Он не может быть негодяем…
Ребенок Клары… Черные волосы Тревелина… Незаконнорожденный ребенок Тревелина.
– Прекрати! – Рина прижала кулаки к пульсирующим от боли вискам. Это грязные сплетни, не более того. Неверным любовником Клары мог быть хоть зеленщик – откуда кто знает. Но даже если бы она узнала, что граф – отец ребенка Клары, это все равно не имело бы значения. Никакого! Не пройдет и недели, как она навсегда уйдет из жизни Эдуарда. «Я больше никогда его не увижу. У нас с ним не может быть будущего».
Она услышала слабый скрип двери в конюшню, той самой двери, за которой всего несколько минут назад скрылся Квин. Очевидно, ее партнер вернулся, чтобы дать ей новые указания по поводу ограбления или привести новые причины, по которым ей следует ненавидеть Эдуарда и его семью. Ни того, ни другого ей слушать не хотелось. Устало вздохнув, она повернулась к нему:
– Квин, я тебя очень люблю, но я просто не в силах…
Из тени шагнул человек, его сапоги гремели по каменному полу, словно удары молота, а разъяренный взгляд пронзил ее, словно меч.
– Кто такой Квин? – спросил граф Тревелин.
Глава 22
Эдуард бродил по утесам, что бывало почти каждую ночь после того, как его вынесли на руках со скал. Чарльз запретил ему выходить из комнаты, пока он окончательно не поправится, но Эдуарду море было необходимо как воздух. И он каждую ночь удирал из дома, бродил по краю утесов – бушующие волны и холодный соленый ветер, казалось, вливали в него больше здоровья, чем целая аптека различных лекарств. Возвращаясь домой, он заметил в конюшне свет. Решив, что надо непременно утром спросить об этом у старшего конюха, он уже прошел было мимо, но застыл на месте, услышав возглас – голос был знакомый.
Он толкнул дверь, готовый защитить женщину, ту, которую любил больше жизни. Но ее не нужно было защищать. Она стояла абсолютно спокойная, как море в штиль, из одежды на ней была лишь ночная сорочка, кое-как прикрытая накидкой, волосы свободно рассыпались по плечам… И вдруг она произнесла имя другого мужчины.
– Кто такой Квин?
– Ни… никто, – заикаясь, ответила она. – Тебе следует лежать в постели.
– К черту постель! Кто такой Квин?
Рина, опустив глаза, теребила край накидки.
– Никто. Здесь никого нет. Ты… не расслышал.
Черта с два! Она лжет, он видел это по ее опущенным плечам, по ускользающему взгляду. И доказательство ее двуличия он ощущал так, словно с него полосками сдирали кожу. Та же боль, которую он испытывал два года назад. Он заговорил убийственно тихим голосом:
– Я так тебе верил.
– А я тебе. – Она подняла голову и с вызовом посмотрела ему в глаза. – Я не обязана объяснять тебе свои действия. В конце концов, у тебя тоже есть тайны.
Да, у него есть тайны. Тайны разбитых сердец, горя и боли, которые почему-то все не кончаются и не оставляют надежды на избавление. Ему потребовались годы, чтобы выбраться из темноты и позволить себе поверить кому-либо снова и снова полюбить. Чтобы вновь столкнуться с предательством. Давящая тьма навалилась на него – он отвернулся, испугавшись того, что может натворить.
– По крайней мере у Изабеллы хватило порядочности покинуть Рейвенсхолд, когда она завела любовника.
Вызов погас в глазах Пруденс. Она встала перед ним, загородив ему выход из конюшни.
– Это совсем не то, совсем. Ты должен мне верить.
Он ей верил. Все время, пока был прикован к постели; он верил, что она ему верна. В ее глазах он видел отражение того человека, каким хотел быть, каким он мог стать. Но ее любовь оказалась ложью, как и доброта, порядочность – как все остальное. Пока он лежал, стянутый бинтами по рукам и ногам, она тайно отдавалась любовнику. Горечь от ее предательства поднялась к горлу, едва не задушив его. Она играла им, как грошовой свистулькой, а он верил всей сладкой лжи, которой она его потчевала. Господи, он даже просил ее стать его женой!
Он верил ей… И, глядя в ее необыкновенные глаза, лаская взглядом пухлые губы и нежное тело, к которому так долго запрещал себе прикасаться, Эдуард понял, что ему все еще хочется ей верить. Ему отчаянно хочется цепляться за свою веру, как он цеплялся за свою веру в Изабеллу, до тех пор, пока правда о ее предательстве постепенно не уничтожила его, оставив лишь пустую, кровоточащую оболочку…
– Нет! – зарычал он, сорвал с нее накидку и схватил за плечи, заставляя себя смотреть на тонкую ночную сорочку, на босые ноги, на водопад волос цвета заката, которые словно просили любовной ласки. Просили его ласки. Господи, он еще всеми фибрами своей души тянулся к ее милой невинности, хотя глаза говорили об обратном – она не была ни милой, ни невинной. Она отдалась другому мужчине, этому Квину, а может, и другим тоже. Наверное, она рассказывала о нем, лежа в их объятиях, смеялась над глупым влюбленным графом, которого удалось так ловко провести.
