Находясь так высоко, он словно все видел, и даже очень далекие места, с которыми разговаривал: Амарилло или Альберту, Мексиканское побережье, Каракас или Боготу. Его компания имела несколько филиалов в разных странах, он хорошо знал своих сотрудников в каждом городе, и не проходило ночи, чтобы он не связался с ними, чтобы узнать о состоянии дел.
Когда звонки кончались, если было не очень поздно, он ложился на спину в своем «линкольне», оставив переднюю дверь открытой, чтобы пустить в машину немного свежего воздуха, и смотрел телевизор. На такой большой высоте прием был отличный. Иногда начиналась гроза, и тогда он выключал телевизор из соображений безопасности. Его отец был убит ударом молнии, когда работал на тракторе, и при мысли о такой смерти Вернону становилось плохо.
Если ему не спалось или хотелось есть, он всегда мог спуститься на четвертый этаж, где работала закусочная, оснащенная пятнадцатью автоматами с различной едой. Старый Швеппес, ночной сторож, обычно сидел в своей конурке рядом с закусочной, но застарелый артрит не давал ему заснуть в такую сырую погоду, и Вернону стоило только опустить в один из автоматов монетку, чтобы старик, услышав, как она брякнула, выползал наружу, в надежде немножко поболтать. Тридцать лет назад вся семья старика Швеппеса, жена и четверо детей, погибла от огня в своем трейлере, и он так и не оправился от этого горя, даже и не пытался. Он более тридцати лет проработал ночным сторожем, и у него было мало собеседников, но каким-то чудом остатки той общительности, которая прежде была ему свойственна, обнаруживались в разговорах с Верноном, а когда это случалось, отцепиться от него оказывалось не просто.
Часто, чтобы не обижать старика внезапным прощанием, Вернон начинал прогуливаться вместе с ним, поднимаясь по пандусам, Швеппес всегда собирался пройти не больше двух этажей, но не мог остановиться и доходил до самого верха. Так они взбирались наверх, все выше и выше над заливом – подъем мог продлиться и целый час; тем временем старик Швеппес не умолкая трещал о бейсболе, который стал его последней любовью, о том, как служил во флоте в первую мировую войну, или о чем угодно, пока, к его удивлению, они не оказывались на крыше. Тогда, застеснявшись, что он так заболтался, старый сторож быстренько садился в лифт, чтобы вернуться в свою конуру.
Вернон не был соней, четырехчасового сна ему было вполне достаточно, а сиденье «линкольна» служило ему отличной кроватью. Он всегда просыпался на заре, когда городские огни начинали тускнеть. Облако тумана поднимавшееся над заливом, освещалось вначале розовым, затем белым светом снизу, и наконец оранжевым – сверху, когда через него пробивался луч солнца, поднимавшегося над заливом и прибрежной равниной. Уличный шум, который обычно к двум часам замирал, вновь возрождался и к семи утра перерастал в непрерывный гул, монотонный, как звук речного потока. На «линкольне» выступали капельки росы; чтобы освежить рот, Вернон доставал из холодильника имбирное пиво и вновь принимался за звонки, – с утра он звонил в Западный Техас, чтобы узнать, как вышки проработали ночь.
* * *
Но Аврора нарушила его распорядок. Ночь прошла совсем по-другому. Выйдя из машины, он по привычке несколько раз обошел крышу, но вниз даже не взглянул. Он позвонил в Гватемалу, но через пять минут прервал разговор. Выйдя из машины и прислонившись к стене, начал яростно дергать себя за суставы пальцев, словно хотел их совсем вырвать, избавляясь от напряжения, которое накопилось оттого, что ему приходилось сдерживаться. Пролетели два или три самолета, но Вернон их едва заметил. Оглядев раскинувшийся внизу город, он почти точно мог определить, где находится ее дом. Окрестности Ривер Оукс выглядели темным пятном, так как высокие раскидистые кроны деревьев заслоняли огни уличных фонарей, но он хорошо знал этот район и определил то место, на север от Вестхаймера, где находился дом Авроры. Он слышал, что в «линкольне» звонил телефон, но не подошел.
Вспомнив о старике Швеппесе, Вернон, не колеблясь и даже не притворяясь перед собой, что ему нужен бутерброд в пакетике, спустился лифтом на четвертый этаж и направился прямиком к его конуре. Швеппес был высокий, шесть футов четыре дюйма ростом, костлявый, худой как проволока, с длинными спутанными волосами и глубокими впадинами на щеках. Униформу он носил по два месяца – от стирки до стирки; когда Вернон, держа руки в карманах, зашел к нему, старик изучал «Спортс Иллюстрейтед» без обложки.
