лучшее – враг хорошего. Может, и не стоит рисковать – как бы хуже не вышло.
Киваю, закусив губу.
– А раз сомневаешься, значит, ты не из тех, кто спешит выскочить замуж.
– Только имей в виду, цыпуль: отказом ты его без ножа зарежешь, – испуганно встревает Мег. – Ты же сама рассказывала, как он обрадовался; ну вот, дня не прошло – а ты уже решила обломать парня.
Пока подруги дискутируют, мне остается слушать скрепя сердце.
– Ну, на этот счет не беспокойся: Коннор быстро оправится, – небрежно отмахивается наша ехидна.
– Слушай, кроха, вы ведь с Коннором идеальная пара, – уверенно заявляет Мег. – Лучшего мужа и желать не приходится, да и из тебя получится отличная невеста, даже не сомневайся.
– Только не забывай принять в расчет, что свадьбой все не закончится. У вас впереди будущее.
– И я о том же: не отказывай хорошему человеку – всю жизнь себя корить будешь.
Такое чувство, что я попала на теннисный турнир: одна посылает аргумент, другая его берет, я считаю подачи.
– Поговори с ним, – настаивает Кери. – Поделись своими сомнениями.
– А если он ее бросит? – возражает Мег, качая головой. – Предложения, между прочим, не каждый день делают.
– В прошлом месяце мне трое делали предложение, – ухмыляется красотка, – и ни одному я не ответила согласием. Говоря по чести, двоим я вообще не сочла нужным отвечать.
– Наверное, не знала, как их зовут, – ворчит Мег, а в глазах так и беснуются чертенята. – У нас другая ситуация.
– Господи, ну я не знаю, – хватаюсь за голову. – Я очень люблю Коннора, только вся эта белиберда с замужеством на меня как снег на голову свалилась. Да еще и он в отъезде – я совсем запуталась. С одной стороны, мне кровь из носу надо с ним посоветоваться, а с другой – не знаю, как все преподнести.
– Ничего не говори! – взвизгивает Мег.
– Скажи, что он неправильно понял, – перекрикивает ее Кери.
Звонок! Звонок!
Все затаили дыхание, три пары глаз устремлены на телефон Кери, вскакивая с дивана, делает Мег знак, хватает замшевый плащ и, крепко стиснув запястье подруги (та свободной рукой пытается ухватить оставшиеся в коробке кусочки пиццы), тащит ее в коридор.
– Куда вы? – жалобно вскрикиваю я, понимая, что теперь придется самой расхлебывать ужасную кашу, что я заварила сегодня утром, объясняя своему парню, будто невестой я сделалась по ошибке, которую хочу исправить.
Ну спасибо, подруженьки.
– Это конфиденциальный разговор, в таких делах третий лишний, – кивает на телефон Кери, увлекая толстушку за собой.
Исчезли быстрее, чем школьники с последнего в учебном году урока…
– Смельчаки сваливают, когда жарко, – ворчу я и отвечаю дрожащим голосом; – Да, алло.
Жду, затаив дыхание. На том конце провода молчат – наверное, какой-нибудь телефонный хулиган. Ну, камикадзе, погоди! Добалуешься ты у меня.
– Алло, – повторяю уже настойчивее. В трубке щелчок – и отвечают:
– A1lo, allo, oui, Angelique, c'est maman a l'appareil. Cа va?
Черт, мамуля.
– Oui. Јa va, maman.
Спасибо мамуле, что я знаю французский, а все потому, что она больше английского языка ненавидит только саму Англию. Конечно, это не классический слог Пуаро, а скорее сленг, за что мне частенько попадало на уроках французского языка в старших классах. Честно говоря, с тех пор как я окончила школу, редко выпадал случай попрактиковаться – кроме, разве что, разговоров с мамулей. Видите ли, на радиостанции, где Уэльс считают «заграницей», не слишком велик спрос на «беглый» французский. В лучшем случае я могу заказать по-французски круассан в пекарне за углом – к этому и сводится вся моя разговорная практика.
– Решила дома вечерок скоротать? – спрашиваю я, беспокойно поглядывая на часы, чтобы не слишком долго занимать телефон.
– En frangais, Angelique, s'il te plait.
– Нет, мамуль, избавь меня от этого – я слишком устала. К тому же я в Шотландии, здесь говорят по-английски.
Подумать только, у нас рекорд – прошло всего двадцать секунд, а я уже перечу матери. Пожалуй, лишь родителям под силу превратить двадцатидевятилетнюю дочь во взбалмошную девчонку-грубиянку.
– Фи, – фыркает Дельфина, – ты должна гордиться своим французским пррроисхождением, cherie.
Ее акцент сильно напоминает выговор воображалы из «Алле, алле», только у нее все всерьез.
– Горжусь, мамуль, – ворчу я. – В субботу купила круассан.
Боже мой, так и хочется получить хорошенькую оплеуху. Всегда так – когда звонит мамочка, я становлюсь сама не своя.
