В последние дни в салоне царило большое оживление. Двери не закрывались целую неделю; встревоженные столичные дамы то и дело хлопали ими. Они бранились с портнихами, сулили им золотые горы и торопили, торопили, торопили…
Первый помощник балансового инспектора Пискорскис вертелся возле жены, примерявшей перед зеркалом третье по счету платье. Спина у этого платья вообще отсутствовала.
– Тебе лучше знать, Нелли. Но насчет выреза на спине я говорю правду. Нужно чем-нибудь прикрыть, и кончено!
– Почему?
– Видно, Нелюк.
– Что видно?
– Чирий.
– ??
– Я же говорю… может, оденешь то желтое, с вырезом спереди…
– Что ты, что ты?… А шов после операции?!.
Первый помощник долго думал, как вывести проклятый чирий, который, как сургучная печать на конверте, багровел на мягкой спине Пискорскене. Бог наградил ее прелестными плечами и лебединой шеей; она во что бы то ни стало хотела продемонстрировать их высшему свету и привлечь к своей особе как можно больше внимания.
Открылась дверь, появилась госпожа Уткина:
– О!.. И вы готовитесь!.. Я уже сбилась с ног… Здравствуйте, господа! Какое прелестное платье!..
– Добрый день… Ничего себе платье… Нелли нравится, – с сомнением произнес Пискорскис. – Но меня смущает одно… Взгляните-ка… Как раз посредине выреза…
– А что там такое?
– Вы не видите?… Бог знает, откуда он взялся! Но ведь так нельзя, говорю я, а она уперлась: декольте должно быть сзади!..
– Господин Пискорскис, позвольте судить об этом женщинам. Женщина лучше знает все свои недостатки. А прыщик можно залепить пластырем под цвет тела или еще лучше – подкрасить под родинку. Женщина с родинкой на спине – это великолепно. Вот у меня горе – так горе. Я умоляла сшить платье с хвостом, а сделали с двумя, да еще по бокам. Как быть – не знаю. Осталось всего несколько дней, а дочка голая! Кстати, мадам, вы лучше обратите внимание на корсет, чем на прыщ. Ваш корсет довольно провинциален. Мужчины часто судят по корсету о культуре женщины…
– Я этого не вынесу! Мой муж, – ну настоящий осел! – огорчилась Пискорскене. – Подумайте – он преподнес мне такой корсет в день ангела. Это издевательство!
– Нелюк, ну зачем же так?
– Я тебе говорила, что есть французские, резиновые. Нежные, как шелк!
– Вот, вот, вот!.. – подтвердила Уткина.
Рассерженная Пискорскене скрылась за ширму, переоделась, велела завернуть платье и, не взглянув на мужа, сказала:
– Отнесешь домой. Мне некогда, у меня сегодня много дел.
Было тихое зимнее утро. С самой зари по улицам Каунаса расхаживали пары с трехцветными коробочками и такими же щитами, на которых были приколоты бумажки с надписью: «В пользу приюта». Самоотверженно преданные делу благотворительности пары меряли из конца в конец Лайсвес аллею, останавливая прохожих; расфуфыренные барышни, не жалея комплиментов, пристегивали к лацканам значки, а их партнеры – молодые мужчины – склоняли голову и повторяли: «Спасибо!» То там, то сям на тротуарах стояли столики, возле которых собирались сборщицы дани – дамы с серебристыми лисами, закутанные в дорогие манто. На панели у «Метрополя» крутились генеральша Тешлавичене и Пискорскене.
– Извините, господин!.. Вас-то мы уж не пропустим… – вцепившись в грудь какого-то чиновника, басила, показывая зубы, Тешлавичене: – Пожертвуйте сиротам, несчастным младенцам! Не возьмете ли приглашение на бал?
– Ничего себе мужчина! – шепнула Пискорскене, когда чиновник удалился.
