Хоть раз государство увидело, что где-то на задворках есть такой Спиртавичюс, который 12 лет работал на благо Литвы, как пчелка, нес сладкий мед государству да еще сам заработал четверть миллиона. Спасибо, господа. Поверьте, нет более ужасного удела, чем кончить свой век в безвестности и незамеченным сойти в могилу.
Господин прокурор сделал из меня, мягко говоря, потаскуна, вора и пьяницу. Всю его пространную обвинительную речь можно изложить в нескольких словах: Спиритавичюс 12 лет маялся без отпуска. Спиритавичюс из ничего создал балансовую инспекцию, и вот тебе – Спиритавичюс ворюга, Спиритавичюс преступник! Спиритавичюс стреляный воробей, он прошел огонь, воду и медные трубы, и он легко не согласится с таким обвинением. Почему господин прокурор, увидевший во мне дьявола, не разглядел во мне человека? Я считаю, что высокий суд найдет во мне и хорошее, и дурное, отделит зерно от плевел и справедливость восторжествует. А если чаша весов правосудия перевесит не в мою пользу, то, может быть, следует послать эти весы на проверку в пробирную палату? (В этом месте председательствующий схватился за колокольчик: «Попрошу не оскорблять суд!») Я всю жизнь был искренним и говорил только правду. Простите, господа, если я кого-нибудь нечаянно обидел. Дозвольте мне быть откровенным и сегодня, в эту тяжелую минуту. Что такое чиновник?… Кратко отвечу: собака!., лимон!., плевательница!.. Вот кто! Собака – потому, что должен слепо выполнять волю хозяина; лимон – потому, что каждый выжимает из него последние соки; плевательница – потому, что каждый может плюнуть ему в рожу! Вот что такое чиновник! С того дня, как мы обрели независимость, я служил Литве, как верный пес. За это время министерство выжало из меня все, что могло, и вот – выбросило на свалку. Сейчас мне в рожу плюют все, кому не лень. Чудес на свете не бывает. Святых тоже. Я простой смертный со всеми вытекающими отсюда грехами, которых, слава богу, у всех у нас предостаточно.
Насколько моя голова варит, я понимаю: господин прокурор обвиняет меня, что я был покладист, давал слишком большие льготы промышленникам, торговцам, банкирам и из-за того, мол, пострадала казна. Дозвольте усомниться, так ли это! Скажите мне, господин прокурор, что за птицы – эти промышленники и торговцы? Кто они, по-вашему? Вредители какие, короеды? Без фабриканта не будет бороны, без торговца борона не придет на село, без банкира хозяин не купит эту треклятую борону. А борона нужна! И нужна не только борона! Это вам понятно? Я делал все, что мог, верой и правдой служил нашему независимому государству, а вы меня, как Христа, распинать! Может, вы, господа, и больше знаете. Вы люди ученые. А кто учил меня? Жизнь меня учила. Как умел, так и плясал, но плясал от души, плясал до седьмого пота!
В заключение я хотел бы сказать: называйте меня чертом, вором, черните мое доброе имя, – все это суета сует. Перед богом мы все равны. В святом писании сказано: не плюй в колодец, пригодится воды напиться. Эти слова должны зарубить себе на носу и блюстители правосудия.
Я пригвожден к позорному столбу. А интересно знать, что останется от господина прокурора через восемь лет, которые он со спокойной совестью просит для меня? Придет время, господин прокурор тоже превратится в пищу для могильных червей. И грядет последний суд, а там мы все сядем на одну скамью, господин прокурор. И еще неизвестно, кто будет гореть в преисподней, а кто играть на арфах и плясать с херувимами. Я просто более широко смотрю на жизнь, чем господин прокурор.
Не я один смотрел сквозь пальцы на службу, не я один принимал доброхотные даяния, не я один пьянствовал. Моей вины никто не доказал. Не ищите пупа на спине, как люди говорят, не найдете! Прошу меня оправдать!
Спиритавичюс сел, снял очки и, вытирая их платком, огляделся. Его защитник, встретившись с ним взглядом, одобрительно закивал головой, мол, выступил на славу!
Слово получил Бумба-Бумбелявичюс.