– Швеппес, как здоровье? – начал Вернон.
– Черт возьми, что случилось? За тобой гонятся копы?
– Ничего подобного, у меня все в норме.
– Да, копы нас всех выловят – одного за другим, – прокряхтел Швеппес. – Но могу сказать, долгонько им придется меня разыскивать. Я хоть в Мексику смотаюсь, лишь бы не угодить в тюрьму.
– Может немного погуляем по пандусам? – предложил Вернон. Он чувствовал острую потребность поговорить, которую даже не старался скрыть.
От изумления старик уронил свой журнал. Это было впервые в жизни, чтобы Вернон приглашал его на прогулку. Обычно их разговоры завязывались исподволь. С минуту он не знал, что ответить.
– Копы за мной не охотятся, – повторил Вернон, чтобы успокоить его.
У старого Швеппеса была параноидальная боязнь ареста, в корне которой лежал случай, имевший место более тридцати лет назад в Ардморе, штат Оклахома, где его задержали на петушиных боях, и ему пришлось просидеть всю ночь в участке, в одной камере с негром.
– Ага, небось маленько прогуляться не помешает, – согласился Швеппес, поднимаясь. – Ты так никогда не дергался, сколько тебя знаю, Вернон. Если дело не в копах, то ты, очевидно, проиграл. Я тебя предупреждал, что сначала ты обдираешь этих крутых ребят, а потом, рано или поздно, они тоже тебя обдерут как липку.
У Швеппеса были и другие навязчивые идеи, и Вернон решил начать разговор первым.
– Швеппес, ты был женат, – начал он. – Как надо поступать с женщинами?
– Что случилось? – спросил Швеппес, снимая с крючка свой старый плащ. На пандусах был сквозняк, а его суставы болели и при безветрии.
– Я встретил настоящую леди, – сообщил Вернон. – Она наткнулась на мою машину, так будет точнее. Тогда я отвез ее домой, тут-то все и началось.
Во взгляде старика сверкнуло радостное удивление.
– Все началось? Хм, – бесстрастно повторил он. Пока он застегивал свой плащ, Вернон переминался с ноги на ногу; наконец они двинулись по направлению к пятому этажу.
– Задай свой вопрос по-новой, – попросил старик.
– Ну, вот я. Мне пятьдесят лет, и я ничего не знаю про женщин. Вот в чем беда, Швеппес.
– Но как встретил эту леди, то сразу захотел знать, так? – уточнил старик. – Вот где собака зарыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Когда звонки кончались, если было не очень поздно, он ложился на спину в своем «линкольне», оставив переднюю дверь открытой, чтобы пустить в машину немного свежего воздуха, и смотрел телевизор. На такой большой высоте прием был отличный. Иногда начиналась гроза, и тогда он выключал телевизор из соображений безопасности. Его отец был убит ударом молнии, когда работал на тракторе, и при мысли о такой смерти Вернону становилось плохо.
Если ему не спалось или хотелось есть, он всегда мог спуститься на четвертый этаж, где работала закусочная, оснащенная пятнадцатью автоматами с различной едой. Старый Швеппес, ночной сторож, обычно сидел в своей конурке рядом с закусочной, но застарелый артрит не давал ему заснуть в такую сырую погоду, и Вернону стоило только опустить в один из автоматов монетку, чтобы старик, услышав, как она брякнула, выползал наружу, в надежде немножко поболтать. Тридцать лет назад вся семья старика Швеппеса, жена и четверо детей, погибла от огня в своем трейлере, и он так и не оправился от этого горя, даже и не пытался. Он более тридцати лет проработал ночным сторожем, и у него было мало собеседников, но каким-то чудом остатки той общительности, которая прежде была ему свойственна, обнаруживались в разговорах с Верноном, а когда это случалось, отцепиться от него оказывалось не просто.
Часто, чтобы не обижать старика внезапным прощанием, Вернон начинал прогуливаться вместе с ним, поднимаясь по пандусам, Швеппес всегда собирался пройти не больше двух этажей, но не мог остановиться и доходил до самого верха. Так они взбирались наверх, все выше и выше над заливом – подъем мог продлиться и целый час; тем временем старик Швеппес не умолкая трещал о бейсболе, который стал его последней любовью, о том, как служил во флоте в первую мировую войну, или о чем угодно, пока, к его удивлению, они не оказывались на крыше. Тогда, застеснявшись, что он так заболтался, старый сторож быстренько садился в лифт, чтобы вернуться в свою конуру.