Он глубоко вздохнул, едва сдерживая ярость.
– Ты уедешь из Рейвенсхолда. Я обеспечу тебя, как того требует твое положение, но будь я проклят, если позволю еще одной бесстыдной потаскухе наставить мне рога.
По ее щекам и шее разлился яркий румянец.
– Но ведь я не сделала ничего плохого. Ты должен мне верить. Я не такая, как Изабелла. Я тебя не предавала.
Проклятие, она была так хороша! Ее прекрасные глаза сияли невинностью. При других обстоятельствах он, возможно, оценил бы ее искусство притворства по достоинству.
Его губы тронула ироничная усмешка.
– Ты говоришь, что невиновна. Что ж, очень хорошо. Подтверди, что не была здесь с любовником.
Ее румянец стал ярче, но она смело ответила:
– Я не была с любовником.
Его улыбка стала злой.
– Скажи-ка, что ты невинна.
Она опустила глаза, расчетливо изобразив девичью скромность:
– Я… невинна.
Его пальцы больно впились в ее плечи.
– Теперь скажи мне, что ты меня любишь.
Сабрина подняла голову, в ее прекрасных глазах сверкали слезы, она прошептала:
– Я люблю тебя.
Невинная. Прекрасная. И фальшивая насквозь. Безумие прошлого бушевало в нем, затмевало все, кроме боли, гнева и опустошенности. Он притянул ее к себе, не обращая внимания на сопротивление.
– Ты любишь меня, маленькая девственница? Так докажи это.
Он вцепился в ее волосы на затылке и впился в мягкие губы безжалостным поцелуем.
Эдуард уже целовал ее прежде, но всегда оставался по-джентльменски сдержан и мягок. Этот поцелуй был яростным и чувственным, он подкосил чувства, как серп косит траву. Сабрина зашаталась и ахнула. Потом застонала и обвила руками его шею, ведь именно этого она желала с самого первого мгновения их встречи.
Его язык и зубы терзали ее рот, проникали в нее с почти звериной яростью. Его руки гладили ее плечи и спину через тонкую ткань сорочки, ладони скользили по ее груди. Где-то внутри пульсировала тугая жаркая пружина, потом жар разлился по ее рукам, ногам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Ребенок Клары… Черные волосы Тревелина… Незаконнорожденный ребенок Тревелина.
– Прекрати! – Рина прижала кулаки к пульсирующим от боли вискам. Это грязные сплетни, не более того. Неверным любовником Клары мог быть хоть зеленщик – откуда кто знает. Но даже если бы она узнала, что граф – отец ребенка Клары, это все равно не имело бы значения. Никакого! Не пройдет и недели, как она навсегда уйдет из жизни Эдуарда. «Я больше никогда его не увижу. У нас с ним не может быть будущего».
Она услышала слабый скрип двери в конюшню, той самой двери, за которой всего несколько минут назад скрылся Квин. Очевидно, ее партнер вернулся, чтобы дать ей новые указания по поводу ограбления или привести новые причины, по которым ей следует ненавидеть Эдуарда и его семью. Ни того, ни другого ей слушать не хотелось. Устало вздохнув, она повернулась к нему:
– Квин, я тебя очень люблю, но я просто не в силах…
Из тени шагнул человек, его сапоги гремели по каменному полу, словно удары молота, а разъяренный взгляд пронзил ее, словно меч.
– Кто такой Квин? – спросил граф Тревелин.
Глава 22
Эдуард бродил по утесам, что бывало почти каждую ночь после того, как его вынесли на руках со скал. Чарльз запретил ему выходить из комнаты, пока он окончательно не поправится, но Эдуарду море было необходимо как воздух. И он каждую ночь удирал из дома, бродил по краю утесов – бушующие волны и холодный соленый ветер, казалось, вливали в него больше здоровья, чем целая аптека различных лекарств. Возвращаясь домой, он заметил в конюшне свет. Решив, что надо непременно утром спросить об этом у старшего конюха, он уже прошел было мимо, но застыл на месте, услышав возглас – голос был знакомый.
Он толкнул дверь, готовый защитить женщину, ту, которую любил больше жизни. Но ее не нужно было защищать. Она стояла абсолютно спокойная, как море в штиль, из одежды на ней была лишь ночная сорочка, кое-как прикрытая накидкой, волосы свободно рассыпались по плечам… И вдруг она произнесла имя другого мужчины.
– Кто такой Квин?
– Ни… никто, – заикаясь, ответила она. – Тебе следует лежать в постели.
– К черту постель! Кто такой Квин?
Рина, опустив глаза, теребила край накидки.
– Никто. Здесь никого нет. Ты… не расслышал.
