Большинство адвокатов столицы были знакомы Спиритавичюсу, как домовладельцы или акционеры, и благоволили к нему, потому он у каждого спрашивал совета. Директор бегал то к одному, то к другому и умолял:
– Помогите мне, господин адвокат! Я доверяю только вам. Если уж вы возьметесь, то дело будет выиграно. В долгу не останусь. Если надо – озолочу. Скрутим их в бараний рог. Пусть почувствуют, чти значит поднимать руку на Спиритавичюса.
Акт ревизии обвинял в преступных действиях не одного Спиритавичюса. У каждого из его помощников так или иначе рыльце было в пушку. Прославленный портфель Пискорскиса, где некогда хранились самые неожиданные предметы, был теперь битком набит разными брошюрками по уголовным вопросам, сборниками законов, вырезками и т. д. Бумба-Бумбелявичюс срывал свою злость на жене, которая связала его узами родства с преступным директором, тянущим его теперь за собой в пропасть; он разыскивал какие-то счета и договоры и готовился произнести в суде громовую речь, которая кое-кому придется не по вкусу. Уткин, простив все грехи своей неверной Верочке, советовался с ней, как поступить, если ему не удастся выкрутиться и он, если уж не сядет, то, в лучшем случае, будет вынужден покрыть убытки.
– Держаться! – многозначительно предупреждал всех Спиритавичюс. – Стоять горой друг за друга, потому что все против нас.
– Господин директор, – озабоченно соглашался Бумба-Бумбелявичюс, – вашими устами глаголет истина. Мы должны показать, что правда на нашей стороне и что за нее мы все, как один, ляжем костьми.
– Страшно подумать, – испуганно заметил Пискорскис, – что кто-нибудь из нас будет оправдывать только себя. Вместе мы в поте лица трудились, вместе должны делить и плоды трудов своих.
– Собственноручно задушу того, кто прикинется святым и попытается выкрутиться, свалив вину на других!
* * *
Зал окружного суда переполнили знакомые и родственники чиновников. На столе, покрытом зеленым сукном, лежали толстые тома дела, вещественные доказательства, евангелие и деревянное распятие. На скамье подсудимых сидели Спиритавичюс и три его славных помощника. Пристав объявил: «Суд идет!», и судьи в черных тогах, а за ними и государственный обвинитель заняли свои места.
– Валериёнас Спиритавичюс! – вызвал председатель.
– Я! – встал Спиритавичюс.
Когда-то это местоимение кидало в дрожь подчиненных, заставляло молниеносно выполнять любое распоряжение директора. Сейчас это «я» звучало совсем по-иному. В нем не было прежней силы и уверенности. Ответив еще на несколько вопросов председателя, Спиритавичюс, красный как рак, опустился на скамью подсудимых. Несколько официальных вопросов окончательно добили его.
– Признаете ли себя виновным? – холодно спросил председатель.
– Ничего подобного! – вымолвил наконец Спиритавичюс, но при этом бывший высокопоставленный чиновник министерства финансов задрожал, как осиновый лист, его голова упала на грудь, и беспокойный взгляд заметался во все стороны. Вопросы председателя подрубили его волю, как топор отжившее свой век дерево.
За Спиритавичюсом держали ответ Бумба-Бумбелявичюс, Пискорскис, Уткин. Вопросы прокурора были так же холодны, коротки и безжалостны. Ответы чиновников, привлеченных по делу, были то нечеткими и неуверенными, то преувеличенно мягкими, то неоправданно гордыми. Но никто из подсудимых не признал себя виновным.
Только что зачитанный обвинительный акт прозвучал, как волнующая история, как приключенческий роман, роман, полный остроумия, неслыханной дерзости, роман с завязкой, кульминацией и, возможно, с совершенно неожиданным концом. Слушая сиплый голос секретаря, чиновники балансовой инспекции еще раз совершили путешествие вокруг стола, превращенного ими в кормушку; перед ними пронеслось их прошлое, все изведанные ими радости жизни, различные обстоятельства, лица соучастников и друзей…
Слова евангелия, присяга свидетелей, страх шестилетнего тюремного заключения за лжесвидетельство, наконец, сами показания обвиняемых действовали на всех угнетающе. Первым справился с собой Пискорскис. Он улучил удобный момент и прервал свидетеля:
– И тем не менее, я хотел бы воспользоваться предоставленным мне правом и спросить свидетеля, когда именно я получил упомянутые деньги и в какой сумме? Это чрезвычайно важно. Кроме того, я хотел бы также осведомиться у господина свидетеля, не заметил ли он, какими именно купюрами упомянутый торговец дал мне взятку?
Воодушевленный неожиданной и почти фантастической смелостью и изворотливостью своего коллеги, Бумба-Бумбелявичюс тоже атаковал свидетеля:
– Господин свидетель утверждает, что я якобы не мог построить на свое жалованье три дома. Положим, это так. А известно ли господину свидетелю, что я собрал плату с квартирантов третьего дома за пять лет вперед и строю четвертый дом?
Другого свидетеля, который показал, что одно важное дело было то ли предано огню, то ли уничтожено другим способом, припер к стенке Спиритавичюс:
– Ладно, ладно… говоришь, сожгли… А ты дым видел?
Свидетель, не поняв вопроса, смущенно ответил:
– Нет.
– Ну, так еще когда-нибудь увидишь! – Спиритавичюс, довольный, опустился на место.
Публика оживилась.
После опроса свидетелей обвиняемые повеселели; они мало-помалу обвыклись с обстановкой. Адвокаты утешали их, судьи пока что ничем не грозили, и только прокурор, поплевывая на пальцы, листал дело, выуживая новые доказательства. Уткина это рассмешило, и он подмигнул какому-то знакомому, сидевшему неподалеку.
Однако было не до смеха. Прокурор в своем беспощадном выступлении потребовал для обвиняемых, которые обкрадывали государственную казну, злоупотребляли своим служебным положением и брали взятки, строгого наказания. Спиритавичюсу грозило 8 лет каторги, Бумбелявичюсу – 5, а Пискорскису с Уткиным – по 3. Кроме того, прокурор еще потребовал, чтобы обвиняемые возместили 700 тысяч литов, украденных у казны, для чего предложил конфисковать недвижимое имущество Спиритавичюса, Бумбелявичюса, Пискорскиса и Уткина.
В зале стояла такая тишина, что слышно было, как бьется муха, попавшая в паутину; больше того – было слышно, как падают на белый лист бумаги ногти, которые аккуратно надкусывал зубами и подрезал бритвочкой один из трех судей.
Слово было предоставлено Валериёиасу Спиритавичюсу. Он тяжело поднялся, оперся ладонями о край скамьи, вперил свой взгляд в пространство и сказал:
– Уважаемый суд. Господа судьи, господин прокурор. Прежде всего я должен поблагодарить вас за ту высокую честь, которой вы удостоили мою скромную персону, а также моих сослуживцев. Спасибо вам за то, что вы потратили на нас столько драгоценного времени, что о нас проявили заботу такие высокопоставленные чины таких высокоуважаемых учреждений, Я счастлив!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49