— А этот вот овраг, он в ту сторону до упора?
— Волчий-то? Ага, до первого пути.
— Значит, так, парни, — определился Серега, — выход один: до того леска добраться, что за оврагом. И уже там их мотать. Работать будем по плану. План такой: я сейчас назад уйду, буду из окна долбить, обозначу огневую точку. Пусть мыслят, что мы все внутри. Ты, Дрон, давай, пока они нас совсем не окружили, оврагом косяк делай и поджигай, на хрен, керосин. Сделай побольше тарараха. Сумеешь их оттянуть — мы тогда в лесок рванем. А там по обстановке. Усек?
— Усек, — кивнул я.
— А я? — спросил Гошка.
— Сиди здесь, не дергайся, прикрывай гражданского. — Серега кивнул на Дорожника и, усмехнувшись, добавил: — Куда тебе скакать в одном ботинке.
Гошка хотел что-то возразить, но Серега, хлопнув меня по плечу, уже полез в будку. Я в свою очередь на прощанье хлопнув по плечу Гошку, сосчитал до трех и перебежками рванул к оврагу.
Луна была не на нашей стороне — ее в ту ночь надули до упора. А облака стерли. И как я ни старался пригибаться, меня запалили — двое придурков, стреляя на ходу, рванули мне наперерез. Одного получилось снять сразу — с разворота краем длинной очереди, как боевым веером, — а второго, упав в снег и притворившись дохлым лисом, я подпустил поближе. И только потом завалил. Теперь экономя пули — одиночным.
И уже не стал вставать, а пополз к оврагу по-пластунски, пропахивая снежный наст небритой мордой. Загребал на себя, под себя, от себя и заглушал пальбу и свист внутренним своим отчаянным ритмом.
Вышел, стало быть, разлад.
Замириться б, да неловко.
Вот такая распальцовка.
Вот такой судьбы расклад.
Начинается. Пора.
Мажь волыну перед боем.
На луну дурного воя
Начинается пора.
Ползти пришлось метров двадцать, но до края добрался благополучно, нырнул в кусты и скатился на заднице вниз.
Овраг оказался неглубоким, что радовало, но был, где-то по колено, наполнен каким-то вонючим отстоем, что огорчало. Но выбирать не приходилось, и я почавкал.
И ритмом, ритмом страх гнал.
Как: «Хоп! Хоп! Хоп!»
Забожились не стонать.
И не влево. И не вправо.
И еще: свою канаву
До упора не сдавать.
Эх, не вышла бы промашка,
Недозор да недогляд.
Не сгубить бы мне ребят
В пасти Волчьего Овражка.
Овраг выгнулся подковой, второй рог которой выходил к ближнему тупику. Мне по плану — к дальнему. Но сначала нужно было, конечно, еще из этой ямы выбраться. Что оказалось делом непростым — подъем в том месте был крут. Но я, сначала забросив автомат наверх, кое-как, цепляясь за кусты, где руками, где зубами, всё же выкарабкался.
Выполз как раз напротив паровоза, что было ништяк. Но нарвался на засаду. Что было не ништяк.
Поставили там эти дебилы одного из своих.
— Эй, чувачок, а вот и я! — крикнул он и направил на меня ствол. Подошел ко мне и встал метрах в двух. Думал поглумиться.
Я не стал дергаться к своему «калашу», а, вытащив из подсумка полный магазин — придурок, увидев это, заржал, — сделал длинный кувырок. Он успел расстрелять землю за моей спиной, прежде чем я, используя энергию наката, свалил его с ног ударом плеча в правое бедро. Опрокинул навзничь, оседлал и бил магазином куда билось, пока не перестал он дергаться.
Вот не понимаю я эту их тему — зачем они понты-то кидают, когда нужно молча засаживать? Блок-бастеров насмотрелись? Придурки. Надо проще быть. Определил «свой — чужой» и гаси, если чужой. А еще лучше — загаси, а потом определяй. Встретил меня — убей меня. Встретил себя — убей себя. Встретил Будду — убей Будду. Похоронная команда разберется, кого куда. А война всё спишет.
Уже не пытаясь отдышаться — знал бы, что такая беготня выпадет, за месяц бы курить бросил, — подхватил свой автомат и рванул к насыпи. Интенсивность стрельбы возле будки возросла охренительно, и я торопился. Паровоз по этой же причине не стал оббегать — кинулся под ним проползать. Чуть скальп не потерял, зацепившись башкой за какой-то выступ на оси колесной пары.
Добежал до последней цистерны и, уже совсем никакой, полез наверх. Цепляясь за леера, добрался до горловины. Она была не законтрована и даже не закрыта — народ, видно, не стеснялся и вовсю черпал халявную горючку. Я сдвинул накидные болты и отбросил люк полностью.
Спустившись на землю, нашарил подходящую каменюку, обмотал носовым платком и поджег. Дал разгореться, прицелился и швырнул навесиком.
Как ни странно, трехочковый вышел с первой попытки.
Дальше не помню.
Вернее, не помню то, что было на самом деле.
(Надеюсь, вы понимаете, что «на самом деле» — применительно к присутствию нашего штурмового отряда на Полигоне — не то же самое, что «реально»?)
Ну так вот.
Повторюсь: то, что было на самом деле, я не помню. Наверное, подкинуло меня, убегающего, взрывной волной и образцово-показательно шмякнуло о землю. И лежал я, где упал, как дохлый. Наверное.
А так, если не «на самом деле», то во время короткого замыкания разума случилось у меня короткое же видение.
Пригрезилось вот что.
Сначала — будто бы стою я себе на небольшой такой льдине, площадью не больше квадратного метра, а вокруг больше ничего нет. Точнее — не вижу я за ней ничего. Шагнуть никуда не могу, невозможно это — твердь льдиной ограничена. Поэтому просто стою, балансирую.
Стою-стою, стою-стою и вдруг спрашиваю, причем сам у себя: «А что это ты, старичок, тут такое делаешь?»
И сам же себе отвечаю: «Стою на своем, старичок».
И как только это сказал, тут же вижу, что мою льдину несет куда-то по натуральному такому морю-океану мощным теплым течением.
Выходило так, что если взять отдельно меня и льдину, то я стоял на ней и никуда не двигался. А так, в целом, получалось, что и не стою я вовсе, а плыву. Такая вот картина в мировом масштабе вырисовывалась: не на своем локальном стою, а по чьему-то чужому и огромному — плыву. Без весел и ветрил.
И еще: льдина таяла. Моего становилось меньше, а чужого — больше. И я стал понимать, что, когда льдина растает без остатка, я в этом чужом утону на хрен. Как Му-му, натурально.
Впрочем, дрожала одна мыслишка на заднем плане, что, когда я утону, это чужое уже станет моим. И не просто моим, но и родным.
Проверить это не получилось.
И вот почему.
Ни с того ни с сего взялась надо мной кружить какая-то черная, явно не морская, птица, и я вдруг увидел весь местный план ее глазами.
Она поднималась всё выше и выше, и я видел себя, плывущего на льдине по большой воде, с высоты этого восходящего птичьего полета.
А птица не останавливалась и с каждым взмахом мощных крыльев поднималась еще выше.
И еще…
И тут я испугался.
Испугался не самой высоты, а того, что птица достигнет таких высот, с которых станет видно, что та бурлящая внизу стихия, где я как щепка, вовсе никакой не океан, а поток мутной воды, которую после стирки сливает из тазика на чужой огород сварливая тетка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72