– Всякому овощу свое время…
Назревала и близилась в Петрограде Февральская революция.
В СЕМНАДЦАТОМ
Летом семнадцатого года обстановка в стране заставляла предвидеть новую революцию.
Но каков будет характер революции?..
– Керенский, пожалуй, продержится, – сказал однажды Сытину его старый приятель, Георгий Петрович Сазонов.
– Почему – позволительно спросить вас? – обратился к нему Сытин.
– У Керенского в руках подполье эсеров среди военных. А у прочих министров и «думцев» одна растерянность. Полиция не в кулаке, ее били и будут бить поодиночке. А Керенский, при поддержке эсеров, будет менять кабинет министров, как ему заблагорассудится.
– Вы в этом уверены?
– Не особенно, но все может быть… А вы, Иван Дмитриевич, все-таки мудро и смело поступили: почти накануне свержения царя купили у вдовы издателя Маркса ее «Ниву» с приложениями и типографией… Деньги падают. Нажглась вдовушка на этой продаже. Наверно, революции испугалась… А вы не струхнули. Невзирая даже на то, что «Нива» в наши дни неурожайная…
О Керенском Иван Дмитриевич был невысокого мнения.
– Ужели этот стриженный под ежика и речистый до хрипоты субъект может спасти Россию? Народу нужен хлеб и мир. А где Керенский и на какие средства возьмет хлеб? И в силах ли этот штатский «стратег» довести войну до победы? Никто не верит в победу. Допустим, что он наводнит страну бумажками – керенками. Но это же не деньги. Это пожелтевшие листья на осеннем ветру.
– Вы в предвидении всего этого и поспешили приобрести «Ниву»? – спросил Сазонов.
– Пожалуй, да. И если жалею, то лишь о том, что поздно купил акции на все это предприятие. Во всяком случае, теперь «Нива» моя. Но в угоду вдове я оставляю за «Нивой» славное имя ее супруга. Знаю, что репутация Маркса, как издателя, среди подписчиков-читателей не подмочена…
Однажды Иван Дмитриевич был у Горького, проживавшего на Кронверкском проспекте, недалеко от особняка Кшесинской, где находился штаб большевиков. Горький и Сытин вместе пришли слушать выступление Владимира Ильича, выступление, ставшее историческим.
– Это вот и есть Ленин, брат казненного народовольца Александра Ульянова. Волгарь, родом из Симбирска. Самый значительный теоретик революционного марксизма. Большевики очень ждали его возвращения из эмиграции, – сказал Горький Сытину, когда Ленин под возгласы «ура» появился на балконе особняка.
– Слышал о нем часто, а вижу первый раз. И от вас слыхал, и от Саввушки Морозова слыхал о Ленине. Давайте, Алексей Максимович, протолкаемся поближе к особняку.
– Ничего, услышим и отсюда. Его будут слушать, – ответил Горький.
Они остановились на проталине под обнаженными деревьями. Горький был в длинном ватном пальто, в калошах, поправлял на шее шарф и часто кашлял.
– Мне, кажется, не выстоять. Грудь давит и кашель одолевает. Питерская весна не по мне. Хотя такой революционной весны я ждал всю жизнь…
Толпа перед особняком росла. Подходили большими колоннами демонстранты. Красные флаги, надписи: «Да здравствует товарищ Ленин».
– Товарищи! Да здравствует социалистическая революция!..
Ленин чуть заметно картавил. Он говорил горячо, взволнованно, сопровождая живую речь отрывистыми жестами.
Ленин говорил о внешнем и внутреннем положении России и призывал трудовой народ бороться за социалистическую революцию…
Высокого роста, обросший бородою солдат, в потрепанной расстегнутой шинели, стоял впереди Горького и Сытина. Сняв папаху, чтобы лучше было слышно, солдат внимательно прислушивался, улавливая отдельные фразы. И вдруг, неожиданно для близко к нему стоявших, проговорил:
– У этого вождя вожжи из рук не вывалятся. Дай бог ему повозничать, вывезет Россию изо всех ухабов. А где ему тяжеленько будет, мы подмогнем…
Развивая свои тезисы, Ленин говорил о путях революции, о ближайших ее задачах, о судьбах рабочих и крестьян.
Горький не мог дослушать до конца. Кашель усилился. Он, переминаясь с ноги на ногу, наклонившись, тихонько сказал Сытину:
– Пойдем, Иван Дмитриевич, крепкий чай пить. Я плохо себя чувствую, а завтра речь Ленина прочтем в большевистской газете…
– Нет, Алексей Максимович, вы ступайте, а я достою и дослушаю до конца весь митинг. Я приду позднее. Пейте чай без меня.
Горький, подняв воротник и нахлобучив на лоб шляпу, опираясь на палку, пробиваясь через тесные ряды публики, пошел на Кронверкский.
