беспробудное пьянство. Однако позволю себе напомнить, что Стив Найтс принадлежит к поколению людей, которые считают болезнь проявлением слабости. Отец никогда не жалуется на здоровье. Все накопившиеся за вечер страхи и волнения хлынули в вены взрывом адреналина: беда!
– Ты меня слышишь? – спрашивает он слабеющим голосом. – Прости, Энджел.
– Папа! – вскрикиваю я, не помня себя и начисто позабыв о незнакомце, с укоризной взирающем на меня из противоположного угла.
Страх обернулся паникой, когда барабанную перепонку обволок жалобный вскрик, и связь прервалась.
– Нет. Только не это. Почему именно сегодня?! День так прекрасно начинался, а теперь… – сижу, уставившись в трубку, застывшую во вдруг ослабевшей руке.
– Ваш ящик голосовой почты пуст, – равнодушно сообщает механический голос.
– Нет! – взвыв, вскакиваю с дивана.
Цокая на каблуках, бросаюсь к лифту.
Отчаянно колочу по кнопке вызова, моля, чтобы двери скорее открылись, а по щекам льют слезы – я их даже не чувствую, просто вижу свое отражение в лакированной до блеска стенке дверцы. Онемела. Но тут, звякнув, двери плавно расходятся, и я кидаюсь в объятия стоящего в кабине мужчины.
– Помоги, Дидье, помоги, – рыдаю я, указывая на выход. – С папой плохо. Боюсь, он умирает.
Теперь я знаю, что чувствует жертва в клешне лобстера: острая режущая боль до самой кости. Эта же самая боль терзает меня теперь: мы мчимся на запад от центра города в сторону Пейсли, где живет отец. Водитель Дидье наитию оценил ситуацию и выжимает из авто все сто, как Делориан в фильме «Назад в будущее». Того и гляди, машина воспламенится, и мы, как Майкл Джей Фокс, выскочим целехонькие в другое время – туда, где плохого не случается и жизнь устроена проще. Не укладывается в голове: я мчусь отцу на выручку в лимузине высшего класса и притормаживаю у серого шлакобетонного дома на улице, где подобные авто столь же редки, как летающие тарелки. Я могла бы посидеть и призадуматься над значением происходящего, о том, какая бездна простирается между моим миром и миром Дидье, – только мне сейчас не до того. Водитель едва успел притормозить, а я уже, распахнув дверцу, выскакиваю на тротуар и припускаю к дому.
– Папа, это я, Энджел! – кричу я, яростно стуча в дверь. – Папа! Ты там? Живой?
Жму кнопку звонка, не отвечают – должно быть, села батарейка. Тогда начинаю во всю мочь барабанить в дверь кулаком. Обегаю дом с фасада и заглядываю в окно кухни, но и там отца не видно. Рассмотреть, что творится в гостиной, невозможно – обзор закрывает марлевая сетка, косо свисающая с проволоки над окном.
– Я его не вижу, – обращаюсь к Дидье, который отчаянно молотит кулаком в дверь, выкрикивая имя моего отца.
– Ты только не волнуйся, что-нибудь придумаем, – пытается утешить он, обнимая меня за трясущиеся плечи. – Все будет хорошо.
– Да какое там «хорошо», – громко всхлипываю я. – Он в доме и не слышит. Боже, что с ним случилось, Дидье? ПАПА!
Вот бы разбить окно, вышибить дверь – что угодно, только бы проникнуть внутрь и спасти отца.
– Ну, зачем я оставляла его так надолго, – кляну себя сквозь рыдания, – ему нельзя, он так мучится в одиночестве. Вышиби дверь! – взвизгиваю я, увидев водителя лимузина, который, выйдя из машины, оказался ростом со снежного человека.
– Non, подожди, – решительно говорит Дидье. – У кого-нибудь есть ключ? У друзей, соседей?
– Что? А-а, нет. Он вообще ни с кем не общается. Почему ты так спокоен?!
Силой высвобождаюсь из его крепких пальцев и бегу в располагающийся позади здания палисадник. Отыскав среди замаскированной под альпийскую горку кучи мусора кирпич потяжелее и занеся его над головой, бреду к двери. Я чуть не разбила вдребезги окно – как вдруг объявляется соседка, внушительного вида женщина в розовом спортивном костюме из велюра, с приклеившейся к нижней губе сигаретой.
– Тише ты, глупая, – сипит она. – Положи булыжник, а то поранишься, чего доброго. Ну и подняла же переполох.
Кирпич застыл над моей головой.
– Там папа! – выпаливаю я, покачиваясь перед ней с кирпичом в руках. – Мне надо попасть к нему.
Женщина переводит взгляд на соседнюю дверь и пожимает плечами:
– А-а, к старику верхнему, что ли? Как там его зовут… Прости, цыпуль, но его уже нет.
Роняю кирпич – к счастью, не на себя – и, пошатываясь, пячусь назад на негнущихся ногах. Не упала я только благодаря Дидье, который вовремя меня подхватил.