– Мне он не понравился… Просто слон… Смотрите, смотрите… Этого я перехвачу! Вот это мужчина!
– Тоже мне мужчина! Вымолоченный сноп! – иронически усмехнулась Пискорскене. – Господин, господин! Не убегайте! Не выкрутитесь! Пожертвуйте подкидышам! Не забудьте, вечером бал!
– Непременно, непременно приходите! – крутясь на одной ноге, стреляла глазками Тешлавичене. – Не прощайтесь, скажите до свиданья!.. Вы видели, как он на меня глянул! Словно копьем пронзил!
– Пожертвуйте сиротам!.. Видите? – кивнула Пискорскене на проходящую даму. – С двумя мужьями живет.
– Видно, потому две шубы и купила. Сегодня она в кротовой. А вы знаете, какой бал ей муж закатил?
Столбы в переулках и на аллее были увешаны призывными плакатами. Газеты в отделе хроники возвещали: «Благотворительный бал в пользу сирот. Играет джаз. Вход только в бальных платьях и во фраках. Бал опекает госпожа президентша».
Объявления вызвали бурю и в особняке Спиритавичюса.
Спиритавичене, ворвавшись в дом, облетела все комнаты, оставляя в каждой какую-нибудь покупку, и велела мужу тотчас же наточить бритву.
– Ну, ты того, Марцелюк! То да се, – вытаращил глаза Спиритавичюс. – Что ты затеяла? Что с тобой?
– Точи бритву, говорю!
– Что с тобой? Взбеленилась баба…
– Я тебя добром прошу – точи бритву!
– Зарезаться хочешь? – в сердцах сплюнул Спиритавичюс. – На кой тебе черт бритва, спрашиваю?
– Собирайся на бал!
Спиритавичюс только что побрился, и поэтому желание жены показалось ему по меньшей мере странным. Однако супруга не унималась. Директору ничего не оставалось, как повесить ремень и водить по нему сверкающим стальным лезвием.
– Кончил?… Иди сюда! – позвала из соседней комнаты супруга.
Спиритавичюс с бритвой помчался в спальню, где обнаружил полуобнаженную жену.
– Побрей!.. – велела она.
– Что побрить? Ну ты, того, то да се, не смейся над стариком!
– Для нового платья нужно!.. Понял?
– Ничего не понял. Где побрить, спрашиваю?!
– Платье без рукавов! Все подмышки бреют…
– Подмышки?! Брейся сама, – отступил Спиритавичюс.
– Давай сюда бритву!
Спиритавичене намылилась, подошла к зеркалу, но никак не могла достать бритвой подмышку.
– Зарежешься еще на старости лет! Давай бритву!.. Сумасшедшая!.. Подмышки брить! – бранился Спиритавичюс. – Седина в голову, бес в ребро!
А на другом конце столицы, сидя в теплой ванне, Бумба-Бумбелявичюс подгонял свою жену:
– А теперь чуточку ниже… Полегче, полегче… Вот так. А-а… Хорошо… хорошо! Очень хорошо, Марите!.. От-та-та-та!..
Бумбелявичене терла мочалкой спину мужа. Они спешили на свой первый бал.
– Вот хорошо, так, так, куколка, – сладко стонал, вцепившись в края ванны, Бумба-Бумбелявичюс.
– Еще немножко, правее, правее. Вот тут, тут. А-а-а, хорошо… умница!..
– Вот видишь, Йонитис. Видишь, какая благодать! А еще говорил, что жена тебя не любит. Чистенький, как ангелочек!..
– Хватит, оф-оф-оф!.. – различными междометиями выражал свое удовольствие измученный женой Бумба-Бумбелявичюс, отдаваясь ее нежным заботам.
– Погоди, погоди! Смою как следует! Встань! А теперь повернись ко мне. Ну и чумазый же ты был! – хлопья пены стекали с тела четвертого помощника балансового инспектора, унося с собой пот и грехи долгих бессонных ночей.