Сытин вернулся на квартиру Горького позднее. И не до чая ему было. Речь Ленина произвела на него потрясающее впечатление. В раздумье долго и окаменело стоял он у окна и смотрел, как в вечерней темноте по Кронверкскому проспекту проходили с песнями рабочие.
В тревожные, наполненные чрезвычайными событиями дни семнадцатого года Сытин непрерывно ездил из Москвы в Петроград и обратно. Обращался к Горькому:
– Кого слушать? Кому верить?..
Мало что понимал из происходящего в эти дни Сытин.
Закрыли суворинскую газету «Новое время», и тут Сытин недоумевает: почему? Настолько уж разве стала негодной, что даже Керенскому противна…
Закрытие этой газеты в тот день – 29 августа 1917 года – Александр Блок отметил в своем дневнике:
«Если бы исторические события не были так крупны, было бы очень заметно событие сегодняшнего дня, которое заставляет меня решительно видеть будущее во Временном правительстве и мрачное прошлое – в генерале Корнилове и прочих. Событие это – закрытие газеты „Новое время“… Надо бы устроить праздник по этому поводу. Я бы выслал еще всех Сувориных, разобрал бы типографию, а здание в Эртелевом переулке опечатал и приставил к нему комиссара: это – второй департамент полиции, и я боюсь, что им удастся стибрить бумаги, имеющие большое значение. Во всяком случае, уничтожено место, где несколько десятков лет развращалась русская молодежь и русская государственная мысль».
Сытин не сочувствовал Суворину, державшему ставку на Корнилова, и не радовался постигшему его горю. И удивляться не приходится – время такое: ничто и никого не удивит.
Однако надо заботливо следить за событиями и не забывать оглядываться вокруг себя.
Обратился Иван Дмитриевич к своему недавно приобретенному журналу «Нива».
С падением денежного курса оказались не блестящи материальные дела издательства «Нива». Подписка по ранее установленным ценам прошла в убыток. Припрашивать дотацию от каждого подписчика – более чем неудобно. Но пришлось стать и на этот путь.
Сытин собрал работников «Нивы» – А. Руманова, Ф. Бирюкова, М. Рахманова, Г. Панина, Н. Маркова – и сказал:
– Вот что, друзья, мы хотя и не нищие, а вынуждены обратиться к нашим читателям за милостыней. Полтора миллиона убытка раскиньте на двести пятьдесят тысяч подписчиков и потребуйте по шесть рублей с каждого…
Составили такое обращение к подписчикам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Назревала и близилась в Петрограде Февральская революция.
В СЕМНАДЦАТОМ
Летом семнадцатого года обстановка в стране заставляла предвидеть новую революцию.
Но каков будет характер революции?..
– Керенский, пожалуй, продержится, – сказал однажды Сытину его старый приятель, Георгий Петрович Сазонов.
– Почему – позволительно спросить вас? – обратился к нему Сытин.
– У Керенского в руках подполье эсеров среди военных. А у прочих министров и «думцев» одна растерянность. Полиция не в кулаке, ее били и будут бить поодиночке. А Керенский, при поддержке эсеров, будет менять кабинет министров, как ему заблагорассудится.
– Вы в этом уверены?
– Не особенно, но все может быть… А вы, Иван Дмитриевич, все-таки мудро и смело поступили: почти накануне свержения царя купили у вдовы издателя Маркса ее «Ниву» с приложениями и типографией… Деньги падают. Нажглась вдовушка на этой продаже. Наверно, революции испугалась… А вы не струхнули. Невзирая даже на то, что «Нива» в наши дни неурожайная…
О Керенском Иван Дмитриевич был невысокого мнения.
– Ужели этот стриженный под ежика и речистый до хрипоты субъект может спасти Россию? Народу нужен хлеб и мир. А где Керенский и на какие средства возьмет хлеб? И в силах ли этот штатский «стратег» довести войну до победы? Никто не верит в победу. Допустим, что он наводнит страну бумажками – керенками. Но это же не деньги. Это пожелтевшие листья на осеннем ветру.
– Вы в предвидении всего этого и поспешили приобрести «Ниву»? – спросил Сазонов.
– Пожалуй, да. И если жалею, то лишь о том, что поздно купил акции на все это предприятие. Во всяком случае, теперь «Нива» моя. Но в угоду вдове я оставляю за «Нивой» славное имя ее супруга. Знаю, что репутация Маркса, как издателя, среди подписчиков-читателей не подмочена…
Однажды Иван Дмитриевич был у Горького, проживавшего на Кронверкском проспекте, недалеко от особняка Кшесинской, где находился штаб большевиков. Горький и Сытин вместе пришли слушать выступление Владимира Ильича, выступление, ставшее историческим.
– Это вот и есть Ленин, брат казненного народовольца Александра Ульянова. Волгарь, родом из Симбирска. Самый значительный теоретик революционного марксизма. Большевики очень ждали его возвращения из эмиграции, – сказал Горький Сытину, когда Ленин под возгласы «ура» появился на балконе особняка.
