ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Наивную веру этих людей по-своему разделяли и отнюдь не наивные романтики... И тем более примечательна, тем более обращает на себя внимание концовка второй части поэмы, где выражено страстное желание мира на земле: «Хоть раз бы увидеть, что вот, спокойный, живет человек меж веселий и нег».
Мир и покой, когда можно радоваться просторам, тишине, облачным нивам, когда «Земшар сияньем сплошным раззолочен, и небо над шаром раззолотонебело», - вот конечная мечта. Она выражена абстрактно, как воплощение идей великих утопистов - Фурье, Роберта Оуэна, Сен-Симона, - она представляется некой Федерацией Коммун Земли, но это мечта о мире, спокойствии, счастье для всего человечества. Возможно, что именно такую жизнь, жизнь без войн и насилия, хотел показать Маяковский в третьей части поэмы. В конце второй части он обещает рассказать о «событиях конца XXI века».
В августе 1921 года умер Александр Блок.
Еще недавно, в мае, он был в Москве, выступал с чтением стихов. Маяковский слушал его - с сочувствием, с грустью... Небольшая разница в возрасте между ними - тринадцать лет, - а в иное время может показаться огромной. Так Маяковскому творчество Блока (и стало быть, его короткая жизнь) представилось целой поэтической эпохой.
На смерть Блока Маяковский тотчас же отозвался статьей, в которой признал его огромное влияние на всю современную поэзию.
«Некоторые до сих пор не могут вырваться из его обвораживающих строк - взяв какое-нибудь блоковское слово, развивают его на целые страницы, строя на нем все свое поэтическое богатство, - пишет Маяковский. - Другие преодолели его романтику раннего периода, объявили ей поэтическую войну и, очистив души от обломков символизма, прорывают фундаменты новых ритмов, громоздят камни новых образов, скрепляют строки новыми рифмами - кладут героический труд, созидающий поэзию будущего. Но и тем и другим одинаково любовно памятен Блок (курсив мой. - А. М .)».
В этом высказывании заложена вся драматургия взаимоотношений двух великих поэтов. Ведь и со стороны Блока отношение к Маяковскому можно охарактеризовать как отношение к чему-то чуждому, даже враждебному (с точки зрения символиста), но привлекающему своею новизной, загадочностью, энергией, демократизмом (с точки зрения человека независимого).
Приходит на память одно высказывание Блока 1818 года: «...пора перестать прозевывать совершенно своеобычный, открывающий новые дали русский строй души. Он спутан и темен иногда; но за этой тьмой и путаницей, если удосужитесь в них вглядеться, вам откроются новые способы смотреть на человеческую жизнь». Как бы ни претили Блоку футуристические эстрадные выходки Маяковского, он почувствовал в нем поэта, способного по-новому смотреть на жизнь, и выделил среди прочих. В отличие от тех, кому адресован упрек в «прозевывании» русского строя души. Маяковский же, самый яростный хулитель символизма, находивший уничижительные слова для многих признанных его метров, не только не позволил себе какого-либо выпада против Блока, но, почти с юношеских лет, был влюблен в его стихи, бесконечно цитировал их, часто читал наизусть «Незнакомку».
А сказанное Маяковским во время войны, в 1914 году: «Стать делателем собственной жизни и законодателем для жизни других - это ль не ново для русского человека...» - не перекликается ли со словами Блока о «русском строе души»?
Блок-поэт вошел не только в жизнь, но и в поэзию Маяковского, постоянно ощущавшего его присутствие.
Во время последнего приезда в Москву, после одного из выступлений Блока в Политехническом (он выступал там дважды), на следующий день, встретив Льва Никулина в столовой на Большой Дмитровке, Маяковский спросил у него:
«- Были вчера? Что он читал?..
- «Возмездие» и другое.
- Успех? Ну, конечно. Хотя нет поэта, который читал бы хуже...
Помолчав, он взял карандаш и начертил на бумажной салфетке две колонки цифр, затем разделил их вертикальной чертой. Показывая на цифры, он сказал:
- У меня из десяти стихов - пять хороших, три средних и два плохих. У Блока из десяти стихотворений - восемь плохих и два хороших, но таких хороших мне, пожалуй, не написать.
И в задумчивости смял бумажную салфетку».
Маяковский понимал, какого масштаба поэтическое явление представляет собою Блок, и, конечно, ему глубоко импонировало то, что он «честно и восторженно подошел к нашей великой революции»: этим Маяковский как бы еще раз выверял свое отношение к поэту.
На первом вечере в Политехническом он тоже слушал Блока, который «тихо и грустно читал старые строки о цыганском пении, о любви, о прекрасной даме...». Маяковский добавляет: «...дальше дороги не было». С этим можно было бы согласиться, если смотреть на будущее от стихов о прекрасной даме или о цыганском пении в 1921 году. Если же вести отсчет от «Скифов», от «Двенадцати» - вывод должен быть другим.
Маяковский, прощаясь с Блоком, воздавая дань памяти великому поэту, думал о будущем. Через год статью о Велимире Хлебникове, также написанную в связи со смертью поэта, он закончил выкриком: «Живым статьи! Хлеб живым! Бумагу живым!» Он думал о создании нового искусства.
При всем резком внешнем различии до революции их сближало нечто очень существенное. Их сближала полная душевная отдача в неприятии старого буржуазного миропорядка. Блок: «И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль...» Маяковский: «...вам я душу вытащу, растопчу, чтоб большая! - и окровавленную дам, как знамя». Маяковский обращается к людям, предсказывая приход революции, для них он готов принести себя в жертву, стать знаменем новой жизни. Блок свой нравственный долг перед Россией, перед народом ее воспринимает как историческое предназначение. Есть разница между ними, об этом замечательно сказала И. С. Правдива, в статье «Спор поэтов»: «...там, где Блок говорит - «Нет!», Маяковский восклицает - «Долой!»
Разная проявленность, разная активность социального поведения. Она легко объясняется средой, воспитанием, обстоятельствами жизни, даже возрастом. Блок говорил: «Мы путь расчищаем для наших далеких сынов». Маяковский расчищал путь для себя и для сегодняшних людей, призывая: «В атаку, фабрики! В ногу, заводы!» Добавим: поэтому он торопился сам, торопил время и события - до конца своих дней. И мечтал - уже в конце двадцатых: «...пусть только время скорей родит такого ж, как я, быстроногого».
После Октября Блок по-новому ощутил ритм истории, его красногвардейцы из «Двенадцати» нагнетают этот ритм, превращая движение истории в бурю, в «мировой пожар». И поэмой «Двенадцать», «Скифами», статьями послеоктябрьских лет, поднимавшими самые жгучие вопросы, владевшие тогда умами интеллигенции, вопросы об отношении к революции, о судьбах культуры, Блок показал, что он сделал для себя исторический выбор, понял историческую правоту тех, кто свершил революцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174