Не спалось и первому помощнику балансового инспектора Пискорскису.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Первый помощник балансового инспектора Пискорскис вертелся возле жены, примерявшей перед зеркалом третье по счету платье. Спина у этого платья вообще отсутствовала.
– Тебе лучше знать, Нелли. Но насчет выреза на спине я говорю правду. Нужно чем-нибудь прикрыть, и кончено!
– Почему?
– Видно, Нелюк.
– Что видно?
– Чирий.
– ??
– Я же говорю… может, оденешь то желтое, с вырезом спереди…
– Что ты, что ты?… А шов после операции?!.
Первый помощник долго думал, как вывести проклятый чирий, который, как сургучная печать на конверте, багровел на мягкой спине Пискорскене. Бог наградил ее прелестными плечами и лебединой шеей; она во что бы то ни стало хотела продемонстрировать их высшему свету и привлечь к своей особе как можно больше внимания.
Открылась дверь, появилась госпожа Уткина:
– О!.. И вы готовитесь!.. Я уже сбилась с ног… Здравствуйте, господа! Какое прелестное платье!..
– Добрый день… Ничего себе платье… Нелли нравится, – с сомнением произнес Пискорскис. – Но меня смущает одно… Взгляните-ка… Как раз посредине выреза…
– А что там такое?
– Вы не видите?… Бог знает, откуда он взялся! Но ведь так нельзя, говорю я, а она уперлась: декольте должно быть сзади!..
– Господин Пискорскис, позвольте судить об этом женщинам. Женщина лучше знает все свои недостатки. А прыщик можно залепить пластырем под цвет тела или еще лучше – подкрасить под родинку. Женщина с родинкой на спине – это великолепно. Вот у меня горе – так горе. Я умоляла сшить платье с хвостом, а сделали с двумя, да еще по бокам. Как быть – не знаю. Осталось всего несколько дней, а дочка голая! Кстати, мадам, вы лучше обратите внимание на корсет, чем на прыщ. Ваш корсет довольно провинциален. Мужчины часто судят по корсету о культуре женщины…
– Я этого не вынесу! Мой муж, – ну настоящий осел! – огорчилась Пискорскене. – Подумайте – он преподнес мне такой корсет в день ангела. Это издевательство!
– Нелюк, ну зачем же так?
– Я тебе говорила, что есть французские, резиновые. Нежные, как шелк!
– Вот, вот, вот!.. – подтвердила Уткина.
Рассерженная Пискорскене скрылась за ширму, переоделась, велела завернуть платье и, не взглянув на мужа, сказала:
– Отнесешь домой. Мне некогда, у меня сегодня много дел.
Было тихое зимнее утро. С самой зари по улицам Каунаса расхаживали пары с трехцветными коробочками и такими же щитами, на которых были приколоты бумажки с надписью: «В пользу приюта». Самоотверженно преданные делу благотворительности пары меряли из конца в конец Лайсвес аллею, останавливая прохожих; расфуфыренные барышни, не жалея комплиментов, пристегивали к лацканам значки, а их партнеры – молодые мужчины – склоняли голову и повторяли: «Спасибо!» То там, то сям на тротуарах стояли столики, возле которых собирались сборщицы дани – дамы с серебристыми лисами, закутанные в дорогие манто. На панели у «Метрополя» крутились генеральша Тешлавичене и Пискорскене.
– Извините, господин!.. Вас-то мы уж не пропустим… – вцепившись в грудь какого-то чиновника, басила, показывая зубы, Тешлавичене: – Пожертвуйте сиротам, несчастным младенцам! Не возьмете ли приглашение на бал?
– Ничего себе мужчина! – шепнула Пискорскене, когда чиновник удалился.
– Мне он не понравился… Просто слон… Смотрите, смотрите… Этого я перехвачу! Вот это мужчина!
