А может, я просто хотела отыграться за то, что моя половина веселится и фривольничает с шикарными красотками. С одной стороны, несколько неловко, а с другой – я вам откровенно признаюсь, что меня стал страшно привлекать сидящий рядом человек. Согласитесь, тут есть чему ужаснуться. А при мысли, что наедине с ним предстоит провести целый вечер, у меня поджилки затряслись.
Взгляд сам собой соскользнул с загорелого лица Дидье к отложному воротничку его черной рубашки. Две верхние пуговицы расстегнуты, вырез будто ненароком указывает на гладкую грудь. Взглянув на его ключицу, поспешно отвожу глаза, но они тут же утыкаются в стройные ноги моего спутника и облаченное в черный вельвет колено, которое почти касается моего голого бедра. «Не смотри между ног», – приказываю себе и, тут же упираюсь взглядом именно туда. О Боже! Перевожу взгляд на его ботинки. Большие стопы, что бы это могло значить?
«Энджел, немедленно возьми себя в руки». Делаю глубокий вдох и стараюсь смотреть строго в лицо: Дидье пристально смотрит на меня, а на нежных губах играет улыбка. Черт побери, готова поклясться, он всегда так выглядел, но либо я стала необыкновенно уязвимой, либо, как поет Элтон Джон, сегодня он выглядит как-то по-особенному, и потому я таю быстрее кубика льда в сауне.
– Шампанского, дорогая? – спрашивает Дидье, протягивая мне наполненный до самых краев бокал.
Робко подаюсь вперед и принимаю напиток, едва его не опрокинув, – Лафит будто нечаянно коснулся моей ладони.
– У меня есть парень! – вскрикиваю я и залпом выпиваю вино, словно стопку текилы.
– Рад за тебя, – отвечает Дидье с каверзной улыбкой. – Но меня он не интересует.
Глава 18
КТО ЭТА ДЕВУШКА?
«Ледяной дворец». Он привез меня в «Ледяной дворец», где только девять недель назад мой единственный сделал предложение. Здесь мы с Коннором провели самый роскошный вечер за все те годы, что мы вместе, – тринадцать лет не могли сюда дойти. А теперь я здесь с Дидье, с которым и познакомилась каких-то пять дней назад. Я смотрю, этот человек даром времени не теряет. Впрочем, не забывайте: он – поп-божество, а не простой кинооператор. Не говорю, что быть оператором хуже, просто для монсеньора Лафита заказать такой обед – сущие пустяки, ничего из ряда вон выходящего. Наверное, он даже не испытывает особого восторга, хотя вечер ему явно по душе, как и мне. Да и немудрено: мы сидим за лучшим столиком, нам прислуживает целый штат официантов, и окружающие смотрят на меня не сверху вниз, как обычно, а наоборот. Сколь многое может измениться буквально в одночасье. Теперь я без ложной скромности принимаю ухаживания Дидье, дабы не слишком тяготиться тем, что в настоящее время я девственна, как мать Тереза, а моя половина кажется каким-то далеким незнакомцем в джакузи, где народу кишмя кишит.
Звучит негромкая музыка – Эннио Морриконе, а я задумчиво разглядываю лобстера и думаю: кто же первым отловил существо с такими жуткими клешнями и столь жестким панцирем, под которым обнаружилась такая нежная мякоть? Вот вам нагляднейший пример того, что главное – не внешность, а внутреннее содержание.
– Как он выглядит? – спрашивает Дидье под задушевную мелодию «Ки май».
– Что? Ах, да. Почти такой же, как и твой: розовый, шершавый; жутковат на вид, но пахнет бесподобно. Вот, взгляни.
– Да нет, я не про лобстера, – смеется он, придерживая рукой животик. – Я о твоем избраннике. Надеюсь, он не розовый и шершавый.
Прыснув от смеха, чокаюсь с протянутым бокалом.
– Ты забавная, Энджел.
– Да я не специально – но все равно спасибо.
– У тебя здорово вышло бы публику развлекать.
«Ну вот, а ведь я за язык не тянула».
– Так ты недоговорила.
– О чем?
– Опиши мне своего приятеля.
– Ах да.
Как вам это нравится? Мы едва успели чокнуться, а я уже забыла, что предмет нашего разговора – Коннор. Недобрый знак.