– Как? – всхлипываю я. – Не может быть. Он не умер!
Дамочка тушит сигарету о подошву шлепанца.
– Не-а, не умер, курочка. В больницу забрали. Выглядел он неважнецки – всех соседей перебудил, пришли помочь ему. Мои крохи чуть от страху не обделались. «Скорая» подоспела, ну и забрали. Ты бы съездила, проведала бедолагу. Кажется, в «Ройал Александер» его забрали.
Она еще что-то говорила, однако я не дослушала: прыг в лимузин, и след простыл.
В больнице ждем, меряя холл шагами. Снова ждем. Наконец показывается доктор и со скоростью под сто слов в минуту обрушивает на меня поток профессионального жаргона, который моя больная голова мучительно силится переварить.
– Мисс Найтс, у вашего отца приступ стенокардии…
Пока поспеваю за ходом его мысли. С трудом.
– Резкая боль в груди, вызванная недостаточным поступлением крови к сердечной мышце в результате понижения гемоглобина…
Слова становятся все длиннее. Морщу лоб, пытаясь сосредоточиться: будто опять оказалась на уроке биологии в старших классах.
– Патология может вызываться рядом причин, хотя в случае с вашим отцом я бы отметил главным образом пристрастие к алкоголю. Он пьяница, насколько я понял?
Секунду молча смотрю перед собой, но туг же киваю, поняв, что мне задали вопрос.
– Судя по предварительным исследованиям, на протяжении некоторого времени у вашего отца развивалось воспаление пищевода с последующей эрозией. Больной прежде не жаловался на изжогу или несварение?
Я снова киваю, уловив в тоне врача вопрос, однако голова утомилась и не успевает за мыслью.
– Анемия… ЭКГ… анализ крови… лекарства… подержать в стационаре… – продолжает доктор.
Киваю, хмурюсь и молю мозг в ближайшие пять минут обнаружить свой гениальный уровень интеллекта, как вдруг понимаю: доктор замолчал. Он смотрит на меня. Я моргаю. Собеседник улыбается, горизонтально растягивая губы, и бормочет:
– Отлично, я рад, что вы поняли. А теперь мне пора к пациенту. – И суетливо улепетывает прочь, смахивая на Мартовского Зайца.
Наверное, теперь ему предстоит отработать еще семьдесят часов, прежде чем удастся перехватить чашечку чая.
Разинув рот, поворачиваюсь к Дидье и позволяю ему усадить меня в жесткое пластмассовое кресло.
– Так он жив или нет? – с дрожью в голосе спрашиваю своего спутника.
– Хм… мне кажется, врач сказал, что опасность миновала, но пока ему лучше остаться в больнице:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Ты меня слышишь? – спрашивает он слабеющим голосом. – Прости, Энджел.
– Папа! – вскрикиваю я, не помня себя и начисто позабыв о незнакомце, с укоризной взирающем на меня из противоположного угла.
Страх обернулся паникой, когда барабанную перепонку обволок жалобный вскрик, и связь прервалась.
– Нет. Только не это. Почему именно сегодня?! День так прекрасно начинался, а теперь… – сижу, уставившись в трубку, застывшую во вдруг ослабевшей руке.
– Ваш ящик голосовой почты пуст, – равнодушно сообщает механический голос.
– Нет! – взвыв, вскакиваю с дивана.
Цокая на каблуках, бросаюсь к лифту.
Отчаянно колочу по кнопке вызова, моля, чтобы двери скорее открылись, а по щекам льют слезы – я их даже не чувствую, просто вижу свое отражение в лакированной до блеска стенке дверцы. Онемела. Но тут, звякнув, двери плавно расходятся, и я кидаюсь в объятия стоящего в кабине мужчины.
– Помоги, Дидье, помоги, – рыдаю я, указывая на выход. – С папой плохо. Боюсь, он умирает.
Теперь я знаю, что чувствует жертва в клешне лобстера: острая режущая боль до самой кости. Эта же самая боль терзает меня теперь: мы мчимся на запад от центра города в сторону Пейсли, где живет отец. Водитель Дидье наитию оценил ситуацию и выжимает из авто все сто, как Делориан в фильме «Назад в будущее». Того и гляди, машина воспламенится, и мы, как Майкл Джей Фокс, выскочим целехонькие в другое время – туда, где плохого не случается и жизнь устроена проще. Не укладывается в голове: я мчусь отцу на выручку в лимузине высшего класса и притормаживаю у серого шлакобетонного дома на улице, где подобные авто столь же редки, как летающие тарелки. Я могла бы посидеть и призадуматься над значением происходящего, о том, какая бездна простирается между моим миром и миром Дидье, – только мне сейчас не до того. Водитель едва успел притормозить, а я уже, распахнув дверцу, выскакиваю на тротуар и припускаю к дому.
– Папа, это я, Энджел! – кричу я, яростно стуча в дверь. – Папа! Ты там? Живой?