– Мама, давай ближе к делу, – говорю я с напускным радушием.
– О-о, charmant, уже нельзя позвонить родной дочери, чтобы поинтересоваться, как у нее дела! Позволю себе заметить, что ты позвонила первая, вчера вечером.
– А-а, припоминаю. Просто хотела узнать, как поживаешь. Все в порядке, так что, пожалуйста, не беспокойся. Рада была тебя слышать, мамуля, но, честно говоря, я не могу сейчас долго разговаривать… Мне должны позвонить.
– Ах вот как… Попробую догадаться, кто этот человек, который должен тебе позвонить.
Французская грамматика предполагает массу вспомогательных слов; то же правило матушка переносит и на довольно лаконичный английский язык.
– Коннор, мамуль.
– Ай-ай-ай, я так и знала. Шляется где-то, заставляет ждать мою бедную девочку.
– Нет, – вздыхаю я, – он уехал в Штаты и обещал оттуда позвонить. Так что мне действительно надо освободить линию. Из-за границы трудно дозвониться.
– А как же я? Разве я не за границей, cherie? Знаешь ли, Франция – отдельное государство. Вы даже не европейцы, а все из-за вашего правительства: сборище ксенофобов, несущих вздор о защите национальной валюты и неприкосновенности монархии. Вам не помешало бы набраться ума-разума у цивилизованных людей.
Ну все, пошло-поехало. Ей каждый раз непременно нужно читать нотации. Матери только дай повод – вскочит на трибуну и примется размахивать гордым стягом Франции, пропагандируя политическое и культурное превосходство своей нации. Я предпочитаю в таких случаях не вмешиваться и не спорить – только хмыкаю, всячески выражая одобрение, да, превозмогая бешенство, выслушиваю упреки в адрес «моего» фунта и «моего» правительства, словно королевский монетный двор и парламент Шотландии находятся под моим непосредственным контролем. Ничего тут не попишешь: во мне течет и французская кровь, хотя я предпочитаю вспоминать об этом, когда Франция выигрывает чемпионат мира по футболу или в случае какой-нибудь другой победы; имею на это право, согласитесь.
– А твой Коннор – что он там делает, в Америке?
– Снимает фильм. Не забыла еще – он кинооператор.
– Ах да, кинооператор…
Дельфине каким-то образом удается произнести это слово с той же интонацией, с которой кто-нибудь иной сказал бы «проститутка» или «вонючий бродяга». Она с самого начала не одобряла работу Коннора, несмотря на пылкую страсть, которую мать питает к кинематографу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Киваю, закусив губу.
– А раз сомневаешься, значит, ты не из тех, кто спешит выскочить замуж.
– Только имей в виду, цыпуль: отказом ты его без ножа зарежешь, – испуганно встревает Мег. – Ты же сама рассказывала, как он обрадовался; ну вот, дня не прошло – а ты уже решила обломать парня.
Пока подруги дискутируют, мне остается слушать скрепя сердце.
– Ну, на этот счет не беспокойся: Коннор быстро оправится, – небрежно отмахивается наша ехидна.
– Слушай, кроха, вы ведь с Коннором идеальная пара, – уверенно заявляет Мег. – Лучшего мужа и желать не приходится, да и из тебя получится отличная невеста, даже не сомневайся.
– Только не забывай принять в расчет, что свадьбой все не закончится. У вас впереди будущее.
– И я о том же: не отказывай хорошему человеку – всю жизнь себя корить будешь.
Такое чувство, что я попала на теннисный турнир: одна посылает аргумент, другая его берет, я считаю подачи.
– Поговори с ним, – настаивает Кери. – Поделись своими сомнениями.
– А если он ее бросит? – возражает Мег, качая головой. – Предложения, между прочим, не каждый день делают.
– В прошлом месяце мне трое делали предложение, – ухмыляется красотка, – и ни одному я не ответила согласием. Говоря по чести, двоим я вообще не сочла нужным отвечать.
– Наверное, не знала, как их зовут, – ворчит Мег, а в глазах так и беснуются чертенята. – У нас другая ситуация.
– Господи, ну я не знаю, – хватаюсь за голову. – Я очень люблю Коннора, только вся эта белиберда с замужеством на меня как снег на голову свалилась. Да еще и он в отъезде – я совсем запуталась. С одной стороны, мне кровь из носу надо с ним посоветоваться, а с другой – не знаю, как все преподнести.
– Ничего не говори! – взвизгивает Мег.
– Скажи, что он неправильно понял, – перекрикивает ее Кери.
Звонок! Звонок!
Все затаили дыхание, три пары глаз устремлены на телефон Кери, вскакивая с дивана, делает Мег знак, хватает замшевый плащ и, крепко стиснув запястье подруги (та свободной рукой пытается ухватить оставшиеся в коробке кусочки пиццы), тащит ее в коридор.
– Куда вы? – жалобно вскрикиваю я, понимая, что теперь придется самой расхлебывать ужасную кашу, что я заварила сегодня утром, объясняя своему парню, будто невестой я сделалась по ошибке, которую хочу исправить.