Я описываю своего избранника, а Дидье внимательно слушает, стараясь не упустить ни единого слова. Все упомянула, каждую деталь, которую способна удержать девичья память: волосы, фигура, топазово-черные глаза. Потом рассказываю, что он за человек. Всегда так описываю Коннора: добрый, практичный, верный, любит аккуратность и в меру романтичен – конфеты и букетики не в его духе (цветов от него явно не дождешься, в чем я недавно убедилась), и все равно очень заботлив. Однако теперь я почему-то начинаю сомневаться в сказанном. Остался ли Коннор Маклин прежним, не изменился ли, проведя девять недель в Голливуде, вдали от меня, в окружении таких девиц, по сравнению с которыми я – скромная библиотекарша? Так ли он верен, как прежде, не витает ли в облаках и не вкусил ли прелестей запретного плода? Будет ли он теперь со мной наперегонки бегать за автобусом, когда мы будем возвращаться домой в Ист-Энд после воскресной прогулки? Уже не поручусь. И пока я сижу здесь, терпеливо ожидая возвращения того, кого поцеловала на прощание хмурым пятничным утром, не постигнет ли меня разочарование? Не отказываюсь ли я от подарка судьбы, как выразилась Кери, преподнесшей мне возможность узнать, на что может рассчитывать такая, как я, прежде чем навсегда отдаться жизни, которой я вкусила вдоволь?
Дидье наполняет мой бокал. Перефразирую: Дидье делает знак официанту наполнить мне бокал, и тот расторопно исполняет. Такое чувство, что к нам приставили весь штат обслуги – по одному на каждую мелочь. Я удивляюсь, как до сих пор еще никто не предложил за меня пожевать.
– А у вас с Коннором, – спрашивает Дидье, когда официант оставляет нас наедине, – серьезно?
– Да, еще как. Мы познакомились в школе, в выпускном классе, и с тех пор не расставались – срок немалый. Здорово с ним, весело, мы видим друг друга насквозь, понимаем без слов; ну, ты знаешь, как это бывает.
Он кивает, а я взволнованно отпиваю глоточек шампанского, питая весьма определенную надежду, что, если не поддерживать эту тему, Дидье ее оставит. Странно как-то обсуждать своего парня с посторонним мужчиной; неправильно это. Хотя, с другой стороны, мне нечасто удается поговорить с кем-нибудь начистоту, излить наболевшее. Мег считает, что нас с Коннором свела сама судьба и мы навеки будем неразлучны, как Скот и Шарлин из «Соседей»; матушка скорее глаза себе выколет, чем будет смотреть, как я гроблю свою жизнь с этой бездарностью; папа при любом упоминании о сердечных делах прячется в раковину; что же до Кери… о чем тут говорить? У них с Коннором персональная линия.
– Он сделал мне предложение, – говорю я, поддавшись искушению обсудить с кем-нибудь свою личную жизнь, – за день до отъезда в Штаты.
– И что ты ответила?
– Я сказала «возможно», – говорю, пристально изучая клешню лобстера и пытаясь вообразить, каково это, попасться в острые тиски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Взгляд сам собой соскользнул с загорелого лица Дидье к отложному воротничку его черной рубашки. Две верхние пуговицы расстегнуты, вырез будто ненароком указывает на гладкую грудь. Взглянув на его ключицу, поспешно отвожу глаза, но они тут же утыкаются в стройные ноги моего спутника и облаченное в черный вельвет колено, которое почти касается моего голого бедра. «Не смотри между ног», – приказываю себе и, тут же упираюсь взглядом именно туда. О Боже! Перевожу взгляд на его ботинки. Большие стопы, что бы это могло значить?
«Энджел, немедленно возьми себя в руки». Делаю глубокий вдох и стараюсь смотреть строго в лицо: Дидье пристально смотрит на меня, а на нежных губах играет улыбка. Черт побери, готова поклясться, он всегда так выглядел, но либо я стала необыкновенно уязвимой, либо, как поет Элтон Джон, сегодня он выглядит как-то по-особенному, и потому я таю быстрее кубика льда в сауне.
– Шампанского, дорогая? – спрашивает Дидье, протягивая мне наполненный до самых краев бокал.
Робко подаюсь вперед и принимаю напиток, едва его не опрокинув, – Лафит будто нечаянно коснулся моей ладони.
– У меня есть парень! – вскрикиваю я и залпом выпиваю вино, словно стопку текилы.
– Рад за тебя, – отвечает Дидье с каверзной улыбкой. – Но меня он не интересует.
Глава 18
КТО ЭТА ДЕВУШКА?
«Ледяной дворец». Он привез меня в «Ледяной дворец», где только девять недель назад мой единственный сделал предложение. Здесь мы с Коннором провели самый роскошный вечер за все те годы, что мы вместе, – тринадцать лет не могли сюда дойти. А теперь я здесь с Дидье, с которым и познакомилась каких-то пять дней назад. Я смотрю, этот человек даром времени не теряет. Впрочем, не забывайте: он – поп-божество, а не простой кинооператор. Не говорю, что быть оператором хуже, просто для монсеньора Лафита заказать такой обед – сущие пустяки, ничего из ряда вон выходящего. Наверное, он даже не испытывает особого восторга, хотя вечер ему явно по душе, как и мне. Да и немудрено: мы сидим за лучшим столиком, нам прислуживает целый штат официантов, и окружающие смотрят на меня не сверху вниз, как обычно, а наоборот. Сколь многое может измениться буквально в одночасье. Теперь я без ложной скромности принимаю ухаживания Дидье, дабы не слишком тяготиться тем, что в настоящее время я девственна, как мать Тереза, а моя половина кажется каким-то далеким незнакомцем в джакузи, где народу кишмя кишит.
