впивалась в ткань человеческой души. Сам Полидоро вылизывал ее ногти, в отчаянии обвиняя ее в том, что под ними, в самых корнях, сокрыты яд и диковинные пряности, что там убежище любовного сладострастия.
– Как Полидоро растолстел, – сказала вдруг Каэтана. – Не меньше меня. Только я, несмотря на лишние килограммы, остаюсь актрисой, сцена снимает и боль, и тучность.
Тут она в первый раз улыбнулась. Опустила веки настолько, что почти не видела Джоконду.
– Я часто думаю, что еще молода, а когда потребуется, чувствую себя китайской императрицей. Посмотри на мои ногти. Разве они не такие же, как у мандарина?
Из окна город казался жалкой кучкой домов. За пыльным оконным стеклом Каэтана видела блеклые здания вдалеке. Выходить в город она не хотела, так как знала, что из-за каждого угла на нее будут устремлены безжалостные взоры.
Балиньо открыл дверь спальни, предлагая Каэтане отойти ко сну. В такие минуты он переходил на язык музыки и поэзии, помогавший ему забыть перенесенные обиды.
Каэтана стала прощаться. Погладила Джоконду по щеке, как бы возвращаясь в тот мир, из которого была исторгнута. Эта грустная и задумчивая ласка растрогала Джоконду.
Теперь она пыталась, подражая Каэтане, вселить счастье в своих питомиц. Когда они, проделав немалый путь, уже вышли на площадь, где стоял бюст деда Полидоро, знаменитого Эузебио, Диана недовольно спросила:
– А что еще рассказала Каэтана?
Джоконда, разволновавшись, не могла продолжать. Пальмира и Себастьяна, желая успокоить ее, стали целовать в обе щеки и мешали видеть, что там впереди.
Джоконда постаралась отделаться от их нежностей и полезла в сумочку за платком; когда стерла со щек слюну, лицо ее просветлело.
– Раз мы теперь актрисы, пойдем в бар «Паласа»! На углу возле аптеки они столкнулись с Эрнесто, который нес лекарства сеу Жоакину. Он не присоединился к женщинам, хоть и очень хотелось: боялся жены. На груди еще не зажили царапины, после того как она отделала его ногтями из ревности. В разгар сцены потребовала у него трусы, дабы установить происхождение пятен и запахов.
После осмотра ему пришлось признаться, что недавно он вынужден был предаться тайному пороку. Прямо за стойкой в аптеке. Особенно часто такое случалось с ним в феврале – должно быть, от жары.
– Поговорим как-нибудь в другой раз.
И он ушел, не оглядываясь, не спросил даже, куда они идут.
Джоконда пожалела Жоакина – может, он уже готов принять последнее миропомазание.
– Эрнесто соврал, – сказала Диана. – Просто не хотел, чтобы его видели вместе с нами.
– Если бы это было так, Полидоро дал бы нам знать, что не надо выходить в город, тем более заходить в бар гостиницы.
– А кто сказал Полидоро, что мы собираемся в «Палас»? – поинтересовалась Диана.
– С той минуты, когда мы стали актрисами, мы обрели все права, – сказала Джоконда вместо ответа.
– Эрнесто трус не только на улице, но и в постели, – заявила Пальмира с таким видом, будто она хозяйка города. – Боится всякого проявления чувств. Иногда даже запрещает мне стонать от наслаждения!
Джоконда оценила способность Пальмиры драматизировать факты.
– Ты будешь играть лучше любой из нас, – сказала она, чтобы подбодрить свою питомицу.
У дверей «Паласа» стоял Мажико, наблюдая за прохожими. Женщины ускорили шаг, каждой хотелось подойти первой.
Мажико их не узнал: он был слаб памятью на лица и имена. Однако, не желая показать, что стареет, открыл для них дверь и тем самым невольно создал у них иллюзию, будто им принадлежат и «Палас», и весь мир.
– Разрешите проводить вас, сеньоры, – торжественно возгласил он.
И они пошли за ним по холлу, который был ярко освещен, хотя на улице еще не стемнело. Люстра поразила Себастьяну; сверканье подвесок заставило ее зажмуриться.
– Кто придумал такое чудо? – спросила она, не зная, как назвать эту вещь.
Три Грации особенно заботились о том, чтобы выглядеть понарядней, поэтому их атласные платья изобиловали розовыми и зелеными тонами. Такая пестрота привлекала внимание постояльцев. Мажико с рассеянным видом провел их в бар. Завидев их в дверях, Франсиско тотчас вышел из-за стойки и направился им навстречу.
– Столик на четверых, – поспешила потребовать Джоконда, доказав тем самым, что мечты занесли ее на вершину Эйфелевой башни. Как она и предполагала, Франсиско заглянул в список заказов, дабы предложить таким особам достойный столик.
Пока Джоконда отрабатывала новые манеры, Три Грации, желая быть замеченными, закружились в озорном танце. В конце-то концов, некоторые постояльцы всю жизнь мечтали об их визите.
Особенно старалась Диана, которой во что бы то ни стало хотелось показать, будто она родилась счастливой. В доказательство этого она, вместо того чтобы смеяться, пускала трели, улыбалась Джоконде, но та была занята Франсиско и не обращала на нее внимания. Диана примирилась с положением, догадываясь о прогрессивности замысла Джоконды, благодаря которому они все оказались в баре «Паласа».
Им давно уже надоел сераль, где они с утра до вечера, точно старушки, обменивались вздохами и грустными словами, то печалились, то ссорились. Им не хватало способности приукрашивать действительность, поэтому их вулканические натуры время от времени извергали раскаленную лаву по совершенно непонятным для них причинам.
Теперь они наконец-то воочию увидели бар, который знали лишь по рассказам в постели. Каждый клиент углублялся в малопонятные подробности, из-за чего бар при каждом новом описании выглядел по-иному. Воображение проституток, определяемое их ремеслом, не позволяло им представить себе обстановку заведения, куда ни разу не ступала их нога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107