Ну спасибо, подруженьки.
– Это конфиденциальный разговор, в таких делах третий лишний, – кивает на телефон Кери, увлекая толстушку за собой.
Исчезли быстрее, чем школьники с последнего в учебном году урока…
– Смельчаки сваливают, когда жарко, – ворчу я и отвечаю дрожащим голосом; – Да, алло.
Жду, затаив дыхание. На том конце провода молчат – наверное, какой-нибудь телефонный хулиган. Ну, камикадзе, погоди! Добалуешься ты у меня.
– Алло, – повторяю уже настойчивее. В трубке щелчок – и отвечают:
– A1lo, allo, oui, Angelique, c'est maman a l'appareil. Cа va?
Черт, мамуля.
– Oui. Јa va, maman.
Спасибо мамуле, что я знаю французский, а все потому, что она больше английского языка ненавидит только саму Англию. Конечно, это не классический слог Пуаро, а скорее сленг, за что мне частенько попадало на уроках французского языка в старших классах. Честно говоря, с тех пор как я окончила школу, редко выпадал случай попрактиковаться – кроме, разве что, разговоров с мамулей. Видите ли, на радиостанции, где Уэльс считают «заграницей», не слишком велик спрос на «беглый» французский. В лучшем случае я могу заказать по-французски круассан в пекарне за углом – к этому и сводится вся моя разговорная практика.
– Решила дома вечерок скоротать? – спрашиваю я, беспокойно поглядывая на часы, чтобы не слишком долго занимать телефон.
– En frangais, Angelique, s'il te plait.
– Нет, мамуль, избавь меня от этого – я слишком устала. К тому же я в Шотландии, здесь говорят по-английски.
Подумать только, у нас рекорд – прошло всего двадцать секунд, а я уже перечу матери. Пожалуй, лишь родителям под силу превратить двадцатидевятилетнюю дочь во взбалмошную девчонку-грубиянку.
– Фи, – фыркает Дельфина, – ты должна гордиться своим французским пррроисхождением, cherie.
Ее акцент сильно напоминает выговор воображалы из «Алле, алле», только у нее все всерьез.
– Горжусь, мамуль, – ворчу я. – В субботу купила круассан.
Боже мой, так и хочется получить хорошенькую оплеуху. Всегда так – когда звонит мамочка, я становлюсь сама не своя.
– Мама, давай ближе к делу, – говорю я с напускным радушием.
– О-о, charmant, уже нельзя позвонить родной дочери, чтобы поинтересоваться, как у нее дела! Позволю себе заметить, что ты позвонила первая, вчера вечером.
– А-а, припоминаю. Просто хотела узнать, как поживаешь. Все в порядке, так что, пожалуйста, не беспокойся. Рада была тебя слышать, мамуля, но, честно говоря, я не могу сейчас долго разговаривать… Мне должны позвонить.
– Ах вот как… Попробую догадаться, кто этот человек, который должен тебе позвонить.
Французская грамматика предполагает массу вспомогательных слов; то же правило матушка переносит и на довольно лаконичный английский язык.
– Коннор, мамуль.
– Ай-ай-ай, я так и знала. Шляется где-то, заставляет ждать мою бедную девочку.
– Нет, – вздыхаю я, – он уехал в Штаты и обещал оттуда позвонить. Так что мне действительно надо освободить линию. Из-за границы трудно дозвониться.
– А как же я? Разве я не за границей, cherie? Знаешь ли, Франция – отдельное государство. Вы даже не европейцы, а все из-за вашего правительства: сборище ксенофобов, несущих вздор о защите национальной валюты и неприкосновенности монархии. Вам не помешало бы набраться ума-разума у цивилизованных людей.
Ну все, пошло-поехало. Ей каждый раз непременно нужно читать нотации. Матери только дай повод – вскочит на трибуну и примется размахивать гордым стягом Франции, пропагандируя политическое и культурное превосходство своей нации. Я предпочитаю в таких случаях не вмешиваться и не спорить – только хмыкаю, всячески выражая одобрение, да, превозмогая бешенство, выслушиваю упреки в адрес «моего» фунта и «моего» правительства, словно королевский монетный двор и парламент Шотландии находятся под моим непосредственным контролем. Ничего тут не попишешь: во мне течет и французская кровь, хотя я предпочитаю вспоминать об этом, когда Франция выигрывает чемпионат мира по футболу или в случае какой-нибудь другой победы; имею на это право, согласитесь.
– А твой Коннор – что он там делает, в Америке?
– Снимает фильм. Не забыла еще – он кинооператор.
– Ах да, кинооператор…
Дельфине каким-то образом удается произнести это слово с той же интонацией, с которой кто-нибудь иной сказал бы «проститутка» или «вонючий бродяга». Она с самого начала не одобряла работу Коннора, несмотря на пылкую страсть, которую мать питает к кинематографу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98