Открывайте свою собственную, народную газету! – снова настаивал Чехов. – А вы деньги бросаете какому-то князю за имение. Зачем вам оно? Не хватает вам разве хлопот со своим товариществом? Или на Валовой семье тесно? Не то, не то, Иван Дмитриевич, газету вам надо, народную…
– Не справлюсь, Антон Павлович!.. Не по мне груз.
– Не вам бы это говорить, Иван Дмитриевич, разве вы не умеете находить людей, которые такую вам помогут создать газету, что дай боже!
– А вы поможете?
– И я чем могу – помогу.
– Боюсь, Антон Павлович. Мешать станут, сам Победоносцев и губернатор московский, князь Сергей Александрович препятствовать будут и прихлопнут. Они мне за книжки графа Льва Николаевича до гробовой доски не простят.
– Ну, это как сказать, будем на волю провидения надеяться, а я уверен, что Иван Дмитриевич еще долго поживет. Вот за себя я не ручаюсь. Проклятая чахотка. Как врач вам говорю.
– Что вы, что вы, Антон Павлович, Ялта явится вам спасением, продлит годы вашей жизни. И Лев Николаевич там будет в Гаспре от вас по соседству, – жить вам да радоваться. А Лев Николаевич тот вообще бессмертен.
– О нем другой разговор. А я вот о газете. Не принимайте за шутку. Конечно, газета должна быть либеральной, не в пример суворинской, с вольным душком, с некоторым риском. – Чехов взял валявшуюся на столике газету «Новое время» и, смеясь, прочел небольшую официальную заметку: – «Государь император соизволил повелеть: объявить благодарность киевскому купцу Наместникову за канарейку, поющую мотив „Боже, царя храни“». Каково событие!
– Не изрядное, – хихикнув, ответил Сытин. – У нас в Костромской губернии мужики и не такие басни да анекдоты про царя рассказывают. Слыхал и от офеней немало.
– Иван Дмитриевич, о канарейке это не простой анекдот, а правительственное сообщение. Хотите еще одну штуковинку прочту? В газетешке «Русское слово», которую стряпает небезызвестный – и глуповатый доцент Александров, появилось весьма знаменательное стихотворение… – Чехов покашлял и сказал: – В этой газете заведен уголок «Альбом русского слова». В сей альбом редактора-издателя Александрова поступило стихотворение «Лес дремучий» из неизданных стихотворений Кольцова. И есть даже приписка о том, что печатаемое стихотворение прислано в редакцию из Воронежа госпожой Екатериной Михайловной Алябьевой и написано якобы поэтом Кольцовым для ее бабушки. Слушайте, Иван Дмитриевич, внимательно:
Ах зачем же ты призадумался,
Лес дремучий, зачем затуманился?
Если холод теперь, – будет снова тепло.
Кто ж горюет о том, если лето прошло?
– Сам я знаю о том, что уж осень теперь,
А всё лета мне жаль, – отвечает мне лес.
Необъятной стеною стоя предо мной
Да кудрявой вершиной покачивая.
Распахнись, развернись,
Оглянись, осмотрись –
Всюду жизнь одинаково
Даст пример нам понятный для всякого.
Утро жизни прошло, – не воротится,
Рок велит покоряться судьбе,
А затем обо всем у вас спросится,
Как мы бились в житейской судьбе…
– Я думаю, – добавил Антон Павлович, – что последнее слово в стихотворении было «борьбе», но ужасно осторожный Александров заменил его…
– Стих вполне благонамеренный, только слабоват для Кольцова, – отозвался Сытин.
– Основное здесь в заглавных буквах строчек. Это акростих. Читайте сверху вниз! – Чехов подал Сытину газету.
– Але-к-санд-ров ду-р-ак! – прочел Иван Дмитриевич и расхохотался. – Ловко поддели!.. Значит, это вовсе не Кольцов и никакая не Алябьева, а просто кто-то неизвестный подложил издателю изрядную свинью! А вы еще говорите, Антон Павлович, мне иметь газету?! Да я от стыда сгорю в этаком случае.
– Вас бог избавит от подобной напасти. У вас, Иван Дмитриевич, есть хорошая черта: вы не страшитесь умных людей. Умные вас никогда не подведут!.. А газета у вас будет, вы ее обязаны иметь, обязаны вырвать из рук такого вот дурака и сделать ее передовой в России. Поверьте мне, не пожалеете. Вы за одну рекламу сколько переплачиваете денег, а тут к вашим услугам полностью своя газета…
– Подумаю, подумаю, – начал сдаваться Сытин.
