Она иногда говорила странные вещи, которые заставляли думать, что она ненавидит всех, кто владеет имениями. А в другой раз она восторгалась какой-нибудь белой леди, встреченной в Коувтауне.
– Какой шик! Так хорошо одета и такие прекрасные манеры!
Это приводило его в растерянность. Многое, что думают и говорят о тебе люди, оказывается, зависит от цвета кожи. Например, он знал, что жители поселка за глаза обсуждают его мать и их дом. Она никогда не говорила с ним об этом, и он знал, что такого разговора никогда не будет, но обрывки услышанных пересудов дали ему понять, что ее небольшие сбережения – деньги белого мужчины, его отца.
В маминой комнате было зеркало. Встав на стул, он разглядывал свое отражение и не мог не заметить, что он очень светлый по сравнению с теми, кого он знал, исключая, конечно, таких, как Кимбро. В школе не было детей светлее его.
Он стал интересоваться цветом кожи и лицами. У Синга, к примеру, такие смешные, узкие глаза.
– Это потому, что он китаец, – объяснила мама, но понятнее ему не стало. Нет, все это так странно.
Однажды вечером она рассказала ему одну историю. Он долго не мог заснуть, было слишком душно. За окном сверкали молнии, воздух давил, предвещая надвигающуюся бурю. Его кровать стояла у окна и ему было видно желтое в сполохах небо. Желтый цвет – злой, думал он. Обычно он не высказывал вслух подобных мыслей, их могут посчитать глупостями. Тем не менее он всегда считал, что каждый цвет что-нибудь выражает: оранжевый, например, удивление, как будто неожиданно произошло что-то хорошее. Просто поразительно, как много можно делать со словами.
Ударил гром, дождь забарабанил по жестяной крыше, еще один удар потряс дом. Мама подошла и села на его кровать. Патрик подвинулся к ней ближе, стыдясь, что так боится.
– Ты думаешь, что это настоящая буря? А я помню, как взорвалась гора Мон-Пеле. Это случилось восьмого мая 1902 года. Звук от взрыва был громче любой бури! Все решили, что настал день Страшного суда. Даже здесь, на Сен-Фелисе, дрожала земля, можешь себе представить? Нет, ты не сможешь, никто не мог представить, на что это похоже. Из горы вышло облако, сначала оно походило на дым, какой бывает, когда горит дом, потом оно стало разрастаться и скоро закрыло все небо, – в почти полной темноте Патрик мог разглядеть, что она наклонилась вперед и жестикулирует, – все небо стало пурпурным, красным, как кровь, страшного цвета. Как в аду… Потом посыпался пепел, он падал, как дождь, а запах стоял, как от тухлых яиц. Мы плотно закрыли ставни, но пепел все равно проник в дом и покрыл пол. В дом наползли сороконожки, некоторые из них длиною в фут, они тоже спасались от пепла. Мы поливали их кипятком. Я тогда служила у Морьеров, это было мое первое место. Я была маленькой девочкой, но у них мне было хорошо, лучше, чем работать носильщицей, я тебе скажу.
– Кто такая носильщица?
– Девушки, которые загружают суда, носят уголь, ром или сахар на головах. Они работают по двенадцать часов в день, а получают четыре доллара в месяц… Так что мне неплохо жилось у Морьеров. Мы продолжали заниматься своими обычными делами, как и все в Сен-Пьере. Через несколько дней гора перестала дрожать, и мы подумали, что пепел прекратит падать. Но люди продолжали бежать из деревень. Они думали, что в городе будет безопасно. С горы течет горячая грязь, говорили они, она забивает реки, а пепел ложится на все таким толстым слоем, что птицы погибают прямо на ветках. Потом вдруг птицы начали умирать и в нашем дворе.
– Почему ты не уехала? – он сидел в постели, забыв про бурю.
– Ну, месье Морьер увез свою жену в Форт-де-Франс, а слуги должны были остаться и стеречь дом. В городе было полно воров, люди спали на улицах, крали в магазинах и дрались. Это было ужасно, ужасно, – она помолчала. – Потом пришла оспа. Умерло столько людей, что не хватало гробов. Смешно, – задумчиво произнесла Агнес, – люди считают, что с ними ничего не может случиться. Это не смелость, а глупость. Леон, дворецкий, не захотел покинуть дом, потому что у него была очень хорошая комната! Он сидел в ней с бутылкой лучшего вина из подвала. Сиди тихо, сказал он мне, пережидай. Но мне было не по себе. По всему городу вспыхивали пожары. За покупками Леон посылал меня, он боялся оспы. И хорошо, что ходила я, иначе бы я не увидела приближающийся поток лавы. Я увидела, как она стекает с горы, и я поняла, что это конец Сен-Пьера. Я нашла рыбака, у которого была лодка, дала ему пять долларов, полученных от Леона, и попросила отвезти меня куда-нибудь, мне было все равно куда, только бы уехать.
Мы только успели выйти из бухты, как лава накрыла сахарный завод. Это нужно видеть, чтобы поверить этому, Патрик! Она полностью накрыла его, а это было большое здание. Его не стало в одну минуту, со всеми, кто находился в нем. О Боже! Лава продолжала катиться прямо в море, отодвигая его от берега. Когда волна пошла назад, она подняла стоявшие у причала корабли, подняла их, как щепки, и утопила. Утопила целый город, прежде чем откатилась в залив. За городом горели плантации сахарного тростника, и я поняла, что дом Морьеров тоже исчез, вместе с Леоном, пьющим вино в своей прекрасной комнате. Небо было черным, как ночью. Я больше никогда не видела Сен-Пьера, – тихо закончила она.
– И ты никогда не хотела?
– Я могла поехать. У меня там есть кусок земли, его дали нашей семье, когда Освобождали рабов. На нем живут мои родственники, но я имею право вернуться туда в любой момент. Но я не хочу.
– Почему? Там было плохо? – Патрику нравился этот разговор. Он беседовал на равных, и ему не хотелось, чтобы он кончался.
– Говорят, это был порочный город, театр, дансинги и все такое. Говорили, что он похож на Париж. Но это неправда. Я была в Париже и могу сравнивать. Но жизнь там кипела! Отправляясь по воскресеньям с визитами, мадам Морьер надевала поверх лайковых перчаток браслеты с бриллиантами, у них была карета, прекрасные лошади, а кучер…
– А ты тоже ездила в карете?
– Кто, я? – Она засмеялась. – Конечно, нет! Я сбивала ноги, работая на хозяев! Мне дали работу, потому что моя мать служила у них горничной. Когда она умерла, они дали мне место. Моя мама умерла, рожая пятого ребенка, ты знаешь.
– А твой отец? – Он почти угадал ответ.
– Он сбежал.
Патрик кивнул. Отцы всегда так поступают. Мысли мелькали в голове.
– Расскажи, как ты добралась тогда?
– Мы добрались до Сен-Фелиса и обнаружили, что здесь все говорят по-английски! Я стояла на пристани, готовая заплакать, Но я удержалась, потому что вокруг собралась целая толпа, желающая знать, что произошло на Мартинике, а я была слишком горда, чтобы плакать перед ними. Я не знала, куда идти. Потом подъехал белый мужчина, он высунулся из экипажа и заговорил со мной по-французски, у него был забавный выговор, хотя позже он сказал, что так говорят во Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117