– Слышал о нем часто, а вижу первый раз. И от вас слыхал, и от Саввушки Морозова слыхал о Ленине. Давайте, Алексей Максимович, протолкаемся поближе к особняку.
– Ничего, услышим и отсюда. Его будут слушать, – ответил Горький.
Они остановились на проталине под обнаженными деревьями. Горький был в длинном ватном пальто, в калошах, поправлял на шее шарф и часто кашлял.
– Мне, кажется, не выстоять. Грудь давит и кашель одолевает. Питерская весна не по мне. Хотя такой революционной весны я ждал всю жизнь…
Толпа перед особняком росла. Подходили большими колоннами демонстранты. Красные флаги, надписи: «Да здравствует товарищ Ленин».
– Товарищи! Да здравствует социалистическая революция!..
Ленин чуть заметно картавил. Он говорил горячо, взволнованно, сопровождая живую речь отрывистыми жестами.
Ленин говорил о внешнем и внутреннем положении России и призывал трудовой народ бороться за социалистическую революцию…
Высокого роста, обросший бородою солдат, в потрепанной расстегнутой шинели, стоял впереди Горького и Сытина. Сняв папаху, чтобы лучше было слышно, солдат внимательно прислушивался, улавливая отдельные фразы. И вдруг, неожиданно для близко к нему стоявших, проговорил:
– У этого вождя вожжи из рук не вывалятся. Дай бог ему повозничать, вывезет Россию изо всех ухабов. А где ему тяжеленько будет, мы подмогнем…
Развивая свои тезисы, Ленин говорил о путях революции, о ближайших ее задачах, о судьбах рабочих и крестьян.
Горький не мог дослушать до конца. Кашель усилился. Он, переминаясь с ноги на ногу, наклонившись, тихонько сказал Сытину:
– Пойдем, Иван Дмитриевич, крепкий чай пить. Я плохо себя чувствую, а завтра речь Ленина прочтем в большевистской газете…
– Нет, Алексей Максимович, вы ступайте, а я достою и дослушаю до конца весь митинг. Я приду позднее. Пейте чай без меня.
Горький, подняв воротник и нахлобучив на лоб шляпу, опираясь на палку, пробиваясь через тесные ряды публики, пошел на Кронверкский.
Сытин вернулся на квартиру Горького позднее. И не до чая ему было. Речь Ленина произвела на него потрясающее впечатление. В раздумье долго и окаменело стоял он у окна и смотрел, как в вечерней темноте по Кронверкскому проспекту проходили с песнями рабочие.
В тревожные, наполненные чрезвычайными событиями дни семнадцатого года Сытин непрерывно ездил из Москвы в Петроград и обратно. Обращался к Горькому:
– Кого слушать? Кому верить?..
Мало что понимал из происходящего в эти дни Сытин.
Закрыли суворинскую газету «Новое время», и тут Сытин недоумевает: почему? Настолько уж разве стала негодной, что даже Керенскому противна…
Закрытие этой газеты в тот день – 29 августа 1917 года – Александр Блок отметил в своем дневнике:
«Если бы исторические события не были так крупны, было бы очень заметно событие сегодняшнего дня, которое заставляет меня решительно видеть будущее во Временном правительстве и мрачное прошлое – в генерале Корнилове и прочих. Событие это – закрытие газеты „Новое время“… Надо бы устроить праздник по этому поводу. Я бы выслал еще всех Сувориных, разобрал бы типографию, а здание в Эртелевом переулке опечатал и приставил к нему комиссара: это – второй департамент полиции, и я боюсь, что им удастся стибрить бумаги, имеющие большое значение. Во всяком случае, уничтожено место, где несколько десятков лет развращалась русская молодежь и русская государственная мысль».
Сытин не сочувствовал Суворину, державшему ставку на Корнилова, и не радовался постигшему его горю. И удивляться не приходится – время такое: ничто и никого не удивит.
Однако надо заботливо следить за событиями и не забывать оглядываться вокруг себя.
Обратился Иван Дмитриевич к своему недавно приобретенному журналу «Нива».
С падением денежного курса оказались не блестящи материальные дела издательства «Нива». Подписка по ранее установленным ценам прошла в убыток. Припрашивать дотацию от каждого подписчика – более чем неудобно. Но пришлось стать и на этот путь.
Сытин собрал работников «Нивы» – А. Руманова, Ф. Бирюкова, М. Рахманова, Г. Панина, Н. Маркова – и сказал:
– Вот что, друзья, мы хотя и не нищие, а вынуждены обратиться к нашим читателям за милостыней. Полтора миллиона убытка раскиньте на двести пятьдесят тысяч подписчиков и потребуйте по шесть рублей с каждого…
Составили такое обращение к подписчикам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96