Жму кнопку звонка, не отвечают – должно быть, села батарейка. Тогда начинаю во всю мочь барабанить в дверь кулаком. Обегаю дом с фасада и заглядываю в окно кухни, но и там отца не видно. Рассмотреть, что творится в гостиной, невозможно – обзор закрывает марлевая сетка, косо свисающая с проволоки над окном.
– Я его не вижу, – обращаюсь к Дидье, который отчаянно молотит кулаком в дверь, выкрикивая имя моего отца.
– Ты только не волнуйся, что-нибудь придумаем, – пытается утешить он, обнимая меня за трясущиеся плечи. – Все будет хорошо.
– Да какое там «хорошо», – громко всхлипываю я. – Он в доме и не слышит. Боже, что с ним случилось, Дидье? ПАПА!
Вот бы разбить окно, вышибить дверь – что угодно, только бы проникнуть внутрь и спасти отца.
– Ну, зачем я оставляла его так надолго, – кляну себя сквозь рыдания, – ему нельзя, он так мучится в одиночестве. Вышиби дверь! – взвизгиваю я, увидев водителя лимузина, который, выйдя из машины, оказался ростом со снежного человека.
– Non, подожди, – решительно говорит Дидье. – У кого-нибудь есть ключ? У друзей, соседей?
– Что? А-а, нет. Он вообще ни с кем не общается. Почему ты так спокоен?!
Силой высвобождаюсь из его крепких пальцев и бегу в располагающийся позади здания палисадник. Отыскав среди замаскированной под альпийскую горку кучи мусора кирпич потяжелее и занеся его над головой, бреду к двери. Я чуть не разбила вдребезги окно – как вдруг объявляется соседка, внушительного вида женщина в розовом спортивном костюме из велюра, с приклеившейся к нижней губе сигаретой.
– Тише ты, глупая, – сипит она. – Положи булыжник, а то поранишься, чего доброго. Ну и подняла же переполох.
Кирпич застыл над моей головой.
– Там папа! – выпаливаю я, покачиваясь перед ней с кирпичом в руках. – Мне надо попасть к нему.
Женщина переводит взгляд на соседнюю дверь и пожимает плечами:
– А-а, к старику верхнему, что ли? Как там его зовут… Прости, цыпуль, но его уже нет.
Роняю кирпич – к счастью, не на себя – и, пошатываясь, пячусь назад на негнущихся ногах. Не упала я только благодаря Дидье, который вовремя меня подхватил.
– Как? – всхлипываю я. – Не может быть. Он не умер!
Дамочка тушит сигарету о подошву шлепанца.
– Не-а, не умер, курочка. В больницу забрали. Выглядел он неважнецки – всех соседей перебудил, пришли помочь ему. Мои крохи чуть от страху не обделались. «Скорая» подоспела, ну и забрали. Ты бы съездила, проведала бедолагу. Кажется, в «Ройал Александер» его забрали.
Она еще что-то говорила, однако я не дослушала: прыг в лимузин, и след простыл.
В больнице ждем, меряя холл шагами. Снова ждем. Наконец показывается доктор и со скоростью под сто слов в минуту обрушивает на меня поток профессионального жаргона, который моя больная голова мучительно силится переварить.
– Мисс Найтс, у вашего отца приступ стенокардии…
Пока поспеваю за ходом его мысли. С трудом.
– Резкая боль в груди, вызванная недостаточным поступлением крови к сердечной мышце в результате понижения гемоглобина…
Слова становятся все длиннее. Морщу лоб, пытаясь сосредоточиться: будто опять оказалась на уроке биологии в старших классах.
– Патология может вызываться рядом причин, хотя в случае с вашим отцом я бы отметил главным образом пристрастие к алкоголю. Он пьяница, насколько я понял?
Секунду молча смотрю перед собой, но туг же киваю, поняв, что мне задали вопрос.
– Судя по предварительным исследованиям, на протяжении некоторого времени у вашего отца развивалось воспаление пищевода с последующей эрозией. Больной прежде не жаловался на изжогу или несварение?
Я снова киваю, уловив в тоне врача вопрос, однако голова утомилась и не успевает за мыслью.
– Анемия… ЭКГ… анализ крови… лекарства… подержать в стационаре… – продолжает доктор.
Киваю, хмурюсь и молю мозг в ближайшие пять минут обнаружить свой гениальный уровень интеллекта, как вдруг понимаю: доктор замолчал. Он смотрит на меня. Я моргаю. Собеседник улыбается, горизонтально растягивая губы, и бормочет:
– Отлично, я рад, что вы поняли. А теперь мне пора к пациенту. – И суетливо улепетывает прочь, смахивая на Мартовского Зайца.
Наверное, теперь ему предстоит отработать еще семьдесят часов, прежде чем удастся перехватить чашечку чая.
Разинув рот, поворачиваюсь к Дидье и позволяю ему усадить меня в жесткое пластмассовое кресло.
– Так он жив или нет? – с дрожью в голосе спрашиваю своего спутника.
– Хм… мне кажется, врач сказал, что опасность миновала, но пока ему лучше остаться в больнице:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98