Черта с два! Она лжет, он видел это по ее опущенным плечам, по ускользающему взгляду. И доказательство ее двуличия он ощущал так, словно с него полосками сдирали кожу. Та же боль, которую он испытывал два года назад. Он заговорил убийственно тихим голосом:
– Я так тебе верил.
– А я тебе. – Она подняла голову и с вызовом посмотрела ему в глаза. – Я не обязана объяснять тебе свои действия. В конце концов, у тебя тоже есть тайны.
Да, у него есть тайны. Тайны разбитых сердец, горя и боли, которые почему-то все не кончаются и не оставляют надежды на избавление. Ему потребовались годы, чтобы выбраться из темноты и позволить себе поверить кому-либо снова и снова полюбить. Чтобы вновь столкнуться с предательством. Давящая тьма навалилась на него – он отвернулся, испугавшись того, что может натворить.
– По крайней мере у Изабеллы хватило порядочности покинуть Рейвенсхолд, когда она завела любовника.
Вызов погас в глазах Пруденс. Она встала перед ним, загородив ему выход из конюшни.
– Это совсем не то, совсем. Ты должен мне верить.
Он ей верил. Все время, пока был прикован к постели; он верил, что она ему верна. В ее глазах он видел отражение того человека, каким хотел быть, каким он мог стать. Но ее любовь оказалась ложью, как и доброта, порядочность – как все остальное. Пока он лежал, стянутый бинтами по рукам и ногам, она тайно отдавалась любовнику. Горечь от ее предательства поднялась к горлу, едва не задушив его. Она играла им, как грошовой свистулькой, а он верил всей сладкой лжи, которой она его потчевала. Господи, он даже просил ее стать его женой!
Он верил ей… И, глядя в ее необыкновенные глаза, лаская взглядом пухлые губы и нежное тело, к которому так долго запрещал себе прикасаться, Эдуард понял, что ему все еще хочется ей верить. Ему отчаянно хочется цепляться за свою веру, как он цеплялся за свою веру в Изабеллу, до тех пор, пока правда о ее предательстве постепенно не уничтожила его, оставив лишь пустую, кровоточащую оболочку…
– Нет! – зарычал он, сорвал с нее накидку и схватил за плечи, заставляя себя смотреть на тонкую ночную сорочку, на босые ноги, на водопад волос цвета заката, которые словно просили любовной ласки. Просили его ласки. Господи, он еще всеми фибрами своей души тянулся к ее милой невинности, хотя глаза говорили об обратном – она не была ни милой, ни невинной. Она отдалась другому мужчине, этому Квину, а может, и другим тоже. Наверное, она рассказывала о нем, лежа в их объятиях, смеялась над глупым влюбленным графом, которого удалось так ловко провести.
Он глубоко вздохнул, едва сдерживая ярость.
– Ты уедешь из Рейвенсхолда. Я обеспечу тебя, как того требует твое положение, но будь я проклят, если позволю еще одной бесстыдной потаскухе наставить мне рога.
По ее щекам и шее разлился яркий румянец.
– Но ведь я не сделала ничего плохого. Ты должен мне верить. Я не такая, как Изабелла. Я тебя не предавала.
Проклятие, она была так хороша! Ее прекрасные глаза сияли невинностью. При других обстоятельствах он, возможно, оценил бы ее искусство притворства по достоинству.
Его губы тронула ироничная усмешка.
– Ты говоришь, что невиновна. Что ж, очень хорошо. Подтверди, что не была здесь с любовником.
Ее румянец стал ярче, но она смело ответила:
– Я не была с любовником.
Его улыбка стала злой.
– Скажи-ка, что ты невинна.
Она опустила глаза, расчетливо изобразив девичью скромность:
– Я… невинна.
Его пальцы больно впились в ее плечи.
– Теперь скажи мне, что ты меня любишь.
Сабрина подняла голову, в ее прекрасных глазах сверкали слезы, она прошептала:
– Я люблю тебя.
Невинная. Прекрасная. И фальшивая насквозь. Безумие прошлого бушевало в нем, затмевало все, кроме боли, гнева и опустошенности. Он притянул ее к себе, не обращая внимания на сопротивление.
– Ты любишь меня, маленькая девственница? Так докажи это.
Он вцепился в ее волосы на затылке и впился в мягкие губы безжалостным поцелуем.
Эдуард уже целовал ее прежде, но всегда оставался по-джентльменски сдержан и мягок. Этот поцелуй был яростным и чувственным, он подкосил чувства, как серп косит траву. Сабрина зашаталась и ахнула. Потом застонала и обвила руками его шею, ведь именно этого она желала с самого первого мгновения их встречи.
Его язык и зубы терзали ее рот, проникали в нее с почти звериной яростью. Его руки гладили ее плечи и спину через тонкую ткань сорочки, ладони скользили по ее груди. Где-то внутри пульсировала тугая жаркая пружина, потом жар разлился по ее рукам, ногам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72