– Думайте без затяжки, побыстрей, по-сытински. Время сейчас очень подходящее для хорошей народной газеты…
Неожиданно разговор перешел на другую тему – о событиях, связанных с коронацией. Чехов не скупился и на серьезные слова, и на шуточки:
– Знаете, Иван Дмитриевич, сколько разных неприятностей произошло в самый момент коронации? Тут даже несуеверный человек, без всяких предрассудков, и тот поверит в роковую судьбину этого царя. Могу вам сказать доверительно: во-первых, когда генерал Набоков нес корону перед государем, то так разволновался, что хватил его понос, и Набоков, извините за нескромность, напустил в штаны, что в такой ответственный момент более чем знаменательно!.. А вот другой случай: князь Владимир, поправляя на царе порфиру, оборвал на нем цепь Андрея Первозванного, и она свалилась с плеч венценосца… Третий случай: во время коронации поляки поднесли царю золотое блюдо стоимостью двадцать четыре тысячи рублей. На блюде изображена шкура какого-то зверя с обрубленными когтями. Царь разглядел и сказал: «Дорог подарок и неприятен…» А Ходынка, Ходынка чего стоит. Тысяча сто тридцать восемь мертвецов!..
Чехов замолчал и стал ходить по застланной коврами комнате. Проглотил какой-то порошок, запил и сел за круглый столик против Сытина.
– А я слышал такое, – сказал Сытин после некоторой паузы. – Теперь, говорят, у нас в России два царя: Лев Толстой и Николай Второй. Но если кто попробует затронуть великого Льва – весь мир в защиту его встанет. А Николая не многие пожалеют…
Чехов не мог с ним не согласиться.
– А Ходынка – это страшная катастрофа, – продолжал разговор Сытин. – Мы с Евдокией Ивановной вскоре после массовых похорон ходили на Ваганьковское… Господи, что там творилось – и плач, и стенание, и скрежет зубовный, и проклятье тому, кто подстроил эту ужасную западню. Ужас, сколько там свежих могил! Деревянные некрашеные крестики с образками и надписи: «Жития его было восемь лет и три месяца», «Господи, прими дух внезапно скончаемых на Ходынском поле…» и так далее до бесконечности. Худо начал Николай, не с той ноги вступил на царство…
И опять разговор о газете. Чехов говорил:
– Верно, вы, Иван Дмитриевич, не в чести у высокой администрации, вы книжками Льва Толстого читателей насыщаете, вас за это не жалуют. Возможно, вам не позволят быть издателем газеты, а вы купите ее вместе с издателем! Вот хотя бы «Русское слово», вкупе с редактором Александровым. А потом можно от дурака избавиться…
Это был не первый и не последний разговор Чехова с Сытиным.
…Приехали в Ялту Сытин с Сувориным. Чехов пригласил их к себе в гости на новоселье, посмотреть, как он устроился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Не справлюсь, Антон Павлович!.. Не по мне груз.
– Не вам бы это говорить, Иван Дмитриевич, разве вы не умеете находить людей, которые такую вам помогут создать газету, что дай боже!
– А вы поможете?
– И я чем могу – помогу.
– Боюсь, Антон Павлович. Мешать станут, сам Победоносцев и губернатор московский, князь Сергей Александрович препятствовать будут и прихлопнут. Они мне за книжки графа Льва Николаевича до гробовой доски не простят.
– Ну, это как сказать, будем на волю провидения надеяться, а я уверен, что Иван Дмитриевич еще долго поживет. Вот за себя я не ручаюсь. Проклятая чахотка. Как врач вам говорю.
– Что вы, что вы, Антон Павлович, Ялта явится вам спасением, продлит годы вашей жизни. И Лев Николаевич там будет в Гаспре от вас по соседству, – жить вам да радоваться. А Лев Николаевич тот вообще бессмертен.
– О нем другой разговор. А я вот о газете. Не принимайте за шутку. Конечно, газета должна быть либеральной, не в пример суворинской, с вольным душком, с некоторым риском. – Чехов взял валявшуюся на столике газету «Новое время» и, смеясь, прочел небольшую официальную заметку: – «Государь император соизволил повелеть: объявить благодарность киевскому купцу Наместникову за канарейку, поющую мотив „Боже, царя храни“». Каково событие!
– Не изрядное, – хихикнув, ответил Сытин. – У нас в Костромской губернии мужики и не такие басни да анекдоты про царя рассказывают. Слыхал и от офеней немало.
– Иван Дмитриевич, о канарейке это не простой анекдот, а правительственное сообщение. Хотите еще одну штуковинку прочту? В газетешке «Русское слово», которую стряпает небезызвестный – и глуповатый доцент Александров, появилось весьма знаменательное стихотворение… – Чехов покашлял и сказал: – В этой газете заведен уголок «Альбом русского слова». В сей альбом редактора-издателя Александрова поступило стихотворение «Лес дремучий» из неизданных стихотворений Кольцова. И есть даже приписка о том, что печатаемое стихотворение прислано в редакцию из Воронежа госпожой Екатериной Михайловной Алябьевой и написано якобы поэтом Кольцовым для ее бабушки. Слушайте, Иван Дмитриевич, внимательно:
Ах зачем же ты призадумался,
Лес дремучий, зачем затуманился?
