— Дружен? Нет, скорее они были приятели. В шахматы играли по воскресеньям. Мой дурак почти всегда проигрывал.
Здорово это она о безвременно покинувшем супруге: дурак… Чувствуется, что вдова скорбит. А кстати, вдова ли она?
Вон колечко-то обручальное на правой руке носит.
— Мы, — сказал я, — слышали о той трагедии, которая произошла с вашим мужем… Понимаю, что вам нелегко об этом говорить, но… какова причина самоубийства Стаса?
— А вы спросите у него, — ответила Алла Комарницкая.
Ответ меня, признаюсь, сразил… Да еще взгляд Аллы, который мало отличался от взгляда кавказцев.
— Он не оставил записки? — спросил Родя.
— Нет.
— У него были финансовые проблемы?
— Нет.
— А со здоровьем?
— Зачем вам это? — спросила она, доставая сигарету из пачки. Родион поднес ей зажигалку.
— Странно, что здоровый молодой мужчина вдруг уходит из жизни.
— Дурак, — сказала она и выпустила струйку дыма.
— Он выстрелил себе в грудь?
— Да. Зрелище было, доложу я вам… б-р-р! Гадость.
— Это было… здесь?
— Нет, на даче… Уехал посреди рабочего дня на дачу, никому ничего не сказал. Исчез! Нашли только через два дня.
— Он стрелял из двустволки?
— Да. Из двух стволов.
— Пулями?
— Нет. Дробью.
Мы с Родей переглянулись.
— А у него что — не было других патронов под рукой? — спросил я.
— Да там ящик этих патронов! Три ружья и ящик патронов.
— Странно… скажите, Алла…
— Послушайте, — сказала она, — хватит. Хватит об этом. Меня уже допрашивали и в прокуратуре, и в ФСБ.
— ФСБ проявляла интерес к самоубийству Стаса?
— Да они всех тут достали! После того, как убили Олега, они тут круги нарезали, как кокер-спаниели. Десять человек, и все задают одни и те же дурацкие вопросы…
А как увидели ружье на стене — вообще вцепились в Стаса!
— Ружье Стаса вызвало их интерес?
— А как же! Им же нужно убийцу найти… Если какого работягу грохнут — всем все по фигу. А тут ихнего замочили — ну они и забегали! Они это сраное ружье и облизали, и обнюхали.
— Стаса подозревали в убийстве Олега?
Алла раздавила сигарету в пепельнице.
— Если бы не железное алиби, то… черт его знает…
— Алиби?
— Да, мы в день убийства Гребешкова были в Финляндии. Но они все равно изъяли наши загранпаспорта, вернули только через три дня.
…Все стало ясно. Мы допили кофе и откланялись. Напоследок я спросил:
— Кстати, Алла, нескромный вопрос…? Вы вышли замуж?
— Да, — ответила она с вызовом. — Если вы хотите сказать, что я еще и башмаков не истоптала…
— Ну что вы, Алла?! Мы не имеем никакого морального права…
Зарычали собаки. Комарницкая ухмыльнулась.
***
Когда мы вышли на улицу, Родя сказал:
— Сдается мне, что эта тетенька помогла своему муженьку на тот свет отправиться.
— Уймись, Родя. Еще пять минут назад ты был уверен, что Комарницкого застрелили комитетчики.
— Я же не знал, что у него алиби…? Давай по мороженому съедим? Угощаю!
***
Потом я все-таки рванул в университет. В деканате исторического факультета я быстро нашел профессора Немчинова, у которого учился студент Гребешков. Прошло двенадцать лет, но Владимир Спиридонович Олега помнил:
— Бог мой, — сказал он, — Олежек! Такая трагедия! Это такая трагедия… Убийцу не нашли, Андрей Викторович?
— Нет, — ответил я, — не нашли.
— Жаль. Впрочем, какая теперь разница? Олега уже не вернешь. А ведь он был одним из лучших моих учеников. Исключительно трудолюбивый, честный и ответственный человек… Как несправедлива судьба!
Обсуждать вопрос о справедливости судьбы я не стал. Я спросил:
— Почему ваш лучший ученик пошел работать в КГБ, Владимир Спиридонович?
Немчинов вскинул на меня взгляд:
— Хороший вопрос, — сказал он. — Многие его отговаривали от этого шага.
Вы же помните, какое было время? Девяностый год! Накал страстей. Казалось: вот-вот КГБ будут судить как преступную организацию. Престиж комитета был низок, как никогда. Олег — не первый мой ученик, который пошел на службу в КГБ.
Но те, кто выбрал эту стезю, выбрал ее в другое время. В другую, я бы сказал, эпоху… Вы меня понимаете?
— Безусловно.
— А Олег!… Я сам говорил ему: Олег, подумайте. Но он стоял на своем! Мотивов, собственно, у него было два. Первый:
КГБ сейчас пытаются распять… значит, я пойду в КГБ. Второй: Троцкий. Дело в том, что на четвертом курсе Олег увлекся Троцким. И он почему-то решил, что в архивах комитета должны быть бумаги Троцкого. Но тут его ожидало разочарование.
— Не нашел?
— Не нашел, Андрей Викторович. Да их, скорее всего, и не было. А ведь он очень дорогой ценой заплатил за свое желание работать в КГБ. Очень дорогой.
— А что вы имеете в виду, Владимир Спиридонович?
— От него же жена ушла, Андрей Викторович. Да, да, именно так… Полина училась тоже у нас, но на курс младше.
Красавица. О-о, тут сколько за ней кавалеров ухаживало… Сердец разбитых осталось много. А она всем Олега предпочла!
И когда уже на четвертом курсе Олег учился, они поженились. Хорошая была свадьба, веселая… И все, казалось, будет у молодых безоблачно. Но на пятом курсе Олег вдруг заявил, что пойдет в КГБ. И — начался разлад. Полина была против категорически. Но и у Олега — характер…
А тут еще, как на грех, давний Полинин ухажер, ба-а-льшой «борец с режимом»… сын, кстати, партийного функционера немалого ранга… Так вот этот «борец» и, подчеркиваю, в некотором роде соперник Олега, тоже внес свою лепту в конфликт. Хотя и косвенно.
— А фамилию этого «демократа» не помните?
— Как не помнить? Островский. Федор Островский.
— Это не сын ли того Островского? Из обкома?
— Его, его сынок. Юноша не бездарный, но всерьез учиться не хотел. Он был другого склада совершенно. Искал популярности… Вот на гребне разоблачений КПСС и КГБ он и поднялся. Примкнул к каким-то анархистам. И на одном из митингов подрался с милиционером. Посадили. Так что университет он не закончил, но зато выступил «жертвой режима». Шел-то уже восемьдесят девятый, «антисоветчиков» уже не сажали… Посадили Федьку за элементарный мордобой, но для части нашего студенчества, уважаемый коллега, он стал «жертвой КПСС» и, соответственно, «кровавого КГБ». На этом фоне желание Олега пойти в комитет выглядело для многих… э-э… странно. Разрыв, конечно, не мгновенно произошел, а постепенно. Собственно, окончательно Олег и Полина разошлись, когда уже покинули альма-матер и Олег поступил на службу в КГБ. Говорили, что потом Полина сошлась с демократом-хулиганом. Но точно не скажу, не знаю… Возможно, сплетни.
— Скажите, Владимир Спиридонович, а ваш хулиган-демократ Островский заиканием не страдает? — спросил я. Я не знаю, почему я это спросил.
— Заиканием? Да это, голуба вы мой, такой краснобай — еще поискать. Цицерон! Язык без костей у Феди Островского.
— А что с ним потом стало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58