Вернон не был соней, четырехчасового сна ему было вполне достаточно, а сиденье «линкольна» служило ему отличной кроватью. Он всегда просыпался на заре, когда городские огни начинали тускнеть. Облако тумана поднимавшееся над заливом, освещалось вначале розовым, затем белым светом снизу, и наконец оранжевым – сверху, когда через него пробивался луч солнца, поднимавшегося над заливом и прибрежной равниной. Уличный шум, который обычно к двум часам замирал, вновь возрождался и к семи утра перерастал в непрерывный гул, монотонный, как звук речного потока. На «линкольне» выступали капельки росы; чтобы освежить рот, Вернон доставал из холодильника имбирное пиво и вновь принимался за звонки, – с утра он звонил в Западный Техас, чтобы узнать, как вышки проработали ночь.
* * *
Но Аврора нарушила его распорядок. Ночь прошла совсем по-другому. Выйдя из машины, он по привычке несколько раз обошел крышу, но вниз даже не взглянул. Он позвонил в Гватемалу, но через пять минут прервал разговор. Выйдя из машины и прислонившись к стене, начал яростно дергать себя за суставы пальцев, словно хотел их совсем вырвать, избавляясь от напряжения, которое накопилось оттого, что ему приходилось сдерживаться. Пролетели два или три самолета, но Вернон их едва заметил. Оглядев раскинувшийся внизу город, он почти точно мог определить, где находится ее дом. Окрестности Ривер Оукс выглядели темным пятном, так как высокие раскидистые кроны деревьев заслоняли огни уличных фонарей, но он хорошо знал этот район и определил то место, на север от Вестхаймера, где находился дом Авроры. Он слышал, что в «линкольне» звонил телефон, но не подошел.
Вспомнив о старике Швеппесе, Вернон, не колеблясь и даже не притворяясь перед собой, что ему нужен бутерброд в пакетике, спустился лифтом на четвертый этаж и направился прямиком к его конуре. Швеппес был высокий, шесть футов четыре дюйма ростом, костлявый, худой как проволока, с длинными спутанными волосами и глубокими впадинами на щеках. Униформу он носил по два месяца – от стирки до стирки; когда Вернон, держа руки в карманах, зашел к нему, старик изучал «Спортс Иллюстрейтед» без обложки.
– Швеппес, как здоровье? – начал Вернон.
– Черт возьми, что случилось? За тобой гонятся копы?
– Ничего подобного, у меня все в норме.
– Да, копы нас всех выловят – одного за другим, – прокряхтел Швеппес. – Но могу сказать, долгонько им придется меня разыскивать. Я хоть в Мексику смотаюсь, лишь бы не угодить в тюрьму.
– Может немного погуляем по пандусам? – предложил Вернон. Он чувствовал острую потребность поговорить, которую даже не старался скрыть.
От изумления старик уронил свой журнал. Это было впервые в жизни, чтобы Вернон приглашал его на прогулку. Обычно их разговоры завязывались исподволь. С минуту он не знал, что ответить.
– Копы за мной не охотятся, – повторил Вернон, чтобы успокоить его.
У старого Швеппеса была параноидальная боязнь ареста, в корне которой лежал случай, имевший место более тридцати лет назад в Ардморе, штат Оклахома, где его задержали на петушиных боях, и ему пришлось просидеть всю ночь в участке, в одной камере с негром.
– Ага, небось маленько прогуляться не помешает, – согласился Швеппес, поднимаясь. – Ты так никогда не дергался, сколько тебя знаю, Вернон. Если дело не в копах, то ты, очевидно, проиграл. Я тебя предупреждал, что сначала ты обдираешь этих крутых ребят, а потом, рано или поздно, они тоже тебя обдерут как липку.
У Швеппеса были и другие навязчивые идеи, и Вернон решил начать разговор первым.
– Швеппес, ты был женат, – начал он. – Как надо поступать с женщинами?
– Что случилось? – спросил Швеппес, снимая с крючка свой старый плащ. На пандусах был сквозняк, а его суставы болели и при безветрии.
– Я встретил настоящую леди, – сообщил Вернон. – Она наткнулась на мою машину, так будет точнее. Тогда я отвез ее домой, тут-то все и началось.
Во взгляде старика сверкнуло радостное удивление.
– Все началось? Хм, – бесстрастно повторил он. Пока он застегивал свой плащ, Вернон переминался с ноги на ногу; наконец они двинулись по направлению к пятому этажу.
– Задай свой вопрос по-новой, – попросил старик.
– Ну, вот я. Мне пятьдесят лет, и я ничего не знаю про женщин. Вот в чем беда, Швеппес.
– Но как встретил эту леди, то сразу захотел знать, так? – уточнил старик. – Вот где собака зарыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115