Если холод теперь, – будет снова тепло.
Кто ж горюет о том, если лето прошло?
– Сам я знаю о том, что уж осень теперь,
А всё лета мне жаль, – отвечает мне лес.
Необъятной стеною стоя предо мной
Да кудрявой вершиной покачивая.
Распахнись, развернись,
Оглянись, осмотрись –
Всюду жизнь одинаково
Даст пример нам понятный для всякого.
Утро жизни прошло, – не воротится,
Рок велит покоряться судьбе,
А затем обо всем у вас спросится,
Как мы бились в житейской судьбе…
– Я думаю, – добавил Антон Павлович, – что последнее слово в стихотворении было «борьбе», но ужасно осторожный Александров заменил его…
– Стих вполне благонамеренный, только слабоват для Кольцова, – отозвался Сытин.
– Основное здесь в заглавных буквах строчек. Это акростих. Читайте сверху вниз! – Чехов подал Сытину газету.
– Але-к-санд-ров ду-р-ак! – прочел Иван Дмитриевич и расхохотался. – Ловко поддели!.. Значит, это вовсе не Кольцов и никакая не Алябьева, а просто кто-то неизвестный подложил издателю изрядную свинью! А вы еще говорите, Антон Павлович, мне иметь газету?! Да я от стыда сгорю в этаком случае.
– Вас бог избавит от подобной напасти. У вас, Иван Дмитриевич, есть хорошая черта: вы не страшитесь умных людей. Умные вас никогда не подведут!.. А газета у вас будет, вы ее обязаны иметь, обязаны вырвать из рук такого вот дурака и сделать ее передовой в России. Поверьте мне, не пожалеете. Вы за одну рекламу сколько переплачиваете денег, а тут к вашим услугам полностью своя газета…
– Подумаю, подумаю, – начал сдаваться Сытин.
– Думайте без затяжки, побыстрей, по-сытински. Время сейчас очень подходящее для хорошей народной газеты…
Неожиданно разговор перешел на другую тему – о событиях, связанных с коронацией. Чехов не скупился и на серьезные слова, и на шуточки:
– Знаете, Иван Дмитриевич, сколько разных неприятностей произошло в самый момент коронации? Тут даже несуеверный человек, без всяких предрассудков, и тот поверит в роковую судьбину этого царя. Могу вам сказать доверительно: во-первых, когда генерал Набоков нес корону перед государем, то так разволновался, что хватил его понос, и Набоков, извините за нескромность, напустил в штаны, что в такой ответственный момент более чем знаменательно!.. А вот другой случай: князь Владимир, поправляя на царе порфиру, оборвал на нем цепь Андрея Первозванного, и она свалилась с плеч венценосца… Третий случай: во время коронации поляки поднесли царю золотое блюдо стоимостью двадцать четыре тысячи рублей. На блюде изображена шкура какого-то зверя с обрубленными когтями. Царь разглядел и сказал: «Дорог подарок и неприятен…» А Ходынка, Ходынка чего стоит. Тысяча сто тридцать восемь мертвецов!..
Чехов замолчал и стал ходить по застланной коврами комнате. Проглотил какой-то порошок, запил и сел за круглый столик против Сытина.
– А я слышал такое, – сказал Сытин после некоторой паузы. – Теперь, говорят, у нас в России два царя: Лев Толстой и Николай Второй. Но если кто попробует затронуть великого Льва – весь мир в защиту его встанет. А Николая не многие пожалеют…
Чехов не мог с ним не согласиться.
– А Ходынка – это страшная катастрофа, – продолжал разговор Сытин. – Мы с Евдокией Ивановной вскоре после массовых похорон ходили на Ваганьковское… Господи, что там творилось – и плач, и стенание, и скрежет зубовный, и проклятье тому, кто подстроил эту ужасную западню. Ужас, сколько там свежих могил! Деревянные некрашеные крестики с образками и надписи: «Жития его было восемь лет и три месяца», «Господи, прими дух внезапно скончаемых на Ходынском поле…» и так далее до бесконечности. Худо начал Николай, не с той ноги вступил на царство…
И опять разговор о газете. Чехов говорил:
– Верно, вы, Иван Дмитриевич, не в чести у высокой администрации, вы книжками Льва Толстого читателей насыщаете, вас за это не жалуют. Возможно, вам не позволят быть издателем газеты, а вы купите ее вместе с издателем! Вот хотя бы «Русское слово», вкупе с редактором Александровым. А потом можно от дурака избавиться…
Это был не первый и не последний разговор Чехова с Сытиным.
…Приехали в Ялту Сытин с Сувориным. Чехов пригласил их к себе в гости на новоселье, посмотреть, как он устроился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96