– Тоже мне мужчина! Вымолоченный сноп! – иронически усмехнулась Пискорскене. – Господин, господин! Не убегайте! Не выкрутитесь! Пожертвуйте подкидышам! Не забудьте, вечером бал!
– Непременно, непременно приходите! – крутясь на одной ноге, стреляла глазками Тешлавичене. – Не прощайтесь, скажите до свиданья!.. Вы видели, как он на меня глянул! Словно копьем пронзил!
– Пожертвуйте сиротам!.. Видите? – кивнула Пискорскене на проходящую даму. – С двумя мужьями живет.
– Видно, потому две шубы и купила. Сегодня она в кротовой. А вы знаете, какой бал ей муж закатил?
Столбы в переулках и на аллее были увешаны призывными плакатами. Газеты в отделе хроники возвещали: «Благотворительный бал в пользу сирот. Играет джаз. Вход только в бальных платьях и во фраках. Бал опекает госпожа президентша».
Объявления вызвали бурю и в особняке Спиритавичюса.
Спиритавичене, ворвавшись в дом, облетела все комнаты, оставляя в каждой какую-нибудь покупку, и велела мужу тотчас же наточить бритву.
– Ну, ты того, Марцелюк! То да се, – вытаращил глаза Спиритавичюс. – Что ты затеяла? Что с тобой?
– Точи бритву, говорю!
– Что с тобой? Взбеленилась баба…
– Я тебя добром прошу – точи бритву!
– Зарезаться хочешь? – в сердцах сплюнул Спиритавичюс. – На кой тебе черт бритва, спрашиваю?
– Собирайся на бал!
Спиритавичюс только что побрился, и поэтому желание жены показалось ему по меньшей мере странным. Однако супруга не унималась. Директору ничего не оставалось, как повесить ремень и водить по нему сверкающим стальным лезвием.
– Кончил?… Иди сюда! – позвала из соседней комнаты супруга.
Спиритавичюс с бритвой помчался в спальню, где обнаружил полуобнаженную жену.
– Побрей!.. – велела она.
– Что побрить? Ну ты, того, то да се, не смейся над стариком!
– Для нового платья нужно!.. Понял?
– Ничего не понял. Где побрить, спрашиваю?!
– Платье без рукавов! Все подмышки бреют…
– Подмышки?! Брейся сама, – отступил Спиритавичюс.
– Давай сюда бритву!
Спиритавичене намылилась, подошла к зеркалу, но никак не могла достать бритвой подмышку.
– Зарежешься еще на старости лет! Давай бритву!.. Сумасшедшая!.. Подмышки брить! – бранился Спиритавичюс. – Седина в голову, бес в ребро!
А на другом конце столицы, сидя в теплой ванне, Бумба-Бумбелявичюс подгонял свою жену:
– А теперь чуточку ниже… Полегче, полегче… Вот так. А-а… Хорошо… хорошо! Очень хорошо, Марите!.. От-та-та-та!..
Бумбелявичене терла мочалкой спину мужа. Они спешили на свой первый бал.
– Вот хорошо, так, так, куколка, – сладко стонал, вцепившись в края ванны, Бумба-Бумбелявичюс.
– Еще немножко, правее, правее. Вот тут, тут. А-а-а, хорошо… умница!..
– Вот видишь, Йонитис. Видишь, какая благодать! А еще говорил, что жена тебя не любит. Чистенький, как ангелочек!..
– Хватит, оф-оф-оф!.. – различными междометиями выражал свое удовольствие измученный женой Бумба-Бумбелявичюс, отдаваясь ее нежным заботам.
– Погоди, погоди! Смою как следует! Встань! А теперь повернись ко мне. Ну и чумазый же ты был! – хлопья пены стекали с тела четвертого помощника балансового инспектора, унося с собой пот и грехи долгих бессонных ночей.
Не спалось и первому помощнику балансового инспектора Пискорскису.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49