– Господа судьи! Уважаемые! Фараграп, который применил ко мне господин прокурор, не соответствует действительности. Я буду говорить прямо. Наш шеф сказал, будто он почти не виновен. Если это так, так что же говорить обо мне? Я всегда уважал и буду уважать седины господина директора. Я вовсе не хочу его обидеть. Он упомянул весы справедливости. Давайте, господа, положим на одну чашу господина директора, а на другую меня. Как вы думаете, что станется с весами? Чья чаша перевесит? Самое большое обвинение, которое выдвигается против меня – это дома, построенные мной на свалке. Только представьте себе – Бумбелявичюс домовладелец! А что в этом плохого? Сколько в городе понастроено из моего гравия! Сколько семей живет в моих домах! Моим садом и клумбами любуются прохожие! Мое преступление гораздо менее значительно, чем некоторых, тоже выстроивших собственные дома, а, кроме того, между нами говоря, имеющих деньги в заграничных банках. (Тут Спиритавичюс вздрогнул и сверкнул глазами на зятя.) Разве я нанес урон государству, если воздвиг в столице три особняка! Я оказал государству под-дер-жку, у-кра-сил столицу! Я из-за этого и детей не имел. Все откажу государству… Господин прокурор требует для директора восемь лет, а для меня пять! Позволительно спросить, почему же тогда господину Пискорскису только три? Потому что референт по особо важным делам господин Наливайтис бывает на прославленной веранде? Смех и грех, господа! А Бумбелявичюс преступник, а с Бумбелявичюса спрос! Ха-ха-ха-ха! Вспомните, коллеги, как директор говаривал нам: «Не суйте нос, куда не положено! Я за все отвечаю!» Вот и отвечайте!.. И не топите своих подчиненных!.. Да еще близких родственников…
Господа судьи! Прошу меня оправдать. Я невиновен! Единственная вина моя в том, что я вошел в связь с дочерью преступника…
Спиритавичюс окончательно сник. Ему было даже не так больно, как стыдно и обидно от того, что Бумба-Бумбелявичюс, его ближайший и долголетний соратник, его зять, наконец, человек, которому он отдал всю душу, на суде оказался трусливым прохвостом. Он явно хотел утопить своего тестя, чтобы выйти сухим из воды. А ведь до того они тысячу раз говорили, что даже в аду будут вместе, что только взаимная выручка спасет их и они проживут в достатке и довольстве до конца дней своих.
Речь Бумбелявичюса возмутила и Пискорскиса. Впервые в жизни он взъярился на своего коллегу, которого по ошибке считал порядочным человеком и добрым другом. Так вот он каков! Он не только предал его, но и облил грязью его семью!
С этого он и начал свое выступление.
– Дозвольте, господа судьи, – заговорил Пискорскис, – отвести напраслину, которую возвел на меня не только господин прокурор, но и коллега справа. Жизнь выкидывает удивительные фортели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Господин прокурор сделал из меня, мягко говоря, потаскуна, вора и пьяницу. Всю его пространную обвинительную речь можно изложить в нескольких словах: Спиритавичюс 12 лет маялся без отпуска. Спиритавичюс из ничего создал балансовую инспекцию, и вот тебе – Спиритавичюс ворюга, Спиритавичюс преступник! Спиритавичюс стреляный воробей, он прошел огонь, воду и медные трубы, и он легко не согласится с таким обвинением. Почему господин прокурор, увидевший во мне дьявола, не разглядел во мне человека? Я считаю, что высокий суд найдет во мне и хорошее, и дурное, отделит зерно от плевел и справедливость восторжествует. А если чаша весов правосудия перевесит не в мою пользу, то, может быть, следует послать эти весы на проверку в пробирную палату? (В этом месте председательствующий схватился за колокольчик: «Попрошу не оскорблять суд!») Я всю жизнь был искренним и говорил только правду. Простите, господа, если я кого-нибудь нечаянно обидел. Дозвольте мне быть откровенным и сегодня, в эту тяжелую минуту. Что такое чиновник?… Кратко отвечу: собака!., лимон!., плевательница!.. Вот кто! Собака – потому, что должен слепо выполнять волю хозяина; лимон – потому, что каждый выжимает из него последние соки; плевательница – потому, что каждый может плюнуть ему в рожу! Вот что такое чиновник! С того дня, как мы обрели независимость, я служил Литве, как верный пес. За это время министерство выжало из меня все, что могло, и вот – выбросило на свалку. Сейчас мне в рожу плюют все, кому не лень. Чудес на свете не бывает. Святых тоже. Я простой смертный со всеми вытекающими отсюда грехами, которых, слава богу, у всех у нас предостаточно.