Звучит негромкая музыка – Эннио Морриконе, а я задумчиво разглядываю лобстера и думаю: кто же первым отловил существо с такими жуткими клешнями и столь жестким панцирем, под которым обнаружилась такая нежная мякоть? Вот вам нагляднейший пример того, что главное – не внешность, а внутреннее содержание.
– Как он выглядит? – спрашивает Дидье под задушевную мелодию «Ки май».
– Что? Ах, да. Почти такой же, как и твой: розовый, шершавый; жутковат на вид, но пахнет бесподобно. Вот, взгляни.
– Да нет, я не про лобстера, – смеется он, придерживая рукой животик. – Я о твоем избраннике. Надеюсь, он не розовый и шершавый.
Прыснув от смеха, чокаюсь с протянутым бокалом.
– Ты забавная, Энджел.
– Да я не специально – но все равно спасибо.
– У тебя здорово вышло бы публику развлекать.
«Ну вот, а ведь я за язык не тянула».
– Так ты недоговорила.
– О чем?
– Опиши мне своего приятеля.
– Ах да.
Как вам это нравится? Мы едва успели чокнуться, а я уже забыла, что предмет нашего разговора – Коннор. Недобрый знак.
Я описываю своего избранника, а Дидье внимательно слушает, стараясь не упустить ни единого слова. Все упомянула, каждую деталь, которую способна удержать девичья память: волосы, фигура, топазово-черные глаза. Потом рассказываю, что он за человек. Всегда так описываю Коннора: добрый, практичный, верный, любит аккуратность и в меру романтичен – конфеты и букетики не в его духе (цветов от него явно не дождешься, в чем я недавно убедилась), и все равно очень заботлив. Однако теперь я почему-то начинаю сомневаться в сказанном. Остался ли Коннор Маклин прежним, не изменился ли, проведя девять недель в Голливуде, вдали от меня, в окружении таких девиц, по сравнению с которыми я – скромная библиотекарша? Так ли он верен, как прежде, не витает ли в облаках и не вкусил ли прелестей запретного плода? Будет ли он теперь со мной наперегонки бегать за автобусом, когда мы будем возвращаться домой в Ист-Энд после воскресной прогулки? Уже не поручусь. И пока я сижу здесь, терпеливо ожидая возвращения того, кого поцеловала на прощание хмурым пятничным утром, не постигнет ли меня разочарование? Не отказываюсь ли я от подарка судьбы, как выразилась Кери, преподнесшей мне возможность узнать, на что может рассчитывать такая, как я, прежде чем навсегда отдаться жизни, которой я вкусила вдоволь?
Дидье наполняет мой бокал. Перефразирую: Дидье делает знак официанту наполнить мне бокал, и тот расторопно исполняет. Такое чувство, что к нам приставили весь штат обслуги – по одному на каждую мелочь. Я удивляюсь, как до сих пор еще никто не предложил за меня пожевать.
– А у вас с Коннором, – спрашивает Дидье, когда официант оставляет нас наедине, – серьезно?
– Да, еще как. Мы познакомились в школе, в выпускном классе, и с тех пор не расставались – срок немалый. Здорово с ним, весело, мы видим друг друга насквозь, понимаем без слов; ну, ты знаешь, как это бывает.
Он кивает, а я взволнованно отпиваю глоточек шампанского, питая весьма определенную надежду, что, если не поддерживать эту тему, Дидье ее оставит. Странно как-то обсуждать своего парня с посторонним мужчиной; неправильно это. Хотя, с другой стороны, мне нечасто удается поговорить с кем-нибудь начистоту, излить наболевшее. Мег считает, что нас с Коннором свела сама судьба и мы навеки будем неразлучны, как Скот и Шарлин из «Соседей»; матушка скорее глаза себе выколет, чем будет смотреть, как я гроблю свою жизнь с этой бездарностью; папа при любом упоминании о сердечных делах прячется в раковину; что же до Кери… о чем тут говорить? У них с Коннором персональная линия.
– Он сделал мне предложение, – говорю я, поддавшись искушению обсудить с кем-нибудь свою личную жизнь, – за день до отъезда в Штаты.
– И что ты ответила?
– Я сказала «возможно», – говорю, пристально изучая клешню лобстера и пытаясь вообразить, каково это, попасться в острые тиски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98