Нет, вообще-то я вам много чего могу наплести про ту двенадцатиперстную кишку. Хоть в черно-белом формате, хоть в цветном. Про то, как оно всё там на самом деле было. Про шуршание мокриц, копошащихся в тучной плесени, например. Про то, что подступы к вечной бездне пованивали не кипящей смолой и даже не прописанной серой, а банальными канализационными стоками. Про то, что мрак на самом деле не пустая и рваная небыль, а густая и липкая быль. Про что-нибудь еще, чего я там нащупал, унюхал и во что вступил. Могу. Но не буду. Вас не проймешь, а самому лишний раз переживать нелучшие моменты недавнего прошлого не по кайфу. Не те флэшбэки.
Сначала я там шел и гадал: выкручусь — не выкручусь? Потом подумал: а зачем гадать? Какая, собственно, разница? Как будет, так будет. В конце концов, смерть — это же не противоположность жизни, а ее часть. Норвежское дерево в норвежском лесу.
Сделал себе такую фаталистическую анестезию и как-то так сразу успокоился. Да — будь что будет.
Но только я успокоился, как идущий сзади старик, который не приближался ко мне ближе, чем на семь ступенек, взял и напугал меня. Я чуть не заорал от неожиданности. Шли себе такие в тишине, шли. И тут он вдруг опять за свое принялся. За стихи. Стал читать — замогильным, естественно, голосом. И проникновенно так. Разбивая плавность строф ритмом ступенек:
На захолустном полустанке
Обеденная тишина.
Безжизненно поют овсянки
В кустарнике у полотна.
Бескрайний, жаркий, как желанье,
Прямой проселочный простор.
Лиловый лес на заднем плане,
Седого облака вихор.
После этих строк он спросил не без ехидства:
— Это-то хоть знаешь? — Я знал. И похвалился:
— «Дрозды» Пастернака.
И тут сам удивился тому, что Пастернака, а главное, конечно, тому, что «Дрозды». Я даже остановился от осознания этого факта. Но старик ткнул мне канделябром в спину, и я пошел. А он продолжил:
Лесной дорогою деревья
Заигрывают с пристяжной.
По углубленьям на корчевье
Фиалки, снег и перегной.
Наверное, из этих впадин
И пьют дрозды, когда взамен
Раззванивают слухи за день
Огнем и льдом своих колен.
— Пастернак был рыцарем Ордена? — спросил я.
— Кем он только не был, дрозд для дроздов, — ответил старик и погнал дальше:
Вот долгий слог, а вот короткий,
Вот жаркий, вот холодный душ.
Вот что выделывает глоткой,
Луженной лоском этих луж.
У них на кочках свой поселок,
Подглядыванье из-за штор,
Шушуканье в углах светелок
И целодневный таратор.
— Вы меня убьете? — спросил я, прервав его.
— Да, — честно ответил старик. — Эпидемию нужно остановить. Пока она в пандемию не перешла.
— А если я вам дам слово, что никому не выдам Слова? — случайно скаламбурил я.
— А ты его знаешь? — спросил старик.
— Нет, — ответил я.
— Так как же ты можешь сохранить в тайне то, чего не знаешь?
— Но я ведь его в принципе знаю? Ведь так?
— Предполагаю, что знаешь. Чего б я тебя тогда сюда…
— Ну?
— Но ведь ты не знаешь, что именно ты знаешь. — На это мне нечего было ответить. Но и не ответить было стремно. И тогда я нараспев, чтоб не навзрыд, закончил за старика стихотворение:
По их распахнутым покоям
Загадки в гласности снуют.
У них часы с дремучим боем,
Им ветви четверти поют.
Таков притон дроздов тенистый.
Они в неубранном бору
Живут, как жить должны артисты.
Я тоже с них пример беру.
Тут меня осенило.
— Подожди, а ведь слово дрозда — что-то вроде слова Алистера Кроули. Так получается?
— Кто бы сомневался, — ответил старик. — Только у Кроули это было Имя Бога, а слово дрозда — это Слово Его.
— Выходит, Бог — он, по-вашему, типа дрозд?
— Почему бы и нет.
— Странно…
— Чего же тут странного? А как ты Его себе, собственно, представляешь? Благонравного вида седовласым стариком с добрым прищуром? С такими вот, как у меня, лучиками в уголках глаз? Так?
— Ну, не знаю… Вообще-то кем угодно могу — стариком, ребенком, негром, латиносом могу, инвалидом с ДэЦэБэ, Санта-Клаусом, Клинтом Иствудом, Полом Маккартни…
— Пол Маккартни — это ты в тему, — согласился старик, — тот еще интуит, он недавно издал поэтический сборник «Пение черного дрозда». Может, слышал?
— И Чарльзом Буковски могу, — не обращая внимания на его слова, продолжил я свою мысль. — И даже женщиной могу его политкорректно представить, презрев гендорные свои заморочки. Но не дроздом.
— Почему?
— Ну как… По образу же и подобию своему… Он нас. Или мы его. Не важно кто, но — так.
— Ты думаешь, что это сказано про внешний облик?
— А про что?
— Не смеши. Не-сме-ши… Кстати, кем бы мы Его себе ни представили, всё одно, исходя из однозначного определения иконоборческого Собора семьсот пятьдесят четвертого года, впадем в богохульство описуемости. Так лучше тогда — дроздом.
— Почему это дроздом лучше?
— Сказано же было, что к Святой Деве Марии прилетал он на побывку в облике голубя. Где голубь, там и дрозд. Все — птицы.
— А когда святого Бенедикта дьявол искушал в образе черного дрозда, это он что, под Господа косил?
— Оттуда ты это знаешь? — удивился старик.
— Бенедикт и рассказал, Бенечка. Ерофеев.
— Не пори чушь.
— Я не порю, я — парю. Кстати, ведьма, которая пыталась убить Дон Хуана, тоже превращалась в черного дрозда.
— Какого дона? — не понял старик. — Которого командор?
Я не успел ответить — мы уперлись в металлическую дверь.
— Открывай, — приказал старик.
— Тут замок висит, — сказал я.
— Не закрыт он, вытаскивай.
Я с трудом выдернул ржавый механизм из перекошенных ушек. Замок был приятно тяжелым. Я понянчил его на ладони.
— Даже не думай, — предупредил старик.
— Ты это о чем? — прикинулся я медвежонком Умкой.
— О том самом, — сказал он и приказал: — Брось на пол.
Я бросил.
— Открывай. — Проклятый старик больно ткнул канделябром мне меж лопаток. Напомнил, кто в этом доме хозяин.
Я навалился на дверь. Она уныло проскрипела, будто кто-то крышкой зипповской зажигалки провел по третьей струне, и передо мной открылся вход в какую-то тоскливую кондейку. Ну я вошел. Старикашка следом.
Он щелкнул выключателем, вспыхнула шестидесятиваттная лампочка, которая выдавала от силы сорок восемь — сорок девять, и я увидел, что проникли мы в небольшое книжное хранилище, пребывающее, к слову говоря, в отвратном состоянии. В этом чулане с очень низким потолком было сыро и воняло разлагающейся целлюлозой — на грубо сколоченных полках гнили подшивки старых газет и вязанки переставших быть актуальными книг. Я притянул одну из книжных стопок и прочитал название — «Дороги младших богов». Прикинул, а что, если этой штукой в старика запулить? Килограмма три в перевязанной бечевой пачке точно было. Запулить бы в него, а после такой артподготовки тут же и навалиться. Но старый присматривал за мной внимательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72