Насколько моя голова варит, я понимаю: господин прокурор обвиняет меня, что я был покладист, давал слишком большие льготы промышленникам, торговцам, банкирам и из-за того, мол, пострадала казна. Дозвольте усомниться, так ли это! Скажите мне, господин прокурор, что за птицы – эти промышленники и торговцы? Кто они, по-вашему? Вредители какие, короеды? Без фабриканта не будет бороны, без торговца борона не придет на село, без банкира хозяин не купит эту треклятую борону. А борона нужна! И нужна не только борона! Это вам понятно? Я делал все, что мог, верой и правдой служил нашему независимому государству, а вы меня, как Христа, распинать! Может, вы, господа, и больше знаете. Вы люди ученые. А кто учил меня? Жизнь меня учила. Как умел, так и плясал, но плясал от души, плясал до седьмого пота!
В заключение я хотел бы сказать: называйте меня чертом, вором, черните мое доброе имя, – все это суета сует. Перед богом мы все равны. В святом писании сказано: не плюй в колодец, пригодится воды напиться. Эти слова должны зарубить себе на носу и блюстители правосудия.
Я пригвожден к позорному столбу. А интересно знать, что останется от господина прокурора через восемь лет, которые он со спокойной совестью просит для меня? Придет время, господин прокурор тоже превратится в пищу для могильных червей. И грядет последний суд, а там мы все сядем на одну скамью, господин прокурор. И еще неизвестно, кто будет гореть в преисподней, а кто играть на арфах и плясать с херувимами. Я просто более широко смотрю на жизнь, чем господин прокурор.
Не я один смотрел сквозь пальцы на службу, не я один принимал доброхотные даяния, не я один пьянствовал. Моей вины никто не доказал. Не ищите пупа на спине, как люди говорят, не найдете! Прошу меня оправдать!
Спиритавичюс сел, снял очки и, вытирая их платком, огляделся. Его защитник, встретившись с ним взглядом, одобрительно закивал головой, мол, выступил на славу!
Слово получил Бумба-Бумбелявичюс.
– Господа судьи! Уважаемые! Фараграп, который применил ко мне господин прокурор, не соответствует действительности. Я буду говорить прямо. Наш шеф сказал, будто он почти не виновен. Если это так, так что же говорить обо мне? Я всегда уважал и буду уважать седины господина директора. Я вовсе не хочу его обидеть. Он упомянул весы справедливости. Давайте, господа, положим на одну чашу господина директора, а на другую меня. Как вы думаете, что станется с весами? Чья чаша перевесит? Самое большое обвинение, которое выдвигается против меня – это дома, построенные мной на свалке. Только представьте себе – Бумбелявичюс домовладелец! А что в этом плохого? Сколько в городе понастроено из моего гравия! Сколько семей живет в моих домах! Моим садом и клумбами любуются прохожие! Мое преступление гораздо менее значительно, чем некоторых, тоже выстроивших собственные дома, а, кроме того, между нами говоря, имеющих деньги в заграничных банках. (Тут Спиритавичюс вздрогнул и сверкнул глазами на зятя.) Разве я нанес урон государству, если воздвиг в столице три особняка! Я оказал государству под-дер-жку, у-кра-сил столицу! Я из-за этого и детей не имел. Все откажу государству… Господин прокурор требует для директора восемь лет, а для меня пять! Позволительно спросить, почему же тогда господину Пискорскису только три? Потому что референт по особо важным делам господин Наливайтис бывает на прославленной веранде? Смех и грех, господа! А Бумбелявичюс преступник, а с Бумбелявичюса спрос! Ха-ха-ха-ха! Вспомните, коллеги, как директор говаривал нам: «Не суйте нос, куда не положено! Я за все отвечаю!» Вот и отвечайте!.. И не топите своих подчиненных!.. Да еще близких родственников…
Господа судьи! Прошу меня оправдать. Я невиновен! Единственная вина моя в том, что я вошел в связь с дочерью преступника…
Спиритавичюс окончательно сник. Ему было даже не так больно, как стыдно и обидно от того, что Бумба-Бумбелявичюс, его ближайший и долголетний соратник, его зять, наконец, человек, которому он отдал всю душу, на суде оказался трусливым прохвостом. Он явно хотел утопить своего тестя, чтобы выйти сухим из воды. А ведь до того они тысячу раз говорили, что даже в аду будут вместе, что только взаимная выручка спасет их и они проживут в достатке и довольстве до конца дней своих.
Речь Бумбелявичюса возмутила и Пискорскиса. Впервые в жизни он взъярился на своего коллегу, которого по ошибке считал порядочным человеком и добрым другом. Так вот он каков! Он не только предал его, но и облил грязью его семью!
С этого он и начал свое выступление.
– Дозвольте, господа судьи, – заговорил Пискорскис, – отвести напраслину, которую возвел на меня не только господин прокурор, но и коллега справа. Жизнь выкидывает удивительные фортели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49